— Знаешь, если ты хочешь поговорить об этом, то делай это с кем-то другим. У вас много появилось желающих обсудить мою личную жизнь.
И села, надувшись.
Подружилась. Она и эти крысы.
Ну конечно! Лучшие друзья на веки.
— Гермиона… — в ответ зашипел он.
— Что “Гермиона”? Уже не Герм? – она ядовито улыбнулась.
И почему-то вспомнилась ухмылка Паркинсон, которая будто приросла к ее лицу. Такая-вся-на-каждый-день. Снимала бы хоть иногда маску свою, актриса недоделанная.
— Ну что ты к словам цепляешься? – он раздраженно вздохнул, вновь закатил глаза.
Действительно. Что-то слишком трудно стало общаться со старыми друзьями.
Что это? Время их так меняет?
И сейчас все посмеялись несколько раз. Их меняли обстоятельства, люди.
Вернее, меняли ее. Потому что Рон – был прежним Роном, Гарри был Гарри. Только она стала другой, и им это явно не нравилось.
Неужели ее изменения были в худшую сторону, а она просто этого не замечала? Что, если общение Малфоя действительно оказывает такие действия?
А ведь и вправду – как только она начала сближаться с ним, друзья полетели на второй план. Начались постоянные ссоры и разборки. Хотя такого раньше не было. Не так часто.
Звонок прозвенел по школе, заставляя всех смолкнуть на пару секунд. А затем громким шумом поднять.
Да уж, умеет профессор вести уроки – нечего и сказать.
Она поднялась, складывая вещи в сумку. И писк Фливтика о домашнем задании остался для нее недоступным.
— Ну что ж, — она кивнула Рону, изобразив разочарование, — не получилось поговорить.
И, перевесив сумку через плечо, зашагала прочь из класса.
***
Он посмотрел на толпу девочек, которые прошли, улыбнувшись Марии. Одна даже подошла, чтобы узнать, как у нее дела. А затем снова — новая кучка, и все машут ей. И парни, и девушки. Словно заведенные.
— Ты специально решила поговорить здесь, чтобы отвлекаться постоянно? — он устало переводит взгляд с одной дамы на другую, которые приветливо здоровались с Марией.
— Нет, но я же не могу им не отвечать, — она на секунду посмотрела на него и вновь принялась за свое утреннее приветствие.
— А я здесь зачем тогда? Для интерьера? — он уткнулся лицом в руки, впирая локти в колени. Сидел, будто невидимый, на ступеньках. Наблюдая за популярностью Марии.
— Конечно же, нет, — улыбка коснулась ее лица, — мы сейчас продолжим.
— Хочу напомнить, что мы и не начинали, — тонко подметил он, с легким раздражением цокнув языком, когда она поцеловала очередную подругу в щеку.
— Значит, начнем сейчас, — она слегка раздраженно глянула на него, словно не видела никаких проблем.
А проблема была. И, как оказалась, весьма серьезная.
Ведь его единственная сестра врала ему столько времени и, можно сказать, вертела им в своих целях.
Да уж. Сестра — лучше не найти.
Вчера он слишком злился, чтобы как-то осознать все ее поступки. Находясь в приступах ярости и страха, он действительно не мог полностью проанализировать все.
А сейчас — мог. Что он и делал с самого утра, когда встал после долгой бессонницы на рассвете.
И вот, что у него было на уме: он болен. И это было главным. То, что делала Мария, его больше не волновало. Потому что это скрывалась за фоном того, как он теперь будет жить? Что он теперь будет делать?
И он не знал ответа на эти вопросы. Они крутились у него в голове быстрым вальсом, и он был не в состоянии остановить их.
Потому что выхода не было.
Он не сможет контролировать свои поступки. Эти ужасные действия, эту злость, которую он вымещал на Гермионе. Ведь это болезнь управляла им, как хотела.
И что ему оставалось делать? Писать матери, чтобы немедленно забирала его? Ведь каких дров он может наломать, когда пойдет второй год, третий? Когда болезнь будет ухудшаться?
Он возьмет нож и убьет кого-то?
Ведь пытаться бороться с вирусом невозможно. Это и нельзя было брать за надежду, потому что и маленького процента не существовало.
Он болен неизлечимо. Он действительно сможет кого-то убить в порывах сумасшествия.
И этим человеком может оказаться Гермиона.
И — черт, — если он даже сделает это, то не вспомнит через пару часов.
— Кажется, все мои друзья уже разошлись по классам. Можем начинать, — она с легкой улыбкой уселась около него, оправив короткую юбку.
— Ну да, — он тяжело вздохнул.
Как много у нее “друзей”. И как ко всем она хорошо относится. Только вот почему-то для собственного брата ее не хватило. И бедная сестрица решила обманывать его.
— Я хотела попросить у тебя прощения за все мои поступки.
Она коснулась руками его плеча и положила голову на него. Мягко поцеловала через свитер.
— Ты же не в обиде?
Он хмыкнул.
Раньше он был лучшего мнения о Марии. Он ее слишком сильно любил, чтобы замечать все плохие качества, но все же он был ее братом. И, как никто другой, знал ее нехорошие стороны. Закрывал на это глаза, потому что идеальных людей не бывает.
И еще — у нее было кое-что, чего всегда не хватало другим: некий позитив по жизни. Он редко видел ее отчаявшиеся или обозленной проблемами. Она была легкой и простой в общении. Но так только кажется. Потому что, на деле, она очень хорошо плетет свою паутину лжи и вечного управления другими.
— Знаешь, я “не в обиде”.
— Да? — она радостно вцепилась в его руку, засмеявшись.
“Нет”.
— Я не в обиде, Мария. Я в ужасе от того, что ты делала.
Ее хватка слегка ослабла, и она удивленно посмотрела на него.
— Я доверял тебе, как никому другому. Я думал, что ты — лучшее, что было у меня в жизни. Потому что отца у меня нет, а мать всю жизнь сидела за своими колбами. И я жутко обижался на нее за это, а в тебе находил единственного человека, который понимал меня. Я души в тебе не чаял, Мария, — он с горечью посмотрел в большие глаза. — И не подозревал, что все может повернуться так. Оказывается, — он хмыкнул, — мать искала мне лекарство, а ты врала. Бывают же такие случаи.
Он резко поднимается, отдернув ее руку в сторону.
— И я не прощу тебе этого никогда.
— Ленни!
Она поднимается на ноги, взмахнув длинными пышными волосами.
— Что?
Она впервые видит его таким в здравом уме, не пораженным болезнью. Он будто зеркальный, отражая, что у него в душе: разочарование, боль и страдание.
И он был таким несчастным, незащищенным. И ей было до невозможности жаль его, ведь это Ленни… ранимый Ленни, которого она всю жизнь любила.
И ее любовь обернулась ей боком.
— Зачем ты так?
— Зачем я так? — он почти смеется.
— Да, ты! — она беспомощно разводит руками, будто рыба, выброшенная на воду.
И что можно сказать на это? Человеку, который болен, который может умереть через пару лет?
Любимому брату, который был для тебя всем? Который считает тебя вруньей?
— Разве это я целый год обманывал тебя? Я утаил такую вещь?
— Тебе лучше было не знать!
— Да с чего ты это взяла? И почему вообще ты решила, что мне лучше: знать или нет?
Он пылал. И горел.
И боялся, как бы зверь в его душе не проснулся. Потому что, какая бы боль не сидела в его сердце, он не мог причинить физическую боль своей сестре. А противостоять болезни было выше его возможностей.
— Это не я… меня попросила…
Она чуть ли не плакала. Судорожно вдыхала воздух, оглядываясь по сторонам.
— Кто? Кто тебя просил?
Он схватил ее за руку, слегка дернув.
И по красивому лицу потекли соленые слезы. Смывая косметику, въедаясь в кожу.
Он молча смотрел в ее глаза, скрытые за слоем воды. И не мог проявить хоть грамм жалости. Потому что… черт возьми, она заслужила это.
Он не думал, что когда-то сможет так думать о собственной сестре, но после того, что сделала она, слезы — были легким послевкусием.
— Мама твоя! — ее голос срывается, а затем вырываются рыдания.
И она падает вниз, зарывшись пальцами в волосы. Стирая краем свитера остатки косметики, вытирая слезы.
Первый чертов раз, когда он даже не смотрит на нее с пониманием или жалостью. Нет того нежного взгляда, который беспокоился, как его сестра.
Он стал для нее словно чужим. И это она сделала его таким.
— Допустим, — он жесток. — А врать тебя тоже мать просила?
— Да где же я врала? – она почти кричит. И обида съедает ее изнутри.
— А что это было с Гермионой? — он огляделся по сторонам, замечая, что, видимо, прослушал звонок, так как никого в коридоре не было. — Когда я приходил к тебе, — он безжалостно смотрел на мокрое лицо сестры, — рассказывал, что не понимаю. Что я, мать твою, запутался! Что она обижается на что-то, а я, сука, ее не понимаю! — и он уже орал. — И ТЫ МОЛЧАЛА! ТЫ ДАЖЕ СЛОВА НЕ СКАЗАЛА! Только твердила, что Гермиона — дура, которая находит повод, чтобы перестать со мной дружить!
И его крикам отзывались ее стоны. Ее нервное дыхание.
Она просила прощения у себя в голове уже в тысячный раз. И с жалостью смотрела в его темные глаза, которые так не свойственно глядели в ее.
Вот и оно. Он стал другим для нее.
Пусть время вернется обратно. Когда она переступала порог этой чертовой школы. Висла на шеи Ленни и злобно глядела в сторону Гермионы. И начинала свой “план”. И врала ему.
Черт возьми.
Почему она так сглупила?
— Я что, не имею право на ошибку?
И голос слишком хриплый. Такой рваный, как и ее настроение. Как и все вокруг, залепленное снегом.
Чертова зима, чертов декабрь.
— Имеешь, Мария! Конечно, имеешь. Только не на такую.
Темная мантия поднеслась, почти ударив ее по лицу. И фигура стремительно скрылась в коридоре, удаляясь все быстрее.
***
— Спасибо, что согласилась.
— Да не за что. О чем вообще речь?
Его лица коснулась благодарная улыбка.
Они шли вдоль школы, закутавшись в зимние куртки. Хотя мороз стоял не сильный, поднимался ветер, неприятно дувший в спину.
— Ты поговорил с Марией?
Она посмотрела на Ленни, который вмиг посерьезнел.
— Если не хочешь об этом, то можем закрыть тему.
— Да нет. Я могу говорить обо всем.
Она тихо засмеялась. Достала перчатки из карманов, надевая на замершие пальцы.
— Просто, понимаешь, — он понизил голос, всматриваясь вдаль, — это слишком тяжело.
— Что именно?
— Простить ее. Ведь столько врать мне, будучи сестрой. Как будто мы не родные.
— Да уж.
Она действительно не понимала, что двигало Марией, когда она поступала так. Как можно желать своему брату столько горя?
И что вообще такого в том, чтобы он общался с другими девочками, влюблялся? Или Финч настолько не нравилась ее кандидатура?
Даже, если это было так, то она не имела права и одно словечко лживое говорить или что-либо таить. Потому что это не ее жизнь.
Про болезнь она вообще молчала.
— Давай не будем о плохом? — он весело посмотрел на нее.
— Давай, — она мягко улыбнулась.
— Ты уже придумала, что наденешь на бал?
— А что? — девушка громко засмеялась.
Сегодня Амбридж собрала всех после уроков, чтобы официально объявить о том, что бал состоится. И Гермиона была не слишком рада. Хотя бы потому, что платья у нее уж точно не было.
Рядом с ними пробежала какая-то девушка с другого курса за парнем, который так летел, что чуть ли не падал. Они громко смеялись.
И — черт — она вспомнила, как видела точно такую же парочку, когда она гуляла с Роном. Это было так давно, что она даже не смогла бы вспомнить неделю или день.
Они тогда кидались снежками друг в друга, не зная о проблемах. Не думая, что у кого-то из них есть болезнь, а у кого-то может быть беда в семье.
И да — ее мать ей до сих пор не ответила.
И это начинало волновать ее с нарастающей силой. Так, что ноги привели ее сегодня в совятню, чтобы настрочить пару строк.
— Все девушки уже говорят об этом. Пока я шел из зала, они все уши прожужжали.
— И что же они говорят?
— Ну, — он поправил длинный шарф на шее, — кто что наденет, у кого какая сумка будет, туфельки и еще разные вещи. Я не запомнил, — он подмигнул Гермионе. — Поэтому и спрашиваю о твоих планах.
Хм.
О ее планах?
Начать можно было с того, что пойти ей было не в чем, так как она и не предполагала, что Министерство затеет подобную вещь. Денег, чтобы купить новое, не было, а тревожить родителей сейчас по этому поводу было бы просто не человечно. А идти в школьной юбке и рубашке, чтобы выглядеть дурой, ей не слишком хотелось.
Поэтому — да — планов было столько, что не пересчитать.
— Эм… Ленни, — она смущенно улыбнулась.
И как сказать человеку, что у тебя одной нет ничего, что могло бы подойти? Что даже времени особо нет, чтобы подобрать, как-то сшить?
— Да?
— Я… я еще не думала об этом.
— Серьезно?
Она натянула ткань на подбородок, чтобы холодный ветер не слишком врезался в кожу. Вздохнула.
— Ну да. А что тебя так удивляет?
— Я же говорил, — он мягко продолжил, — другие девочки уже полностью в празднике. А ты — нет.
— Да, — она кивнула. — Это плохо?
— Нет, что ты? Это твое личное отношение. Можно же вообще не приходить — никто не заставляет.
Не приходить? Об этом она не задумывалась. А, видимо, стоило. С такими-то темпами.
И когда она стала стыдиться, чтобы прийти в обычной одежде на праздник? Ведь дело было не в этом.
— А ты? Пойдешь?
— Я?
Он кашлянул. Остановился. И притормозил ее рукой.
— Ну… вообще, да, собирался.
Она понимающе закивала головой. И опустила глаза на ладонь, которой он придерживал ее куртку.
— В моих планах было… кхм… — он покусал губы. И даже засмеялся на пару секунд. — Ну…
— Ну?..
Даже в темноте она видела, как краснеют его щеки. И подрагивают пальцы, которые продолжали держаться за ткань.
— Короче, я хотел пригласить тебя.
И рука моментально слетает оттуда, словно облегчение. Он сжимает губы, которые вот-вот готовы расплыться в улыбке.
О Боже, что?..
Он пригласил ее на бал?
Ее. На. Бал?
Видит, Мерлин, не была она готова к такому.
— Ты? Герм, ты хотя бы подумаешь?
И эта ну-специально-что-ли надежда в глазах. В этих старых глазах, которым она так слепо верила. И доверяла.
По-ду-мает?
О таком вообще думают? Что вообще в таких моментах делают?
Дрожь прошлась по всему телу. Пока она разглядывала снег в темноте.
Это вот дни такие пошли, удачные?
— Конечно, — выдавливается у нее со слабой улыбкой.
— Хорошо, спасибо, — радость, словно рука, достает до его лица. И светится в глазах огоньками. — Идем?
Она сковано кивает и идет за парнем.
Че-е-ерт. Он бы ей еще встречаться после всего предложил.
Она знает, что это болезнь. И он вообще не виноват. Но куда деться страху, который уже на стадии рефлекса появлялся при виде него? Ведь избавиться от ужасных воспоминаний было нельзя, как это происходило у него.
Вот бы ей такой талант. Хотя то, что это все была болезнь, слишком страшно.
Она не понимала, как он собирался жить дальше. Как вообще люди живут с таким.
Когда ты один, а в душе… Господи, у тебя в душе жил зверь, который появлялся, когда хотел, и уничтожал на своем пути все.
Наверное, это гораздо страшнее, чем просто смерть. Да и к тому же, знать срок, когда черная мгла придет за тобой.
— Знаешь, — вылетает у нее, — я согласна. Давай пойдем вместе!
И почти ударом по голове.
Ты дура или как?
— Правда?
Он резко оборачивается, застывая с широченной улыбкой на лице. Такой довольный, будто это был подарок на Рождество.
— Правда.
Она улыбнулась в ответ.
Ну и пусть, пусть они пойдут. Потому что это хоть как-то поднимет его настроение. И вообще — почему бы не сделать человека счастливым, когда у самого счастья не хватает?
— Спасибо тебе, Герм!
Он сиял, как новогодняя елка. И смотрел с благодарностью, словно она сделала что-то невероятное.
— Я… Как вы в Гриффиндоре говорите? Святой Годрик? — он засмеялся. — Святой Годрик, я так рад!