И это давало ему свежий глоток воздуха.
Вздохни. Подумай еще раз.
И он думал. Хотя итак знал ответ на свой немой вопрос: “Это действительно то, чего ты хочешь?”.
И ответ всегда был решительным: “Да. Хочу”.
— Попробуй, — раздалось у него под ухом.
Девушка улыбнулась ему нежной улыбкой и, чмокнув в щеку, протянула клубнику, щедро вымазанную в шоколаде.
— Райское наслаждение, — она захихикала, когда он засунул в рот всю ягоду сразу.
— И прафда, вкуфно, — прожевывая, отозвался он.
Его взгляд, до этого будучи холодным, смягчился, когда глаза остановились на белом лице Гермионы. Он нежно осмотрел ее выровненные волосы, красиво лежащие на худых плечах, маленькую грудь, выступающую из-под черного платья, тонкую талию и стройные ноги, что были оголены.
Это платье он так же купил ей. Кажется, это был подарок на День рождения. Или просто так.
Потому что он попросту мог забыть про какой-то важный день, замотавшись на работе.
Но она не обижалась, с улыбкой глядя на то, как расширяются его глаза при вопросах друзей, что он подарил своей девушке в этот праздник. И, знаете, почему?
Да потому что ему не нужно было ждать целый год одного дня, чтобы купить что-либо ей. Сделать подарок или сюрприз.
Конечно, даря ей цветы или приводя ее в дорогой ресторан, он делал это с холодным выражением лица, не отвечая на ее радостные крики никак. Но она видела в его глазах радость от того, что она счастлива.
Просто он не хотел показывать свои эмоции. И она научилась справляться и с этим.
Ведь так просто — загляни в его серые кристаллики и прочитай все, потому что она знала о нем уже буквально все. И это безумно нравилось ей.
— Спасибо за эту прекрасную поездку, — она нежно посмотрела на парня, который вновь глядел вдаль.
Эйфелева башня манила своей высотой, своими яркими огнями, которые притягивали взгляды. Однако его мысли были намного ближе, чем находилось это достояние.
Его мысли были здесь, стоя по правую руку от него. В этом коротком черном платье, которое облегало ее фигуру. В красных туфлях на небольшом каблучке, что подходили под того же цвета сумочку, которая лежала на одеяле.
— Тебе правда понравилось? — он перевел взгляд на нее.
Девушка, замотав головой, благодарно смотрела в его глаза.
Что могло быть прекраснее, чем поездка в Париж? В город любви, в город красоты, в город истории?
Да она мечтать о таком даже не могла — лежать на мягком одеяле вместе с человеком, которого она любила, и смотреть на Эйфелеву башню.
Ее рука дотронулась до его ладони. Его пальцы крепко сжали ее маленькую ручку.
И ничего не нужно было больше.
Только он и она.
Париж, город крыш.
Они стояли так около часа, ощущая лишь нежное касание ветра, держась за руки.
Когда вечер пришел, и небо затянули дождливые тучи, его пальцы крепко сжались в кармане на маленьком футляре.
Темнота сгущалась над Парижем, и он понял, что пришло самое время.
И в последний раз — “Готов?”.
И четкое — “Да”.
Он тяжело вздохнул, отпуская руку Гермионы. Печально посмотрел на нее, сузив брови на переносице.
Давай. Ты же сто раз это репетировал.
Давай. Ты же задумал это еще год назад.
Давай.
Достает палочку из внешнего кармана черного пиджака, взмахнув ею. Радио, стоящее на одеяле, запело медленную красивую музыку.
Девушка вопросительно проследила за его жестом, приоткрыв рот.
И, черт, его сердце, кажется, выскакивало из груди.
Он не волновался так уже четвертый год. Потому что, наверное, это был самый главный выбор в его жизни.
И он был готов.
Это ведь сделает ее счастливой.
Это ведь сделает тебя счастливым. Впервые за столько лет ты будешь счастливым.
Проводит древком по воздуху с одной стороны крыши на другую, будто чертя квадрат.
Миллион свечек, которые он скрыл невидимым заклинанием, зажигаются, освещая крышу мягким сиянием. Каждая, до единой, испускает красноватый свет, колыхая огонек над собой.
Гермиона, приоткрыв рот от изумления, осматривает крышу, которая за секунду преобразовалась.
— Мерлин… Что это?
Ее глаза в мгновение засветились искорками, и она, прижимая руки ко рту, удивленно смотрела на Драко.
А у того ноги подкашивались от волнения.
Давай, черт возьми.
— В Париже,
Когда цветет любовь… — полился тонкий голос из радио.
Длинные пальцы смыкаются на футляре, и внутренний голос, как заведенный, шепчет: “Давай же!”.
— И длится это на протяжении недель,
Два сердца улыбаются друг другу,
Потому что они любят друг друга, — продолжала петь женщина тихо, словно боялась нарушить их тишину.
— Драко?.. — Гермиона дрожащими пальцами протянула к нему руку, однако вместо этого…
…Мерлин.
Он опускается вниз, становясь на одно колено. Пальцы вытягивают подарок из кармана штанов.
Щелк, и синий футляр раскрывается. А там необычайной красоты кольцо.
Золотое ручной работы. Маленькие белые камни покрывают его половину, а внизу красуется тонкая линия надписи “Малфои”.
И у нее чуть ли не сносит голову при виде кольца. При виде этого невероятного кольца, которое светилось блеском.
Оно светилось бы даже без этих свечей и огоньков на Эйфелевой башне.
— Драко… — дрожит ее голос.
— Тише. Молчи, — почти грубо.
Потому что…
…блин, сконцентрируйся!
Не испогань что-то хоть один раз за эту чертову жизнь.
Малфой, мать твою.
Соберись.
А у нее уже слезы стоят в глазах. И, кажется, что легкий ветер сносит ее куда-то далеко, с этой крыши.
Она не могла поверить. Не могла даже подумать.
Неужели это правда? И он?..
— Будь моей навсегда, Грейнджер, — серые глаза впиваются в нее тяжелым взглядом.
И от этих слов она действительно улетает. Выше, чем стояла Эйфелева башня, дальше, чем была Англия.
— Что? — почти шепчет она.
Две слезы стекают из ее глаз, струей сбегая по лицу вниз. Руки, которые словно прилипли к лицу, дрожат, прикрывая рот.
— В Париже, — сквозь туман прорывается голос женщины из радио.
Давай же.
Малфой.
— Я хочу, чтобы ты стала моей навсегда. Ты выйдешь за меня?
И она бросается к нему, вдыхая его запах, обвивая шею руками. Слезы стекают по лицу, и свечки расплываются перед глазами, как яркие светящиеся огоньки.
Закрывая ресницы, она громко плачет, сжимая пальцами его пиджак. Стоя на одном колене, он нежно убирает ее от себя, нервно смотря на мокрое лицо.
— Грейнджер, — строго, — ответь мне.
И ответом служит страстный поцелуй и губы, которые впиваются в него.
— В Париже
Четырнадцатого июля
При свете фонарей
Все танцуют на улицах
Без остановки
Под звуки аккордеона.
2010
Страницы переворачивались каждые две минуты, перебрасываясь на левую часть стола. Перо, которому периодически зачитывали длинный текст, строчило, как ненормальное, пытаясь поспеть за прохладным голосом. Папки, неаккуратно разбросанные по столу, постоянно подскакивали, как только очередная книга падала не в нужном месте.
Она молча сидела на мягком диване, обделанным темно-зеленой кожей. Большие подушки располагались по бокам, и она, опираясь на одну из них локтем, молча наблюдая за тем, как кипит работа напротив нее.
И, честно говоря, радовалась, что не занимала такой высокой должности в Министерстве и могла в выходной день почитать легкую книгу, отдыхая от тяжелых будней.
Или периодически поднимать глаза на покрасневшее лицо Драко, который вот уже битый час пытался сделать какую-то очень-Гермиона-не-мешай-срочную работу, зарывшись рукой в волосы, которые уже более-менее приобретали старый платиновый оттенок.
Ей, конечно, нравился старый цвет волос, потому что это как-то выделяло Драко из толпы. Конечно, помимо красивой внешности и взгляда, который убивал все в округе.
Уж он-то точно остался у Малфоя. Причем, кажется, увеличился в процентах пугани людей. Хотя она точно и окончательно заметила перемену в его глазах, когда он видел ее.
В нем нельзя было прочесть бесконечную нежность, трепет и тепло. Он, как всегда и было, с легкой прохладой здоровался с ней, заходя в дом, целовал и, бросив сумку на пуфик, проходил в дом. Однако она отчетливо замечала, что в серых кристалликах светится любовь, которую он дарит ей.
И пусть все это было не так, как в типичных мелодрамах, где он приходит с работы, принося в руках цветы чуть ли не каждый день, ей было не нужно это. Ни сто и одна роза, ни дорогущие подарки, которые стоило состояния, ни пафосные выходы в рестораны, где можно потратить больше, чем в казино.
Хотя, конечно, они довольно часто выбирались в подобные заведения, и в эти моменты Гермиона чувствовала себя настоящей королевой. И это было так прекрасно — идти в красивом платье, держа за руку мужа и целуя своего сына в лоб, интересуясь, за какой столик он хочет сесть.
Особенно ее радовало, когда Драко мог прийти после работы с ехидной улыбочкой, которая могла означать, что они приготовили ей какой-то сюрприз. И тут, как по щелчку пальцев, сын выбегал из комнаты, неся ей свой новый рисунок, а Драко дарил что-нибудь необычное.
И ей было все равно, какой это именно подарок. Главное, что самые любимые мужчины в ее жизни так старались, чтобы сделать ее счастливой.
И, наконец-то, она действительно было таковой: счастливой. Просыпаясь с первыми лучами солнца, пихая сонного Драко, чтобы тот вставал на работу. Заливаясь смехом, когда он морщил нос, пытаясь закрыться подушкой, чтобы она его не доставала. Улыбалась, когда он уходил в Министерство, а она, находясь в декрете, пока Уильям не поедет в школу, готовилась вместе с ним к поступлению в Хогвартс. Игриво облизывала губы, когда Драко страстно целовал ее в шею и бросал на кровать. До невозможности любила, когда они гуляли по парку. Втроем. Когда они разговаривали, пока сын собирал листья, лепил снеговика или игрался с другими мальчиками. Ругалась на них, когда те начинали дурачиться при всех людях или дома. С умным видом читала сыну на ночь сказки, когда он был маленьким, а потом целовал его в щечку, желая спокойной ночи. А еще она не могла без слез смотреть на то, как прекрасно летает ее сын на метле, взмахивая маме рукой с воздуха.
Любила. Все это она правда любила до потери пульса и не представляла, как смогла бы жить хотя бы без чего-то из этого списка. Потому что все, что было связанно с Драко или Уильямом, было слишком глубоко в ее сердце.
Она с улыбкой посмотрела на раскрытую книгу и подумала о том, что читать ее сейчас смысла не было. Мысли слишком сильно улетали через еле открытое окно, за которым моросил легкий декабрьский дождь.
— Когда ты закончишь? — мягко посмотрела она на Драко, который тупо глядел на пустой лист уже несколько минут, не обращая внимания на застывшее перо, которое должно было писать под его под диктовку.
— Не знаю. У меня много работы, — он устало посмотрел на нее, с отвращением сдвинув рукой бумаги.
— Доделай завтра, — она закрыла книгу, откладывая ее в сторону.
Драко отрицательно покачал головой, снова опускаясь глазами в тонны бумаг.
Она не понимала, зачем надо было настолько сильно трудиться, чтобы в субботу сидеть за столом и работать. Конечно, это было крайне важно, но он уже слишком сильно нуждался в отдыхе.
Девушка мягко встала с дивана, передвигаясь почти бесшумно. За совместное время, прожитое с Драко, она научилась это делать так, чтобы он не фыркал возмущенно, просыпаясь от громких шагов.
— А я приготовила твой любимый торт, — мягко сказала она, присев на край его стола. — С вишней и клубникой.
— Ты думаешь, что я променяю договор с министром на твой торт? — ехидно улыбнувшись, спросил он.
— Конечно! — захихикала девушка.
— Ты слишком сомневаешься.
И он снова опустил глаза в свои бумаги. Снова принялся читать текст для самопишущего пера, который забегал по листку.
Она сидела в декрете вот уже почти пять лет и каждый день сталкивалась с тем, что Драко был до невозможности занятным. Утро ли это, когда он грубый спросонья и пытается собраться на работу, шипя на Гермиону. Днем ли это, когда он бегает по встречам с важными людьми. Вечер ли это, когда он возвращается уставшим, и все, на что его хватает, это поужинать и послушать истории жены про день или же чуть-чуть поиграть с сыном. Выходной ли это, когда Гермиона-это-очень-срочно-дай-поработать.
И не оставалась времени на нее. Хотя, конечно, они выбирались на прогулки, сидели в кафе, ходили к ее родителям и его матери, водили сына в парки или развлекали его.
Но…
…черт, ей не хватало его. Слишком сильно.
Было ощущение, что вот он, совсем рядом. Ты даже можешь дотронуться до него, поговорить. Но, каждый раз, когда ты тянешься к нему рукой, ты натыкался на стеклянную стену.
На чертову стеклянную стену, которую не мог сдвинуть с места. И, кажется, человек, находящийся напротив, вовсе не нуждался в том, чтобы разрушить ее.
Она знала, что Драко любит ее. Это было тем неоспоримым фактом, как то, что она — Гермиона Грейнджер. Однако то, что он не проявлял эти чувства, не давали ей спокойно жить.
Понимания не всегда хватало. И она уже давно перешла тот уровень, что его теплого взгляда было более, чем достаточно.
И, самое обидное заключалось в том, что она тянулась к нему, как только могла. Она давала ему столько внимания, сколько требовалась. Она делала все, чтобы ему было приятно.
И это проявлялось в разных вещах: начиная с приготовления его любимых блюд и заканчивая тем, какие простыни стелить на кровать. Что надеть и куда пойти.
Ей нравилось это — оставлять выбор за ним. Она, тем самым, подчеркивала то, что он мужчина в доме. Однако почему он никак не показывал, что она женщина? Что она мать?
Было безумно приятно получать подарки, видеть благодарный взгляд после того, как она что-то сделала для него, знать, что он дорожит ею.
И все же…
…он никогда не говорил, что любит ее.
Никогда в жизни он не сказал ей этого.
Ни тогда, когда вернулся из Малфой-Мэнора. Ни тогда, когда он делал ей предложение руки и сердца. Ни тогда, когда они женились, одевали друг другу кольца и уединялись в уютном доме. Ни тогда, когда она сказала ему, что носит его ребенка. Ни тогда, когда родила Уильяма.
Ни тогда, когда…
Да никогда.
Словно это слово не было нужным. Будто это что-то вроде “привет”, которое можно говорить, а можно — нет.
Но это было не так. И она отчаянно нуждалась услышать хотя бы раз в жизни это чертово люблю. Хотя сама уже сотню раз говорила это ему и…
— Грейнджер, я знаю.
— Я тоже скучал.
— Моя девочка.
Все, только не ответное “Я люблю тебя”.
И, хоть убей, она не понимала, с чем это связано. А спросить все никак не решалась. Потому что если это говорить не хочется, то смысл человека просить это сделать?
Она не раз слышала, как он, сидя у кровати сына, или играя с ним в саду, говорил: “Я люблю тебя, Уил”. Или: “Самый любимый Уили”. Или: “И я тебя люблю, сын”.
И она была счастлива, что они буквально бредили друг другом, потому что любовь отца и сына очень важна.
Однако чем она не заслужила одно единственное слово?
Она посмотрела на хмурое лицо Драко, который до сих пор диктовал что-то перу, и молча вышла, заметив, что он даже не спросил, куда она пошла.
2017
— Я проверила все десяток раз, — в спешке пробормотала она, косясь на сумку мальчика.
Толпы людей проходили мимо с разными эмоциями: одни смеялись и радовались, другие с печалью смотрели на своих детей, третьи на что-то ругались.
— Да. Если я что-то забыл, то ты пришлешь мне это сразу же, — он закатил глаза, с интересом рассматривая длинный поезд, конца которого не было видно.
Это фразу она повторила ему раз сто, пока те добирались до вокзала. И каждый раз делала серьезное лицо, будто оно могло повлиять на настроение мальчика или сделать его более серьезным. Однако это только больше повышало его желание поскорее уехать из дому в школу, где не будет ни взрослых, ни бабушек с дедушками. Только он и друзья-мальчишки.