Она смирилась с тем, что Малфой никогда не даст ей того, что мог дать этот оборванец Уизли.
Драко поморщился, вспомнив инцидент в столовой. То, как рыжий влюблено смотрел на Грейнджер своими выпуклыми, как у коровы, глазами. Как ее рука лежала у него на плече. На его грязном жирном плече.
Все внутри сжималось в тугой ком лишь при одной мысли о том, что кто-то, кроме него, мог прикасаться к ней так.
Драко почувствовал, как чьи-то острые когти с силой впиваются куда-то под ребра, заставляя судорожно выдохнуть.
Тоже самое было с ним утром, когда староста не мог отвести взгляда от вражеского стола. Когда голова кружилась от злости, а губы сжимались в одну тонкую линию. Когда он пялился на Грейнджер просто так, у всех на глазах, не заботясь о том, что друзья увидят его ревность.
И разве Малфой ревновал?
Конечно, блядь, еще как.
Он был готов накинуться на любого, кто хоть пальцем дотронулся до гриффиндорки. И мысль, такая глупая, такая отвратительная, проскользнула в сознании Драко, что в тот же миг ему пришлось плотно прижать руку ко рту, чтобы не вырвать.
А что, если Гермиона и нищеброд когда-либо…
Что, если между ними было нечто большее, чем просто поцелуй?
Парень тут же истерично засмеялся, схватившись за живот. Этот ущербный и “нечто большее, чем поцелуй”?
Мерлин, какой умалишенный мог в это поверить? Если, пока еще живой, к несчастью, Страцкий мог совершить нечто подобное, то Уизли… Для него объятие девушки было событием всей жизни.
В который раз Драко захотелось стукнуться головой о ту самую стенку, которая отрезвляла.
Что за идиот мог подумать об этом?
Ну, он, например.
Но отрицать то, что Гермиона может побежать за своим бомжом, нельзя было.
Да, Драко после этого заставит Грейнджер принять трехчасовую ванну, прежде чем зайдет с ней в одно помещение.
И вероятность того, что гриффиндорка непременно “сдружится” с Уизли, как казалось Малфою, конечно же, в ущерб его самолюбию, была достаточно велика. Он почувствовал нарастающую в груди ярость.
Возможно, ему было бы легче осознавать это, если бы Грейнджер добивался равный ему соперник, но этот… Даже Поттер по сравнению с ним казался Аполлоном.
Боже мой, кто мог подумать, что вокруг грязнокровки будет крутиться столько мелких интрижек? Кто мог подумать, что она станет самой привлекательной девушкой на своем факультете?
Скажите эти вещи Драко еще пару лет назад, он бы покрыл вас трехслойным матом и послал бы куда подальше.
А ведь Гермиона и впрямь красивая. Черты лица гриффиндорки не были идеальными, как у Марии, а даже напротив: слегка угловатыми. Прямой тонкий нос, огромные глаза, четко очерченные брови, острый подбородок. Среднего роста, худенькая, даже чересчур, такая хрупкая и изящная. Она привлекала не размером груди и ярким макияжем, а какой-то непосредственностью и теплотой, которая преследовала девушку везде.
Драко тяжело вздохнул, в который раз осознав, что гриффиндорка занимала большую часть его мыслей. И, самое главное, он не пытался от них избавиться, как раньше. Он хотел разговаривать с ней, хотел предъявлять свои условия этой маленькой грязнокровке, чтобы та не смела поддерживать связь с кем-либо, кроме него.
Конечно, они не встречались и никогда не будут. Слишком велика пропасть между ним — Пожирателем смерти и ей — маглорожденной. Но Гермиона была его…
Кем?
Правильного слова парень подобрать не мог.
После их очередной ссоры, Малфой помчался в подземелья Слизерина, в надежде, что стены родного факультета помогут ему прийти в себя. Но проблем, навалившихся на Драко, было непосильно много, даже для человека намного старше и сильнее, чем аристократ. А говорить о том, чтобы хоть на секунду забыть обо всем этом дерьме было, как никогда, глупо и наивно. Нельзя забыть о том, что ты должен убить человека — даже на мгновение.
Парень с такой скоростью бежал по коридорам школы, будто бы за ним гналась Мантикора или еще что-нибудь похуже. Сердце стучало, как бешеное, дыхание участилось, а по виску стекали капельки пота.
Он летел в их гостиную, надеясь прийти раньше, чем Гермиона. Ноги переплетались, и, не смотря декабрьскую сырость, Малфою было жарко, словно на дворе стоял знойный июль.
Повороты, крутые лестницы — все проскальзывало мимо Драко, словно разноцветный вихрь. Он сбавил темп, лишь приблизившись к массивной двери.
Зайдя в помещение, парень обнаружил пустую комнату и открытую насквозь форточку.
Отдышавшись, слизеринец сел в кресло, обитое бежевой замшей. Он сжал кулаки, с любопытством рассматривая свой фамильный перстень.
Он всегда зачаровывал Драко. Искусная ручная работа, тонкое дорогое серебро и неограненный изумруд внушительных размеров, который словно светился изнутри. На секунду парень подумал, что кольцо выражает всю его сущность: сдержанный, холодный, немного грубоватый, но, все же, с душой внутри, которую надо уметь разглядеть. Но, в последнее время, Малфою казалось, что то самое свечение становится все более блеклым с каждым годом.
Раздались торопливые шаги, чей обладатель, судя по всему, пытался идти бесшумно, но безуспешно.
Через несколько секунд серые глаза с желтоватыми вкраплениями наткнулись на расширившиеся шоколадные.
— Господи… — пропищала девушка от испуга, подскочив на месте. Она явно не думала, что Драко уже вернулся и ждет ее.
— Я, конечно, понимаю, что невероятно красив, но до Господа мне далеко, Грейнджер, — протянул Малфой с кривоватой усмешкой.
Его лицо приобрело задорный вид, но кулаки по-прежнему были крепко сжаты. Он, скорее, играл с Гермионой перед тем, как хорошенько отругать, нежели блистал великолепным чувством юмора.
— Ну, и чего ты тут сидишь? — устало выдохнула девушка, потупив взгляд.
Она тяжело дышала, потому что набегалась. Честно говоря, с этим дежурством Гермиона решила покончить раньше, так как бродить по темным коридорам школы самой ее не слишком-то и радовало. Особенно после того, как одна картина истошно завопила, а потом оказалось, что дамочке этой приснился страшный сон, где она потеряла свою сумку.
— А ты мне что, запрещаешь? — вскинул брови парень, вставая на ноги.
Он холодно смотрел на нее. Стадия, когда староста запугивал гриффиндорку одним только взглядом, медленно проходила.
— Не смешно, — ответила она.
Ее брови слегка поднялись вверх.
И что это он собрался делать?
— А я и не смеюсь, — отчеканил он.
— Повторить вопрос еще раз? Зачем ты тут? — шикнула Гермиона, бросая в Драко злые взгляды.
Ее раздражало, что он, вместо того, чтобы выполнять задачу главного старосты, вообще отказался делать это, так еще и строил из себя не понятно что. Будто имел полномочия высказываться так.
— Надо поговорить.
Спокойно. Чересчур спокойно для Малфоя.
Он прямо стоял, внимательно смотря за тем, как дыхание девушки становится более равномерным, как лицо перестает быть красным после бега. Она медленно приходила в себя, хотя в голове еще крутился оглушительный визг картины.
— Мне не о чем с тобой разговаривать, — сказала гриффиндорка холодно.
Не собирается она иметь с Малфоем ничего общего, не после того, что он наговорил.
И хотела уйти в свою комнату, демонстративно хлопнув дверью. Но не получалось.
Стояла, как вкопанная, смотря в его серые, наполненные мыслями, глаза. Казалось, что каждую секунду его голову посещает новая идея, и парень бросается в разные стороны, ловя их все. Хотя на деле стоял так ровно, что, создавалось впечатление, даже буря не пошатнет его.
— Это тебе не о чем со мной разговаривать? — рыкнул Драко, яростно жестикулируя руками.
Злость вдруг ударила по сознанию, и хорошие помыслы быстро улетучились.
Не о чем? Это ей, блин, не о чем?
Она сказала это так, словно он сделал что-то ужасное, и прощения теперь от нее никогда не мог получить.
Словно, к примеру, у него было миллион других девушек, и Драко врал ей всю жизнь, говоря, что она — единственная на всем белом свете. И тут вдруг оказывается, что…
Не понятно, почему такие мысли снизошли к нему. Хотя Гермиона не подразумевала ничего, хоть на словечко похожее на его раздумья.
И, решивший отразить атаку атакой, он пыхтит:
— Это я просыпаюсь в постели с одним парнем, а бегаю за другим? Я, блять?
Девушка в изумлении глядит на переливающиеся яростью глаза и раскрывает рот.
Причем здесь вообще, спит она с кем-то или нет? И как этот человек позволил себе сказать подобное?
И какое он имел право осуждать ее за что-то? Неужели дружба между нею и Роном, слизеринец охарактеризовал, как “беганье”?
Какие дурацкие стереотипы.
Драко наступает на нее, пока девушка пятится к выходу. И, как всегда бывало, спина натыкается на холодную поверхность стены.
Черт.
— Меня не интересует твое мнение относительно сложившейся ситуации.
Она боязливо смотрит ему в лицо. Дыхание ускоряется с каждым новым ударом сердца, словно по щелчку.
Девушка с силой отталкивает Малфоя, но безуспешно. Он непоколебим, как скала. Да и ее попытки выглядят жалко и неправдоподобно.
Щеки старосты залиты румянцем, тело дрожит, но вовсе не от страха, а от злости на то, что этот человек позволял себе. Глаза лихорадочно блестят, пристально глядя на Драко.
Спокойствие. Давай, Гермиона, сохраняй его, как всегда делала.
Очень легко сказать. Особенно, когда в паре сантиметров от тебя стоит Малфой, сжигая своим взором.
Рассмеяться можно.
— Врунишка.
Тяжелый вздох вырывается из ее груди.
Только сейчас она понимает, что, стоя слишком близко к нему, разглядывает его родинки, длинные ресницы. Губы, которые кривились в тонкой линии.
Он был прекрасен. Со своими платиновыми волосами, спадающими на серые глаза, наставленные на ее лицо.
— А ты — дурак.
Она почти не дышит. Веки еле движутся от губ к глазам. От губ к глазам.
Снова и снова.
— И ты любишь дурака? — еле слышно, почти беззвучно.
“Люблю” — тоненьким голосом проносится в ее голове.
Конечно же, любит. Сильно, почти безумно.
И как такое может быть, что человек с головой окунается в это чувство за такое короткое время?
Не знает. Она сама не знает.
— И ты решил пользоваться этим? — голос предательски надорвался, а руки так и остались крепко сжимать его рубашку. — Но зачем?
— Потому что я — плохой человек, Гермиона. А плохие люди причиняют боль таким милым девочкам, как ты, — серьезно, без прежней насмешки. Говорит чистую правду, словно освобождаясь от чего-то.
Ледяная стена вмиг вырастает между ними. Она почти заставляет отдернуть пальцы девушки от его тела.
Черт.
Черт бы все это побрал.
— Зачем же? Это доставляет вам радость? — спрашивает испуганно, зажмурив глава.
И девушка вновь понимает, что за человек перед ней стоит. Не сопливый мальчик из книги, а жестокий и холодный аристократ — Драко Малфой. И не будет с ним тех прекрасных дней, где влюбленная парочка гуляет по улице, взявшись за руку.
Разорвать бы те страницы, где так красиво лгут о любви.
Книги врут.
Люди врут.
— Это наша сущность, — отвечает парень, опустив взгляд.
На секунду его челюсть сжимается, а на лице проскальзывает гримаса боли.
Всего мгновение, но этого достаточно, чтобы увидела Гермиона.
— И вы не хотите ее менять? — снова такой глупый, нелепый вопрос срывается с ее губ.
Малфой смеется, качая головой, в который раз удивившись чистоте и наивности гриффиндорки.
Маленькая глупенькая девочка.
— Мы не можем это изменить, дурочка.
Сердце замерло, а по коже пробежали тысячи мурашек.
Неужели он действительно такой? Неужели Драко нравится быть таким? И он ни разу в жизни не хотел измениться, научиться открывать душу другим людям?
Если это правда, то девушка ничего не значит для Малфоя — просто очередная игрушка, не более.
Но ведь она полюбила его таким. Эти холодные глаза цвета грозовых туч, идеальную осанку, надменный взгляд, язвы и самовлюбленность. Это был он, он настоящий. Тот Драко, которого Гермиона так любила и ненавидела.
Драко, причинивший ей боль. Драко, открывший ей новый мир.
И хотя бы за это она могла сказать ему “спасибо”. Просто потому, что в ее сердце появилось это ощущение — любовь, тяга к чему-то новому.
Он делал это и сам не понимал. Сам не понимал, что меняется так же благодаря ей.
Да и она не знала, что делает его другим.
— И не надо, — тонким голоском отзывается она.
Проводит от виска до подбородка. Нежно, едва касаясь горячей кожи.
Он вздрагивает, не отрывая пристального взгляда от Грейнджер. Слизеринец смотрит на нее, не в силах перевести взор, не в силах отпустить хотя бы на мгновение.
Какая же она красивая. В этой помятой одежде, с этими растрепанными волосами. С тяжелым дыханием, насупившимися бровями. Тоненькими ручками, что держали его воротник.
Красивая.
— Неужели ты смирилась с тем, кем я являюсь на самом деле? — голос сиплый, тихий, словно принадлежавший старику.
Закрывает глаза, будто следующее выражение причиняет ей боль:
— А ты разве не видишь?
— Теперь — вижу.
Ее взгляд, непривычно теплый, такой будоражащий, отзывается жаром, разлившимся по всему телу, сопровождается тысячами иголок.
— А ты не хочешь? Измениться ради меня? — шепчет Гермиона, чувствуя, как на ресницах скапливается влага.
Тяжелый вопрос для нее, слишком. Бьющим в грудь, хотя она и сама задала его.
Ответ. Она боялась ответа.
— Я не могу измениться, Грейнджер. Ни ради тебя, ни ради кого-то другого.
Распахивает ресницы, вновь смотря в его серое море.
И легко улыбается. Вдруг, неожиданно для себя. Будто какая-то странная мысль посетила ее.
— Тогда, похоже, ты не идеален, — смешок, такой неуместный сейчас, такой ненужный.
Идеален.
Даже сейчас он идеален для нее.
— Ты считала меня таковым? — хмурит брови, усмехаясь.
Вот чертовка.
— Разве я сказала это? — смеется девушка искреннее, в который раз убедившись, что больше всего на свете Драко Малфоя любит лишь Драко Малфой.
— Мне так показалось.
Прохладный голос выбивает ее из омута собственных мыслей, возвращая в гостиную: темную, мрачную. Где стояли только двое, держась друг за друг друга, словно за последнюю ниточку, спасавшую их жизни.
— Ты неправ.
Хмурится.
Неправ?
Ох, Грейнджер…
— Я всегда прав, — приподнимает брови, вызывающе смотря на Гермиону.
Только она могла сказать ему такие слова. Прямо, не боясь, что он сделает ей что-то.
— Сомневаюсь. Не стоит быть таким самоуверенным — это губит людей.
— Это и так меня погубило, — шепотом, который сливается с шумом дождя, тарабанящим за окном.
Фраза, которая не принадлежала ему. Тихий отголосок чего-то.
Чего-то, но не его мыслей.
Потому что он больше не может держаться, смотря на ее губы. На выступающие ключицы, и вздымающуюся грудь.
Губы находят тоненькую шею, прикасаются к ней осторожно, нежно. Проводит языком по прохладной коже, словно пробуя на вкус.
Кофе. Невероятный запах кофе.
Гермиона кладет руку ему на плечо, вцепившись в него ногтями. Судорожно вдыхает воздух, закрыв глаза от удовольствия.
— Драко… Что ты делаешь?
Как будто не понимает. Будто бы в первый раз разряды электрического тока проходят сквозь их тела, объедения чем-то единым, целым.
— То, чего хочется нам обоим. Ты ведь хочешь этого?
Она еле открывает глаза, закусив губу. Держится, чтобы стон не вырвался из уст.
— И не смей лгать, — не отрываясь от ее плоти, проводя рукой по талии, все ниже и ниже — к бедрам.
— Чего — этого? — сипло спрашивает.
И в следующую секунду уже резко выдыхает, как только пальцы касаются поясницы. Холодные, оставляющие миллионы мурашек.
— Этого, — закусывает кожу, проявляя багровые пятна.
Заставляет девушку протяжно стонать, пытаясь сдержать эмоции.
Невероятно.
Она была невероятно привлекательной.