Она прислонилась лбом к его лицу, которое все также спокойно смотрело перед собой.
И не было ответа. Только холодный ветер завывал, поднимая вьюгу. И она была снова одна. Снова сама.
Она и тишина, которая никогда не покидала ее.
Стоит только протянуть руку…
2001
Перо царапало пергамент, пока рука выводила красивые буквы, до такой степени аккуратные, что нельзя было не подметить, насколько почерк красив.
Наверное, это перешло ей от матери, которая еще с рождения писала каллиграфически.
Что ж, можно приписать это к многочисленных дарам Гермионы. Она усмехнулась, прокрутив эту мысль у себя в голове.
Да уж, одареннее некуда.
Она отложила длинное перо с белой окраской и бережно запечатала конверт. Улыбнулась сидящей около нее сове и вложила в ее клювик листик.
— Ты сама знаешь, куда его доставить.
Девушка устало выдохнула, продолжая дарить улыбку животному, которое терлось головой о ее пальцы.
— Туда, откуда прилетела.
Маленькое животное взмахнуло крыльями и вылетело через открытое окно, которое пришлось сразу же закрыть, потому что сильный ветер бил в комнату, и становилось невыносимо холодно.
Она натянула домашние лосины пониже и застегнула последнюю пуговицу своей пижамы, закрывая горло. Она поежилась, выходя на свою кухню.
Здесь действительно было уютно и по-домашнему спокойно. Нежно-розовые стены, пастельные тона на кухонных тумбочках. Прозрачный столик с двумя белыми стульчиками. Большое окно с белоснежными занавесками.
Она не сразу полюбила свой дом. Вначале, когда она только купила его, она не могла выйти из дисперсии. Это как раз было после войны, когда мысли о Драко утроились в своей силе.
Раздражало ее буквально все: начиная от чашек и заканчивая креслом в центральной комнате. Но это было, наверное, от того, что одиночество практически сгрызало ее.
Сейчас все было по-другому. Можно сказать, что после смерти Ленни ей понадобился месяц или два, чтобы восстановиться.
Один раз, когда она вновь плакала, идя от его могилы, по улице, к ней подошел молодой парень. У него была достаточно приятная внешность, но то, что запомнилось ей больше всего, — это глаза. Они были цвета зеленой травы, которая только выросла. Настолько яркие, словно их освещало солнце.
Он мягко дотронулся до ее плеча, улыбнувшись.
— Вам плохо?
— Да, мне плохо. — Она выдернула руку, собираясь уйти. Потому что не было ни сил для разговоров, ни желания.
К тому же, стоял уже привычный для нее мороз.
— Нет, подождите, — он стал перед ней, не переставая улыбаться. — Я из фонда помощи больным людям. Или тех, у кого все потеряно.
— Я не нуждаюсь в помощи, — она вытерла слезы руками и постаралась обойти его стороной, когда он снова настойчиво встал перед ней.
— Но мы дарим людям счастье, — его глаза светились от радости, которую она не могла понять.
— Не нужно мне ваше счастье.
Она зло смотрела на то, как даже после этого улыбка не сползла с его лица. Кажется, он еще больше ободрился, хлопнув в ладоши.
— Хорошо. Не хотите — не нужно. — Она облегчено выдохнула, собираясь уйти. — Только помните, что за жизнь нужно бороться. И ее стоит прожить так, чтобы в старости не жалеть о потраченном времени.
И это заставило ее задуматься. Тогда, стоя под снегом, на улице Лондона. И она продолжала находиться там, перед витриной магазина, наверное, с час или два. Когда парень уже ушел, село солнце. Она все стояла и думала.
Таким оптимистом был Ленни. Это почти, что его слова. Он всегда твердил, что жизнь — необычайная вещь. И нужно ценить каждое мгновение.
И она восхищалась им за это. Потому что даже в период болезни он делал вид, что она его не касается. Что он будет жить еще с пол века, растить детей и нянчить внуков.
Тогда почему же она, абсолютно здоровая, оставившая все плохое позади, ведет себя так, как будто умрет через пару дней? Так, будто кто-то должен сделать ее счастливой.
Кто-то, а не она сама.
Наверное, с этого момента все стало меняться. Она стала относиться к вещам по-другому. И, кажется, все наладилось. Она проводила гораздо больше времени с мамой и отцом, помогала ему вновь становиться на ноги. Ходила на работу, принося людям в Министерстве хорошее настроение. Гуляла в парках, посещала библиотеки, иногда скуплялась. Сидела в кафешках, болтая с Джинни, или просто прогуливались по тротуарам, слушая любимую музыку.
Сейчас она делала почти тоже самое: слушала привычную песню, пританцовывая. Правда в данный момент, она поджаривала тост.
— Здесь мы гибки фотографии от стены
Может быть, я не понимаю все
Вот и мы,
Так что звоните
Может быть, есть другой способ
Может быть, слова не должны играть, — пело радио на пол кухни.
И она, садясь на стул, вспомнила все те письма, которые получала от Драко. Все те слова, которые он писал ей на протяжении пяти лет.
— Скажи мне, что я мог бы сделать
Оглядываясь назад, я старался изо всех сил,
Чтобы сохранить его,
Но чувство, которое мы когда-то испытывали, начаор исчезать…
…Гермиона, я хочу написать тебе, что не жалею о прожитом времени.
— Под задней
И это все, что…
Это все…
…И я боюсь, что не увижу тебя вновь.
— И я теряю тебя
Да, я тебя теряю
И я почти в момент отказа его…
…Но, обещаю, я сделаю все, чтобы вернуться.
— И я теряю тебя
Да, я тебя теряю,
Но я не думаю, что вы можете говорить,
Там нет другой любви…
…Только у меня возникает вопрос: не предашь ли ты меня?
— Я здесь,
Глядя назад на то, кем мы были,
Просто помните, что это ранило меня…
…Грейнджер, ты же знаешь, я не смогу простить.
— И я теряю тебя
Да, я тебя теряю
И я почти в момент отказа…
…Дождись меня. Ты же любишь меня.
Она нажала на кнопку аппарата, заставляя его замолкнуть.
Ладно, на самом деле, все было не так и прекрасно в ее жизни. Это, скорее, было ее иллюзиями. Потому что гнетущая тишина все еще была рядом, а мысли о нем всегда были в ее голове.
Но, что было самым страшным, она не могла вспомнить его образ. Забыла. Начисто.
Словно никогда и не видела его. Лишь отдаленный потрет: платиновые волосы, серые глаза.
И это было все, что она могла воспроизвести в своей голове.
Это ужасало, страхом било в голову.
Он так же не мог вспомнить ее лицо? Ее волосы? Ее тело?
Мерлин…
Она ведь не прикасалась к нему целых пять лет. Не видела его пять лет.
И что только не произошло за эти года, одно осталось неизменным: он был где-то там, далеко от Англии, а она сидела здесь, безумно скучая по нему.
Хотя, это слово перестало подходить после первого года. Потому что дальше она стала буквально бредить воспоминаниями, которые уже стали угасать.
И каждый месяц она могла все меньше вспомнить о нем. Как бы ни старалась, не получалось вернуть все фрагменты их встречи.
Она даже перестала ощущать его невидимые руки на плечах, слышать его неслышимый голос и чувствовать его запах.
Все растворилось. Как и его призрачная фигура, которая так долго оставалась с ней.
Честно говоря, за последний год она пыталась начать новые отношения. Потому что пустая квартира и разрывающееся сердце каждый раз, когда приходило новое письмо от него, надоело. Это было слишком тяжело. Слишком долго.
Но так не могло быть. Потому что это была не жизнь, а чертова смена дней, где она ждала хоть словечка от него.
Она флиртовала с парнями, общалась с ними. Гуляла, целовалась.
И каждый раз сбегала. Потому что все это было не тем…
Не те руки, не те губы, не те слова, не те глаза…
…не те, Мерлин, серые глаза, в которых скрывалось миллион оттенков.
Она положила тост на тарелку, полив его вишневым вареньем. Налила кофе в чашку, взяла все это в руки и упала около телевизора. Как бы там ни было, маггловские фильмы она любила еще с детства.
Включила первый попавшийся канал, где была какая-то комедия. Уминая тост, она невнимательно смотрела за тем, как девушка тратит последний миллион, доставшийся ей в наследство, когда кто-то позвонил в дверь.
Она отпила глоток кофе, глянув на время. Мама была еще на работе, а соседи на одной лестничной клетке, к которым она иногда ходила в гости, уехали отдыхать на лыжный курорт в Италии.
Странно. Неужели Джинни решила зайти? Вроде бы, они не договаривались о встрече.
Раздался второй звонок, и она отставила тарелку с чашкой на стол. Струсила крошеи с пижамы, вдруг засуетившись. Она была вовсе не причесанной, в домашней одежде.
Мало ли, кто пришел?
В третий раз звон отразился от стен, и она, ругнувшись, прокричала:
— Иду я!
Бросив затею привести себя в более-менее нормальный вид, она вылетает к двери, настежь отворив ее. И…
…Мерлин.
На секунду показалось, что внутри все сжалось до невероятного размера. И как-то сразу отключило голову.
Потому что…
…это правда был он?
Парень с русыми волосами, которые падали на его лоб. Серые глаза, в отдалении которых отражался холод, с теплотой смотрели на нее. Тонкие губы расплывались в легкой ухмылке.
И, черт возьми…
…она почти теряла равновесие.
— Драко?..
Она даже не слышит собственного голоса, потому что произнесла это имя шепотом.
Потому что произнесла это имя впервые за пять лет не кому-то другому, не в пустоту, а ему…
…реальному Драко.
— Грейнджер.
И тогда все резко расплывается, будто в странном сне. И мир наполняется туманом, где только одно четкое изображение — он.
И она бросается ему на шею, обхватив руками спину. Резко, с силой прижимая его к себе, обвивается, словно змея.
И…
…поверить нельзя было…
…легкий привкус кофе, который она уже не могла ощутить.
…сильные руки, что крепко сжимали ее талию, которые она не могла чувствовать.
…сладкие губы, что поцеловали ее в плечо, которые она не могла пробовать на вкус.
— Господи… Драко…
Она оторвалась от него, заглянув в серые глаза. Они по-прежнему отстраненно смотрели на нее, однако что-то новое появилось в его взгляде.
Что-то нежное и трепетное.
Что-то, чего так не хватало ей так раньше.
Что-то, чего она уже не видела пять лет.
— Драко.
Она будто пробовала имя на вкус.
Потому что не могла без боли произносить его еще пять минут назад.
— Да, Грейнджер. Это я.
Улыбка касается его лица, и она уже не может сдержать свои слезы. Они потоком стекают по ее щекам. Истерика сильной волной ударяется в нее, и девушка, закрывая лицо руками, плачет в них.
А затем смеется, смотря в его глаза.
И — Божемой — его руки вновь с силой притягивают ее к нему.
Губы накрывают ее, проглатывая всю. Нежно, выводя языком узоры во рту, он целует ее, мягко поглаживая по спине.
И это было лучше всего на свете. И это было то, ради чего она променяла бы все годы своей жизнь.
Так трепетно, так мягко.
И она растворялась в его руках, улетая куда-то далеко и надолго.
Сколько раз она представляла встречу вместе с ним, но ни одна не была похожа на ту, что происходила сейчас.
Ее буквально рвало изнутри от счастья, которое хотело всплеснуться наружу. Ее распирало, и девушка не могла оторваться от него, жадно целуя.
Ее, только ее.
И это не сон, который приснился ей тысячу раз за эти года, это был настоящий день.
Настоящий Драко.
Слезы катились по лицу, попадая в рот соленой жидкостью. Поцелуй был мокрым, но они были не в состоянии оторваться друг от друга.
Черт…
Его запах, его губы, его руки.
Как она жила без всего этого?
— Я так люблю тебя, Драко… — она посмотрела на него.
И это было так странно — видеть его лицо вновь. Не во сне, не рисуя образ глазами, а стоять и чувствовать его.
Так близко, что она вновь могла рассмотреть каждую родинку на его лице. Каждый изъян, каждую ресничку.
Он поцеловал ее в лоб, исчезая вместе с ней из этой комнаты. Долго и тепло.
И она не могла поверить, что снова чувствует его губы.
— Я боялась, что ты не вернешься, — ее руки зарылись в русые волосы, которые больше не были платиновыми.
Как писал ей Драко в письмах, они с матерью меняли цвет волос на разные оттенки, чтобы их было труднее найти. Так же они корректировали некоторые части лица, но сейчас он был таким, каким ушел.
Тем же Драко.
Ее Драко.
— Я больше никуда не уеду. — Она прислонилась горячим лбом к его подбородку.
Он безумно по ней скучал. Так, что разрывало сердце по ночам, и сносило голову по утрам. Так, что ехала крыша, и от бессилия хотелось орать.
Не было дня, чтобы он не возвращался к ней в своих мыслях. И хотелось наплевать на безопасность и приехать в чертову Англию. Наплевать на правила и писать ей гораздо чаще, чем раз в месяц.
Боже…
Как же ее не хватало.
Прежнюю ею: маленькую девочку со спутанными волосами. И она была такой сейчас, прижимаясь к нему мокрой от слез щекой. Обвивая спину худыми руками, которые стали совсем, как палочки.
Мерлин, Грейнджер.
Он так любил тебя.
— Пожалуйста, скажи мне, — ее голос дрожал, — скажи, что больше не бросишь меня.
И ответ:
— Никогда.
Его глаза жадно бегут по ее фигуре. И крышесносящие желание вновь узнать ее тело, вновь дотронуться до него.
— Просто иди ко мне.
Его руки опускаются к краю пижамы, медленно снимая ее через голову.
2005
Теплый ветер нежно обдувал лицо, которое она подставляла под него, вытягивая шею. Красивые вечерние облака плыли по небу, освещаемые закатом солнце. На них падали красные лучи, и они становились нежно-розовыми, желто-красными. Они медленно летели, величественно возвышаясь над Эйфелевой башней, которая могущественно стояла над городом.
Фрукты лежали на тарелках, которые были расставлены на фиолетовом одеяле. Два бокала стояли около ее ног, в которых колыхалась красная жидкость. Вкусная, сладкая.
Она лежала на мягкой подстилке, кидая в рот виноградинки. Раскусывая их, сочный сок попадал в горло, и девушка улыбалась от приятного вкуса.
Она не знала, что из четырех вещей было прекраснее: облака, что закрывали все небо, показывая свою мощь, это одеяло, усыпанное вкусностями на крыше высотного дома, Эйфелева башня, что уже светилась в вечерних сумерках, или же он, стоящий на краю крыши.
Она думала об этому вот уже десятую минуту и каждый раз склонялась к тому, что нет ничего прекраснее на свете, чем Драко. И улыбалась, краснея при мысли, что это самое “прекрасное” досталось именно ей, а не кому-либо другому.
Хотя, это “прекрасное” доставляло уж очень много хлопот. Например, вчера они зашли в кафе для магглов, самое обычное. Оно стояло возле дороги, маленькие столики с цветами чуть ли не свисали с бордюров. Но ей почему-то приспичило пойти именно туда, словно в нем было что-то необычное.
Конечно же, это было самое простое кафе в Париже, где люди быстро обедали и бежали дальше по своим делам. Так вот Драко, вместо того, чтобы наслаждаться обычной жизнью, закатил скандал, почему его так плохо обслуживают, почему суп холодный и все в подобном духе. Причем просьбы Гермионы успокоиться на него никак не действовали.
Она злилась и извинялась перед официантами или людьми, которые страдали в таких ситуациях. Но потом, каждый раз, когда Драко выдавал шуточки по этому поводу, она, уже психуя на себя, смеялась сквозь зубы.
– М-м-м, — говорил он, снисходительно глядя на нее, идущую рядом, — не сдерживай себя, Грейнджер.
Она подперла голову рукой, взяв в пальцы клубничку. Макнула в растаявший шоколад и откусила половину.
— Вау… как вкусно, Драко, — она даже прикрыла глаза от удовольствия. — Невероятно. Почему ты раньше никогда не делал это?
Однако до него эти слова не долетели, потому что стоял он в метрах пяти от нее.
Конечно же, ровная, как струна, спина, руки в карманах, высоко поднятый подбородок и отстраненное лицо. Он холодно смотрел перед собой, находясь в трех сантиметрах от края крыши. Когда он смотрел вниз, то видел, насколько высоко они находились.