Но тут опять подавал голос неугомонный Дамианос:
- Но у него должен быть и естественный сброс, иначе это озеро превратится в солёное, как Мёртвое Море в Палестине.
- Браво, Дамианос! - довольно восклицал Учитель. - Пусть это будут всё те же десять тысяч ведёр. За многие тысячи лет, пока рядом с ним не поселились люди, в этой системе должно было сложиться равновесие: сколько воды в это озеро втекает, столько же из него и вытекает.
Вывод учеников был неутешительным:
"Не стоит строить этот водопровод, затратив на него огромную кучу бетона и два года работ: он прослужит всего пятнадцать лет!"
А Учитель, увидев задумчивое лицо Дамианоса, спросил:
- А что ты думаешь по этму поводу, сын Николаоса?
Тот ответил, хотя и не сразу:
- Всё равно этот акведук надо строить! Если в том городе не будет воды, он умрёт ещё раньше: от болезней и грязи. Просто надо уменьшить норму подачи воды с десяти вёдер до двух. Этого вполне достаточно и для мытья, и для питья. И это нетрудно сделать, установив на месте водозабора ограничитель, а вытекающую оттуда речку надо перекрыть. Тогда воды этому городу хватит лет на сто!
Глава 4.
Рассказывая ученикам греческие легенды, Учитель очень любил пошутить:
- И тогда Геркулес, оглядев конюшни царя Авгия, удивлённо спросил: "Они что, прямо здесь и гадят?"
Любимый предмет Дамианоса, историю, он тоже преподносил в доступной и лёгкой форме.
Он никогда не умалял достоинств великих полководцев, вроде Сципиона, Гая Юлия Цезаря и Августа Октавиана, но и не утаивал и всех их поражений и человеческих слабостей.
Даже про "проклятых императоров" Калигулу, Нерона и Эгабагалла он всегда говорил без экзальтации, и никогда не забывал упомянуть не только про их злодеяния, но и про те немногие положительные качества, которыми те обладали, особенно в начале своего царствования:
- Про Нерона сложено много легенд, и в основном они правдивые. Однако иногда его изображают совершенным извергом рода человеческого, хотя и Светоний, и Тацит описывают его совсем по-разному. Как император, он и на самом деле был ничтожеством, и он был матереубийцей, но очень многие его стихи были вполне достойными. И на кифаре он играл очень неплохо: он не просто перебирал струны, извлекая из этого инструмента отдельные звуки: оттуда раздавались аккорды! И голос у него был совсем не козлиный, а вполне мелодичный, я бы сказал так: "облачный". И я могу вам уверенно сказать: ради вдохновения на новые вирши о Трое он не поджигал Рим. Это сделал кто-то другой!
.* * * * *
Все уроки проводились обычно в одном из садов, которых в Неаполисе было великое множество, и если для иллюстрации очередной темы был необходим графический материал, Учитель приносил специальную стойку, на которой развешивал карты, картины или таблицы.
Ученики же имели деревянные дощечки с угольками или металлические пластинки, покрытые воском - табулы, на которых они писали тонкой спицей: стилосом.
Если погода была неблагоприятной, занятия проводились в доме родителей одного из учеников.
Иногда Учитель предупреждал:
- Завтра будет сильный дождь, поэтому приходите в дом почтеннейшего Теренция!
Он никогда не ошибался в своих прогнозах, хотя никто не видел его беседующим с сивиллами или гаруспиками.
Тем не менее, такие встречи регулярно происходили, только мало кто в Неаполисе знал, кто из них у кого испрашивал совета.
Уроки продолжались несколько часов и заканчивались около полудня.
Всё это время, даже во время перерывов, Учитель ничего не ел, даже фруктов.
Пил он исключительно какую-то жидкость, которую приносил с собой в особом сосуде, хотя это не было ни вином, ни водой.
Иногдо он доставал из особого мешочка какие-то продолговатые бобы коричневого цвета, и с хрустом их разгрызал.
Ученики расходились по домам, а Учитель ходил по Неаполису, и везде встречал знакомых.
Сначала он посещал Форум, где обсуждались важнейшие события города и Империи.
Там же он читал газеты, которые прибивались на стенах близлежащих домов.
Но во дни религиозных празднеств Учителя в Неаполисе никогда не видели.
.* * * * *
Присутствие подобной личности в городе не угрожало авторитету Септимия Туллия Фортуната, и и никакой крамолы в существовании его школы не было.
Учитель не был похож на проповедника какой-то новой религии, которые появлялись в Империи периодически.
Самим запомнившимся из них был некий Павл из Тарса.
Это он, произнеся однажды пламенную речь на ступенях Форума, обратил в свою веру несколько сотен присутствующих, и именно тогда и появились в Неаполисе христиане.
Это было давно: ещё при императоре Клавдии.
Гораздо хуже было с другими "кликушами", которые могли призывать к восстанию или коллективному самоубийству:
"Грядёт страшный Суд, и потому: покайтесь в грехах, иначе гореть вам в Геенне Огненной!"
Фортунат был уже осведомлён об этой "Геенне".
Подобно римской "клоаке", это была огромная свалка в Иерусалиме, куда свозили весь мусор со всего города. Туда же бросали трупы всех казнённых преступников, и просто неопознанных мертвецов, которых никто не хотел хоронить за свой счёт.
Периодически она возгоралась, распространяя удушье и смрад на весь город.
Этих пророков иногда никто не слушал, за исключением агентов Фортуната.
Нового "мессию" незамедлительно доставляли к легату, где они имели задушевную беседу.
Самое простое было с ярко выраженными сумасшедшими.
Один из таких утверждал, что сможет дойти "по глади Средиземного моря, как Иисус из Назарета, яко посуху, до острова Крита, где он устроит "Новый Эдем". Там тигры не будут врагами зайцев, и там никогда не прольётся кровь!"
Легат тут же предоставил ему возможность это продемонстрировать, и за ним решили последовать человек пятьдесят.
Но после того, как морская пучина поглотила первый десяток, все остальные повернули назад.
Большинству из новоявленных "Мессий" хватало и сорока плетей, после чего они давали торжественную клятву никогда больше не появляться в Неаполисе и его окрестностях.
Но были и такие, которые били в самые уязвимые точки сложившейся системы: они призывали к освобождению всех рабов, отмене права наследования имущества и всеобщему равенству.
С этими безумцами пришлось поступить очень жестоко, но оперативно: их заживо замуровывали в стенах строящихся зданий, ещё до захода солнца.
.* * * * *
Присутствия в городе такого авторитета , как Учитель, легат игнорировать не мог.
Он был обязан знать об этом человеке всё!
Целая дюжина агентов докладывала ему о каждом шаге этого человека, да и парочка учеников не погнушалась периодически строчить на него доносы.
По всем внешним признакам, Учитель был неженат и бездетен.
Отсутствие полноценной семьи и аскетизм в Империи морально осуждались, но это не являлось составом преступления.
Он не имел любовницы, не посещал лупанариев, да и к ученикам своим проявлял полное равнодушие в сексуальной сфере, даже к такому красавчику, как Дамианос!
Когда-то великий Диоген не стеснялся самоудовлетворяться на всеобщем обозрении, но от этого он не стал менее великим.
А полная импотенция в его возрасте тоже не может быть наказуемой: это беда, но не грех!
"Где он ночует? Почему он не ест при людях? Что это за таинственные горошины в его мешочке?"
Подобные мысли просто преследовали Фортуната, не давая ему спать.
Но все попытки проследить за ним заканчивались полным провалом: он или уходил в близлежащую рощу, где выследить его было невозможно, или просто куда-то исчезал.
Ради профессионального любопытства Фортунат пять раз нанимал самых опытных головорезов, и уже не из своего штата.
Они не должны были его убивать: им поручалось всего-навсего выследить, куда направляется этот человек по ночам.
В Империи не существовало службы местной правоохраны, и довольно часто, особенно вечером, путь из ближайшего трактира домой человеку без охраны и оружия мог стоить жизни.
Выяснением причин преступления и поисками убийц занимались лишь родственники или друзья убитого.
.* * * * *
Хотя формально ношение оружия было разрешено только воинам и гладиаторам, в Неаполисе кинжалы не носили только женщины и дети.
Септимий Туллий Фортунат не зря занимал свой пост.
Он понимал: если государство не может защитить своего гражданина от преступников, то нельзя и ограничивать права граждан на самозащиту.
Но в тех случаях, когда оружие доставалось без особого на это основания, лишь бы покрасоваться, нарушителю грозило суровое наказание, вплоть до смертной казни.
Теоретически легат мог приказать задержать любого мужчину старше двадцати лет и заставить охрану тщательно его обыскать. Если у того находился кинжал - это уже сорок плетей, и год рабства на галерах!
Но Фортунат никогда не опускался до такой подлости.
А вот Учитель ножа никогда не носил, о чём ему доложили специалисты этого дела: ни одна складка его туники не оттопыривалась при ходьбе, он никогда не ощупывал своей груди даже тогда, когда останавливался на перепутьи и оглядывался по сторонам перед тем, как смело шагнуть в полную темноту без фонаря.
Казалось, ничто его не страшило, и это ещё больше подогревало интерес Фортуната.
Он лично проинструктировал новых агентов, чтобы они "не засветились".
Впоследствии двое из них рассказывали какие-то фантастические истории: то о внезапно появившемся тумане, в котором их "объект" просто растворился, то о какой-то колеснице, в которую этот человек вошёл, и догнать его пешим ходом было совершенно невозможно.
Третий, сразу после провала своего задания, почему-то стал заикаться, и поскольку он был неграмотным, все его показания невозможно было хоть как-то внятно истолковать.
Четвёртый так и не прибыл для отчёта: он пренебрёг целой тысячей сестерциев, что составляло годовую зарплату опытного воина.
Его обнаружили лишь через неделю, возле храма богини Артемиды.
Вместе с рабами он тихо убирал мусор, и просил лишь об одном:
- Оставьте меня в покое, или дайте "цикуты"!
А пятый "соглядатай" просто исчез.
.* * * * *
Иногда Учитель покидал Неаполис не через городские ворота, а через гавань, где его ждала какая-то лодка, и он уплывал на ней в море, и всякий раз - на другом судёнышке.
Легат мог бы и плюнуть на этого таинственного проповедника знаний, но его просто свербило от любопытства: "Кто это такой? Новый Бог? Или это обыкновенный человек?"
После двух недель раздумий Фортунат решил применить давний метод политиков: провокацию.
Среди всех учителей традиционных школ была пущена сплетня, что легат Септимий Туллий Фортунат намеревается провести реформу образования в Кампании.
По результатам комиссии, им назначенной, все заслуженные ученики их гимназий по уровню усвоенных ими знаний и в подмётки не годились самым последним тупицам из "школы Учителя".
Между прочим, это не противоречило истине, хотя подобной комиссии легат не учреждал.
Но самое главное: этот Учитель намеревается провести аттестацию среди них самих, и только те, чью квалификацию он одобрит, смогуг заниматься преподаванием.
Все остальные должны будут заниматься чем угодно: коммерцией, мореплаванием или обыкновенным попрошайничеством, но только не педагогикой.
И тогда около сорока проповедников знаний и гуманизма взяли те предметы, которыми они привыкли вбивать премудрости науки в пятки нерадивых учеников - тонкие, но очень крепкие палки.
Они попытались встретить Учителя вечером, когда он шёл в гавань Неаполиса.
Он спокойно уклонился от первого же удара, каким-то образом изогнулся и сделал некую хореографическую фигуру, подцепив ноги первого нападавшего.
Когда тот грохнулся на землю, выронив из рук оружие, Учитель поднял его дубинку и нанёс ему сильный удар по спине:
- Альфа!
Удар "бета" пришёлся по почкам второго "просветителя".
Но после слов "гамма" и "дельта" все остальные бросили свои палки и разбежались кто куда, не дожидаясь произнесения всего греческого алфавита.
Об этом немедленно доложили легату.
Он отреагировал молниеносно:
- Доставьте его ко мне завтра пополудни, в полном здравии и целостности. Окажите ему все любезности, и сообщите, что "некий Септимий Туллий Фортунат не требует, а именно просит о встрече с ним".
- А если он откажется? - спросил командир гвардии. - Могу я применить к нему силу?
- Ни в коем случае! - улыбнулся легат. - Вы мне ещё нужны живыми. И он не откажется!