Плацдарм для новой палатки был готов.
Такие лагеря были на всех дорогах, ведущих в Неаполис.
Угрозы заражения со стороны моря практически не существовало: болезнь всегда шла со стороны суши, и обычно с востока, а на всех кораблях, если там обнаруживался больной чумой, его сразу же бросали за борт.
Это было давней морской традицией, а на всех суднах, прибывавших в Неаполис, постановлением легата это на долгие годы стало законом.
Несколько лет спустя, когда эпидемия уже прошла, один сенатор, который приехал в "имперскую здравницу" из грязной столицы, попытался было упрекнуть легата в чрезмерной жестокости.
Но Фортунат ему гордо ответил:
- Зато я не пустил в мой город чуму!
Глава 2.
С той поры минуло четырнадцать лет.
"Солдатские императоры" сменяли друг друга каждый год, а иногда и чаще, и в том столетии лишь одному из них удалось умереть естественной смертью.
Но однажды Боги даровали Риму передышку, когда императору Галлиену, что правил этим государством сейчас, повезло находиться у власти целых пятнадцать лет.
Николаос, которому теперь помогали Деметриос и Дамианос, как и прежде, занимался разведением винограда и изготовлением из него "самого божественного нектара для людей".
Вино из Кампании в Империи ценилось не хуже кипрского, и Николаос продавал его не только владельцам местных таверн, но и многим заезжим купцам.
Почему-то именно его напиток мог сохраняться и в глиняных амфорах, и в простых деревянных бочках месяцами, а изделия всех его конкурентов, при прочих равных условиях, за это время непременно превращались в уксус.
Оно отличалось особым ароматом, который больше всего ценили римляне, и необычайной крепостью, но секрет его изготовления отец скрывал даже от сыновей.
Несмотря на то, что пятьдесят лет назад император Каракалла, жестокий и тупой правитель, однажды вознамерившийся, по примеру Цезаря и Августа, назвать один из месяцев своим именем, даровал всем грекам и этрускам римское гражданство, не все эллины к тому времени полностью романизировались.
Этруски, от которых римляне переняли традицию гладиаторских боёв и многие приёмы воинской стратегии, вскоре утратили и свой язык, и национальную самобытность, а многие греки всё это сохранили, и их язык в империи по-прежнему оставался "языком межнационального общения".
И, в отличие от этрусков, греки старались избежать службы в чуждой им римской армии.
.* * * * *
Сегодня Дамианос шёл к Учителю.
Этот человек жил в районе Неаполиса уже много лет, и обитал он здесь ещё задолго до того, как Фортуната назначили управлять Кампанией.
Какой он был народности, каких Богов он почитал, никто в этом городе не знал
Но знали его все мужчины старше четырнадцати лет, и все они его звали только так: "Учитель".
Он был чуть выше среднего роста, и имел атлетическое сложение.
Выглядел он лет на сорок, не носил ни бороды, ни усов, с греками говорил по-гречески, с иудеями - на арамейском, а с римлянами - на латыни.
Все, беседующие с ним, были уверены, что разговаривают со своим соплеменником, потому что он говорил с ними именно на их диалекте.
У него не было своего дома, но где он ночевал - никому в этом городе не было известно.
Учитель приходил в Неаполис с первыми лучами солнца, а покидал его всегда на закате, нигде не оставаясь на ночлег, даже на единственную ночь, как бы его ни просили.
Его не пугали ни ночные разбойники, которые могли убить любого всего за десяток сестерциев, ни проливной дождь, который не позволял видеть путь дальше одной стадии.
Даже зимой он ходил в летних сандалиях и лёгком плаще, но почему-то никогда не простуживался.
.* * * * *
Уже многие сотни лет в Римской Империи действовал принцип "ротации кадров", и сенат мог в одночасье перебросить любого своего гражданина в другое место, поручив ему заниматься делами, в которых тот ничего не смыслил.
Известный адвокат мог моментально стать полководцем, а не менее популярного трибуна, прирождённого воина, они могли заставить управлять вполне спокойной провинцией, и наблюдать за тем, как там мирно отправляют грузы с драгоценными приправами к столу императорской фамилии и его прихлебателям.
Самым главным для всех таких деятелей была задача грамотно составить отчёт сенату о своей деятельности, изобразив там все поражения неслыханными победами, а провалы - достижениями.
Так делали многие умные люди, во все времена, и они знали ту планку, выше которой не стоит прыгать: иначе можно приземлиться не на мягкий песок, а на частокол из бывших дружеских копий.
Но Фортунат был немного другим: он любил и себя, и свою семью, и этот новый город Неаполис, которым его назначили руководить.
Септимий Туллий Фортунат никогда не был "бессеребреником" или аскетом.
Его много раз пытались "купить", и довольно часто, сравнив "цену вопроса" со всеми "pro e contra" какого-то решения, он демонстративно отказывался от взятки.
Но иногда он принимал весьма щедрые подношения, руководствуясь при этом единственным принципом: здравым смыслом!
За одобрение небольшого отклонения в дороге от Неаполиса на Брундизиум от прямолинии, в результате чего сохранились неразделёнными многие земельные наделы, патриции тех земель преподнесли ему несколько сот тысяч сестерциев.
При этом существенно уменьшилась и стоимость строительства дороги: зачем надо долбить какую-то скалу, если её можно просто обогнуть?
Зачем надо показательно обезглавливать проворовавшегося подчинённого, если тот может возместить весь ущерб городской казне, а заодно и указать на вполне справедливые источники поступления новых доходов?
Местная община иудеев просит защитить их от регулярных погромов со стороны непримиримых приверженцев их же секты, зелотов?
"Так это же ваши соплеменники, и я думал, что вы сами давно с ними справились, лет сто назад! Устройте вокруг своего поселения крепкие стены, тодько за свой счёт, и назовите это место "еврейским кварталом". Я даже готов вам выделить для этого охрану, но она будет полностью оплачиваться вашей общиной. Итак?"
Получив всю мзду, он скрупулёзно подсчитывал её, а затем делил на несколько частей.
Какую-то сумму он оставлял себе и своей семье, ещё одну жертвовал храмам, хотя его разум уже давно подсказывал: либо Богов никогда не было, либо они отвернулись от Рима навсегда.
Десятую часть взятки он показательно раздавал беднякам: все более-менее умные правители делали так, ради дешёвой популярности.
Какую-то долю Фортунат отсылал "наверх", в казну цезаря.
Его личная гвардия тоже не оставалась в обиде,
Поэтому и в случае "внезапного раскаяния взяткодателя" легат ничем не рисковал: он поделился со всеми заинтересованными сторонами.
Но даже после всех этих вычетов всегда оставалась довольно круглая сумма.
Её он прятал в особом месте, и только его старший сын знал, где были захоронены эти деньги.
Зачем он это делал?
Септимий Туллий Фортунат, несмотря на незнатное происхождение, всегда учился: и у жизни, и у книг.
Если даже великих Императоров могли иногда обезглавить, протащить их тела по улицам Рима и затем выбросить в Тибр, а голову отослать в бани для игры в мяч, то с легатами могли сделать даже намного хуже.
А "деньги не пахнут", как говорил своему сыну Титу мудрый император Веспасиан.
Они могут оказаться вполне полезными его родственникам, если всё имущество очередного "врага народа" будет конфисковано.
.* * * * *
Эпидемия, в конце концов, всё-таки затихла, и жизнь, хотя и "как-то криво, и через перекосяк", возвратилась в своё русло.
Кампания, в отличие от многих других провинций, в это время не разорялась, а только богатела.
Она исправно платила в римскую казну не "дань", а "налоги", и только безумец мог сместить такого наместника, как Фортунат.
Однажды к нему привели вольноотпущенника по имени Вендеция, уроженца Сицилии.
Наказание в виде сорока ударов плетьми за неуплату долга мог назначить и местный судья, но ему грозил смертный приговор, который мог вынести только наместник.
В рабство Вендеция сослали за убийство ростовщика, который продавал бедным колонам семена пшеницы и других культур в долг, а затем накручивал на них безумные проценты.
В случае урожая всё складывалось вполне нормально, и должники честно с ним расплачивались.
Но если наступала засуха, они не могли вовремя погасить задолженность, и этот мошенник заставлял их становиться своими рабами.
Он любил устраивать роскошные пиры, на которых особым блюдом были мурены.
Для них он устроил специальный водоём.
Его гости часто развлекались, кидая им остатки трапезы, и их забавляло, как они дерутся между собой за куски мяса.
Но если этот нувориш был недоволен кем-либо из рабов, он мог самолично кинуть его туда же, для надёжности воткнув ему в спину кинжал., а причиной его гнева могло быть и неправильно разбавленное вино:
- Я приказал тебе добавить туда немного воды! А ты, скотина, разбавил его вдвое!
Его ненавидели в округе все, и когда подобным образом он наказал двоюродного брата Вендеция, тот сумел проникнуть на виллу этого богатея и нанести ему сорок ножевых ударов.
Затем Вендеций взломал кинжалом ларец, где тот хранил расписки всех должников и сжёг их!
Личность того плебея была настолько ненавидимой, что защищать Вендеция вызвались три самых лучших адвоката Неаполиса.
Поскольку и убитый, и его убийца находились в одной правовой категории, "граждан низшего сословия", магистрат округа не решился пойти против мнения общественности.
Тогда Вендеций был лишен всех прав гражданина и продан в рабство.
Но на ближайшем аукционе, который происходил два раза в месяц, его купил не отъявленный негодяй, вроде убитого Вендецием "отморозка", а просто добрый и богатый человек, давний приятель Фортуната Кварт Арминий Вар.
Уже через два года Вар вернул Вендицию свободу, а ещё через год выделил ему маленький кусок земли для обзаведения хозяйством.
Тот вскоре женился, и на момент нового "рецидива" растил троих детей.
Но за своё новое преступление, по всем законам Империи, он должен быть распят.
По окончании Дионисийских Празднеств, которые римляне именовали "вакханалиями", его четырнадцатилетняя дочь Аурелия, по неосторожности, прошла по территории патриция Геркула Аллекта Квинтия: она решила "срезать угол", чтобы поскорее попасть домой.
Формально вакханалии, как "развратные представления", были запрещены сенатом ещё триста лет назад, ещё при Республике, но в Южной Италии они существовали до сих пор.
Помимо этого преступления, эта дочь вольноотпущенника нарушила неприкосновенность жилища патриция!
Увидев эту раскрасневшуюся полуголую красавицу, два взрослых сына хозяина поместья, Риминий и Кварт, которые никогда не знали меры в винных возлияниях, обжорстве и других удовольствиях, сразу же возбудились.
Сначала они изнасиловали её, а затем стали развлекаться.
Они решили устроить гладиаторские игры, которые в Неаполисе при Фортунате не проводились.
Спустив на неё свору голодных собак, они гоняли её от одного края их поместья до другого, и так продолжалось целый час.
Когда она полностью обессилела и упала навзничь, они ещё раз надругались над Аурелией.
Затем они вырезали на её спине своё родовое имя и выкинули её прямо напротив своей виллы.
Она умерла в тот же день.
Риминий и Кварт ничего не боялись: этот проступок по отношению к лицу низшего сословия считался невеликим грехом.
Но вольноотпущеник Вендеций, даже не имевший прав гражданина Империи, жестоко убил всю их семью: и обоих насильников, и их отца Геркула, и его жену Варварию.
И ни один раб из фамилии Квинтия даже пальцем не пошевелил, чтобы помешать убийце.
Дело получило широкую огласку.
С ходатайством о вынесении самого жестокого вердикта в отношении этого мстителя к легату обратились многие уважаемые лица.
Суд в Империи обычно руководствовался не фактами, а репутацией и материальным положением истца и ответчика, и всё было против Вендеция: и его бедность, и его прежняя "судимость".
Вдобавок, сам патриций и его жена ни в чём не были виноваты.
Но Септимий Туллий Фортунат, внимательно изучив все обстоятельства, постановил:
- Вендеций поступил совершенно правильно, убив этих двоих подонков, и по этому факту он мною оправдан. Но он виновен и в убийстве их родителей, ничего предосудительного, кроме пренебрежения в воспитании этих беспутных детей, не совершивших. За это лично я заплачу сто тысяч сестерциев их родственникам. Вендеций ровно пять лет и один день проведёт в каменоломнях возле озера Авернус. Там очень хороший грунт, и позле извержения Везувия в тех местах прорастает даже мёртвая лоза. Если он там умрёт - да будет так! А если же выживет...
Тут он серьёзно задумался.
- Тысяча сестерциев тому, кто мне его доставит живым на следующий день. Мне нужны такие люди!
Глава 3.
Учитель рассказывал ученикам и про историю похищения Елены Прекрасной, и возникшей из-за этого Троянской войны, и про походы Александра Македонского в далёкую Индию.
Преподавал он им и арифметику, и начала риторики, и логику, и не только формальную.
Его задачи, в отличие от традиционной греческой школы, ставились с упором на практическое применение знаний, в римском стиле:
- Расстояние от озера до города составляет две тысячи стадий. Там проживают десять тысяч человек. Водоём находится сорока стадиями выше этого поселения. Стоимость возведения одной стадии акведука составляет десять тысяч сестерциев. Надо ли строить там водопровод?
Все ученики лихорадочно начинали что-то вычислять, но тут обычно подавал голос Дамианос:
- Градоначальник должен изыскать в своей казне двадцать миллионов сестерциев. А сможет ли он это сделать? Ведь это не Рим, и даже не наш Неаполис! Сумма весьма немаленькая!
Учитель довольно улыбался:
- Это правильный ответ, который можно получить в результате всего одной арифметической операции. Но я спрашивал не о бюджете этого несчастного городишка, а о целесообразности построения в нём водопровода!
А Дамианос, не моргнув глазом, отвечал:
- Тогда введите новые данные!
И Учитель продолжал:
- Средняя глубина водоёма составляет сорок локтей, а его периметр - четыре тысячи. Озеро имеет форму эллипса, в соотношении два к трём. Для начала оцените объём воды, а затем попытайтесь вычислить, за сколько лет это озеро превратится в обыкновенную лужу, если в городе, куда должен быть проложен акведук, проживает десять тысяч человек? Норма подачи воды: десять вёдер на одного человека в сутки.
Кое-кто из самых "въедливых" учеиков просил уточнить:
- Но ведь озеро наверняка проточное, с поступлением новой воды из ледников или речек. Иначе его вода не может быть питьевой!
Учитель, довольный сообразительностью своих "школяров", отвечал:
- В него впадают два ручья, которые приносят туда десять тысяч вёдер в сутки. Для простоты будем считать летнее испарение и поступление от дождей величинами примерно равными.