День близился к вечеру, когда снова задрожала земля, и перед нами разверзлась трещина, из которой выхлестнулись бледные щупальца. Абсурдно, но мы почти обрадовались, будто встретили старого знакомого. Мы ведь уже встречались с этой тварью, несколько дней назад. Примерно на этом же месте. Это было похоже на некий рубеж, который приближал нас к дому. Схватки на этот раз не было. Щупальца застыли в воздухе, извиваясь, будто присматриваясь к нам всей своей лоснящейся кожей, прислушиваясь, затем потянулись вперед, мягко, и почти робко, улавливая нечто, нас окружающее, будто пробуя наощупь что-то невидимое, и затем, спокойно и аккуратно принялись втягиваться снова под землю. Разверзшаяся в ней трещина затянулась тихо, лишь с легкой дрожью, как плавно прикрытая дверь.
— Как ты думаешь, — поинтересовалась Фаенна со сдержанной иронией. — Оно испугалось нас, или наших мечей? Вспомнило нас, или просто решило, что теперь мы не очень-то живые и съедобные? Как вода с песком?
— Даже не знаю, какое объяснение лучше, — тоже развеселился я. — Будь моя кровь «разбужена», или нет. Но все-таки, мне кажется, оно нас побаивается. По крайней мере, пока. Какой-то древней магии, которую чует. И может быть, частью которой оно является. Так что, возможно, оно принимает нас в каком-то смысле за своего. И, может быть, за сильнейшего.
Я посмотрел на Фаенну. Она слушала меня с вежливым любопытством, и казалась почти такой же как всегда — нам не слишком повредили ни усталость, ни голод, ни даже встреченные уже давно твари в круге. Ожившие статуи остаются ожившими статуями. Вырванные из плащей клочья похожи на изящно взъерошенные перья. Немного встрепанные волосы Фаенны, окаймленные светящимся контуром на фоне темно-графитного неба, напоминали тонкую, очерченную уверенными штрихами картину. И эта картина была прекрасна. Красота умирающего мира сосредоточилась в малой его части, еще способной ее чувствовать и быть ею.
— Я еще не слишком понимаю, что это значит, — проговорил я. — И даже не уверен, что этого еще не произошло. Что той, древней Фаенне не удалось разбудить твою кровь. Мне кажется, отчасти она ее разбудила, иначе мы сейчас не были бы здесь, ты бы не привела меня сюда. И ты отчасти разбудила меня уже тогда, когда позвала искать неведомое. Да и прежде было нечто, что никогда в нас не засыпало, хотя мы и принимали это только за сны. Но что-то, какая-то последняя ступень — она не должна оставаться только домыслами. Не может оставаться только желанием что-то сделать. Нам нужно больше знания, пусть это и не то знание, что передано в книгах. В этом мире мы сами — отчасти книги. И я не единственный, чья «кровь» должна быть разбужена. Мне кажется, в каждом из нас может проснуться нечто различное, что дополнит других. Как бы мало нас ни осталось. Нам нужно будет разбудить и Хоннора.
Фаенна чуть наклонила голову. Божественное легкое движение. Игра четких линий.
— Да. По крайней мере, мы попытаемся.
— Тот из нас, кто сумеет. — Фаенна чуть приподняла бровь, но ничего не спросила. — Думаю, мы просто должны взяться за руки, — сказал я. — И если я уже действительно просыпаюсь, то что-то должно проснуться и в тебе. Ты ведь и впрямь уже почти проснулась.
На губах Фаенны появилась улыбка, глаза мягко замерцали.
— Если что-то еще способно проснуться, пусть проснется, — сказала она.
И мы просто взялись за руки, и закрыли глаза. Произойдет ли хоть что-то?.. Я ощущал биение ее пульса, ток крови внутри точеного полупрозрачного мрамора. Это биение становилось моим, ее кровь становилась моей кровью. Биение, кружение… Нас подхватил невидимый теплый вихрь. Не внешний, скорее, внутренний. Поток того, что пряталось в нашей крови. Старое, спящее волшебство. Ослепительный белый водоворот. А затем все улеглось и рассеялось. Фаенна вздохнула и открыла глаза, через мгновение после меня. В ее глазах, казалось, еще вихрилось ослепительное мерцанье.
— Нельзя разрушать Дома, — отрешенно и ясно сказала Фаенна. — Нельзя разрушать Башню. Это погубит наш мир. Убьет всех, кто еще уцелел. Но Дома и Башня должны быть разрушены.
Ее глаза потемнели, колени подогнулись, и я подхватил ее на руки, недоумевая над ее последними словами.
Фаенна пошевелилась, открыла глаза, и села. Без сознания она пробыла совсем недолго. Недоумевающее оглядевшись, она провела рукой по лбу.
— С тобою все в порядке?
— Да, наверное… — ответила она, и посмотрела на меня как-то странно.
— Что ты увидела?
— Я?.. — Она снова закрыла глаза и потерла указательным пальцем лоб над бровями. — Я видела как Город рассыпается прахом…
Я немного выждал, прежде чем очень спокойно предположить вслух:
— То есть, что бы мы теперь ни сделали, это принесет гибель? — Слова дались мне труднее, чем я ожидал. К тому же, что-то во мне яростно восставало против этого. В глубине души я был уверен, что это неправда. А себе я теперь верил. Но значило ли это, что теперь я не должен верить Фаенне?
— Не знаю, — Фаенна смотрела на меня пристально, будто читая мои мысли. — Это ведь твои опасения. Что после стольких веков Земля не выдержит перемены. Я прочла это в твоих мыслях, Морион. Я видела их. — Тут на ее лице появилась тень смущения, и она отвела взгляд. Думаю, я был потрясен еще больше чем она. Фаенна снова подняла голову, все еще удивляясь сама себе. — Похоже, Морион, что это и есть мой дар. Ты прав. Они у нас разные.
Я даже не знал, что сказать ей в ответ. Мой яростный протест улегся, сменившись снова догадками, сомнениями, ожиданием и изумлением. Все, что я смог наконец ответить, было:
— Прости меня.
Фаенна бледно улыбнулась.
— За что? Это я привела тебя сюда. — Она помолчала. — Может быть, я и прежде уже отчасти владела этим даром. И тут ты прав тоже. Но увы, большего я пока не знаю.
Я медленно кивнул.
— И я ведь тоже. Мы не получаем своих знаний мгновенно.
— И не получим всех никогда, — добавила Фаенна. — В нас просыпается только сила, способность угадывать и вспоминать забытое и важное. Но мы не овладеем теми знаниями, которых не было раньше. К ним мы придем сами. Чтобы узнать первыми правду, а не вспомнить ее.
И снова во мне шевельнулось что-то, шепнувшее: «нет, мы можем и предвидеть, хотя бы отчасти». Но отчего-то я не сказал этого вслух. И я знал, что она все же может читать мои мысли лишь тогда, когда они для нее открыты, а прочие — только угадывать. Почти как всегда, но, может быть, более проницательно чем всегда. И ведь впрямь, отчасти это всегда было ей свойственно. Я вспомнил, что она говорила Хоннору лишь несколько дней назад, в Алмазной Башне, и невольно улыбнулся.
— Ты права, — согласился я. — Есть нечто, что мы не можем ни узнать, ни предвидеть, пока это не случится.
И это была правда. Даже если мы можем что-то предвидеть, это не значит, что мы можем предвидеть все.
Фаенна продолжала натянуто улыбаться.
— Я как твоя совесть, Морион, — сказала она устало. — Но хотелось бы мне узнать что-то новое, полезное, что могло бы помочь…
— Ты узнаешь. Непременно. Как только встретишь кого-то еще, чьи мысли я не буду знать так, как свои, — заверил я, и Фаенна негромко рассмеялась.
Близился вечер, но сегодня нам не было так тяжело как вчера. Может быть, было еще не время. И все же, мы были уже куда ближе к Городу. Я подал Фаенне руку.
— Пройдем еще немного? — Я видел, как к ней на глазах возвращаются силы, вместе с обретением ее собственного дара, спавшего в ее крови. Способность читать мысли, по крайней мере, видеть чужие страхи, различать правду и ложь? Девиз ее Дома — «Милость». Не «Истина»? Знать мысли и страхи, значит, понимать, что движет людьми. А понимать, это почти — прощать? Для меня эти слова вряд ли несли бы похожее значение. Но все же, это еще одна особенность, оттенок ее фамильного дара. Да будет так. Хорошо, что есть кто-то, кто может воплощать этот дар в наши «последние времена».
Фаенна приняла мою руку, и мы прошли еще немного. А когда наконец остановились, пришел ее черед вычертить на земле круг. И он был начерчен — куда более ровный, уверенный и плавный чем мой.
— Посмотри, — Фаенна указывала на неуловимо вращающееся над нами звездное небо. — Кроме Алмазной звезды, есть еще три — самых ярких, они находятся на равном расстоянии от нее.
— Когда-то их было двенадцать, — сказал я, лежа на спине, и глядя на холодный звездный хоровод.
— Было. Когда «умрут» и наши Дома, эти звезды погаснут. Или просто утратят свою яркость. Но если на этом небе были когда-то Луна и Солнце, то где они могут быть? Как именно Дома и Башня останавливают их свет.
— Они остаются там, где были, — сказал я, почти неожиданно для самого себя, продолжая зачарованно смотреть в небо. — Только мы их не видим, не чувствуем, и их все равно, что нет. Башня и Дома частью отражают, а частью, поглощают тепло и свет, и превращают их… в то, что мы называем магией этого мира. Только поэтому в Городе все еще сохраняется жизненная сила, и он все еще стоит, несмотря на то, что нет больше для него ни тепла, ни света… И потому вокруг Города происходит это безумие. И потому еще можно разбудить нашу кровь, хотя мы сами мало что значим. — Я замолчал, и почувствовал, что Фаенна повернула голову, поглядев на меня.
— Ты знал это до того, как это сказал?
— Нет.
Она тихо засмеялась:
— Надо чаще тебя о чем-нибудь спрашивать.
— А вдруг я не отвечу?
— В конечном счете, все равно ответишь.
Но сегодня больше вопросов не было. Нас сморил сон. Этой ночью мне снилось пламя. Оранжево-золотое, сжигающее. И ничего, кроме пламени.
7
Мелодичный «стеклянный» перезвон. Неужели утро начиналось так же как и вчера — с бесконечного потока «хрустальных призраков»?..
Я привскочил и уткнулся взглядом в окружавшую нас черную блестящую стену. Мы словно находились в неглубоком колодце. Я не сразу сообразил, что эта стена была «живой изгородью» из антрацитовых деревьев. Не могли же они вырасти тут за одну ночь…
— Ух… — выдохнула Фаенна. — Если бы я знала, что они умеют передвигаться, ни за что не привязала бы к ним лошадь.
Деревья и впрямь шевелились, и это их движение вызывало тот мелодичный тихий перезвон, что нас разбудил. Так же, как призраки, они не переступали границ очерченного круга, но и не проходили мимо. Столпившись вокруг, они тянулись к нам своими неуклюжими кривыми ветками, довольно медленно, и как-то робко. То ли любопытствуя, то ли их привлекало нечто жизненно для них необходимое.
— И как же нам отсюда выбраться? — озадаченно произнесла Фаенна, неуверенно положив свою тонкую ладонь на рукоять меча.
— Погоди, — остановил я ее, приглядываясь к черным блестящим веткам, на которых бледнели какие-то маленькие серые комочки. — Посмотри.
На тех ветках, которым посчастливилось прижаться к невидимой стене, набухали крошечные светлые пупырышки.
— Это ведь, кажется, почки… Мы заменяем им тепло и солнечный свет. Они не могут к ним не тянуться. Они оживают.
— Но почему раньше такого никогда не было? — подивилась Фаенна. — Неужели «пробуждение» так много значит?
— Выходит, что так… ведь только теперь мы можем направлять ту силу, что прежде спала. Мы не случайно начертили этот круг, а по собственному желанию, вложив в него свою волю и часть своей силы — не то, чтобы мы потеряли эту часть. Просто, теперь она обрела какие-то связи с реальным миром и действительно что-то значит. Не уходит вхолостую.
Фаенна усмехнулась и покачала головой.
— Смешно, что теперь я хватаюсь за меч, а ты меня останавливаешь.
— Почему же смешно. Мы же знаем, что они волшебные, и когда творится что-то непонятное, они могут помочь.
Я осторожно поднял руку и притронулся к черным, искривленным, покрытым угловатыми отполированными гранями, веткам. Сами деревца были невысокими, если бы мы встали в полный рост, они доходили бы нам до плеч.
Деревце засуетилось в ответ на прикосновение, доверчиво прильнув к моей ладони и, позванивая, пыталось согнуться, чтобы сделать это половчее, медленно и неуклюже. Не для дерева, конечно, медленно, которому двигаться вовсе и не положено, разве что от ветра.
— Им тут нравится, — заметил я. — Этот пятачок земли может вернуть их к жизни. Давай, прочертим ворота, чтобы они могли войти.
Светлые глаза Фаенны раскрылись до предела.
— Но как нам выйти?..
— Мы просто через них перелезем. Даже если сломаем им несколько веток, хуже им не будет.
Фаенна засмеялась, покачав головой, и вытащила свой меч с распростершим крылья лебедем на рукояти.
— Вчера я могла бы подумать, что ты шутишь.
Кромкой меча Фаенна стерла часть линии, а затем мы перелезли через живую изгородь. Деревца пытались задержать нас, но двигались так медленно, что их попытки казались даже трогательными. Несколько веток мы сломали, и они отламывались с гулким резонирующим звоном. Сломы получались острыми, и мы успели здорово исцарапаться, прежде чем выбрались наружу. Но все-таки деревца оказались достаточно прочными, выдерживали наш вес и, хоть и цеплялись за одежду, мы не сильно рисковали провалиться между ними, что все-таки могло бы быть опасно, если бы им удалось, разумеется, не сознательно, зажать нас там поплотнее, или, если бы проломив тонкие ветки, кто-то из нас упал бы на более прочную и острую. Но все обошлось, и довольно весело.
— Кажется, даже в детстве я так не веселилась, — смеясь, сказала запыхавшаяся и растрепанная Фаенна, соскакивая наконец осторожно на землю, и сдернув с ближайшей цеплявшейся ветки краешек плаща. Глаза ее ярко блестели. Она помолчала, глядя на будто бы нерешительно топчущиеся деревца. — Наверное, потому, что мне еще никогда не доводилось ничего оживлять, — проговорила она негромко.
На самом краю тонкие ветки подо мной подломились, и я приземлился с оглушительным треском и каскадом мелких осколков.
Фаенна задумчиво склонила голову набок.
— Что-то напоминает этот звук. Звон тающих льдов под солнцем, в моих снах. — Она грустно улыбнулась и отвернулась, повернувшись лицом к Городу.
Позванивали ветви антрацитовых деревьев, ветер с сухим шелестом гнал по земле невесомые песчинки, шипя о чем-то своем. А затем мы расслышали донесшийся издали лай собак, принесенный ветром, но тут же все стихло.
— Скоро мы будем в обитаемых землях, — сказала Фаенна.
Похоже, мы не так уж медленно возвращались. Отчего-то этот дальний лай вселил в меня новую тревогу.
— Кто знает, что могло произойти за время нашего отсутствия.
Прошло шесть дней. Если бы нам нужно было отъехать от Города лишь на три дня, мы уже могли бы вернуться, и узнать, что именно там происходит. Но что толку строить планы на прошлое? Нам нужно было уехать дальше, и если бы мы этого не сделали, все благоразумие было бы бессмысленным.
Фаенна набрала в легкие побольше воздуха, и вдруг сухо закашлялась и осела на ближайший большой камень. Мы перетряхнули все фляги, но только в моей еще оставался глоток мутной воды, от которой ей стало ненамного легче.
— Придется все же задержаться, — решил я, поглядев на ее заострившиеся черты и легшие вокруг глаз тени. Обитаемые земли и впрямь не так уже далеко, и это почти неопасно. — Нам нужно было чем-то поддержать силы. Фаенна кивнула. Я продолжал внимательно смотреть на нее.
— Что ты сделала? Сейчас? С этими деревьями?
Фаенна пожала было плечами, но, глядя мне в глаза, поняла, о чем именно я говорю.
— Ты думаешь?.. — она с легким удивлением глянула на позванивающую антрацитовую растительность. — Я пожелала им жизни. Расти, и чтобы пустошь не скоро захватила это место. Я пожелала им этого от души.
Я кивнул.
— Так я и думал. — Она отдала свои последние силы им. Без меча, просто прикасаясь.
Я огляделся вокруг, прошелся туда-сюда, то ли прислушиваясь, то ли пытаясь задействовать иное чувство. И вдруг отчетливо мне в лицо пахнуло влагой, хотя я понимал, что это только призрачное дуновение. Вода была глубоко под землей, но она тут была. Это самое подходящее здесь место. Я остановился, извлек Ринальдин и вырыл ямку, глубиной в пару ладоней и в пару локтей от края до края, воткнул меч в самую середку, а затем выложил дно ямки камешками. Но прежде чем коснуться навершия меча и приказать воде подниматься, помедлил и подумал. Вода и впрямь была глубоко. Сколько сил может потребоваться на то, чтобы призвать ее пробить давно иссохшую землю? А они еще могут нам пригодиться. И я мысленно представил, что между воткнутым в землю мечом и Городом протянулись невидимые нити светящейся паутины, опутывающей Город, исходящие от уцелевших домов и от Алмазной Башни, опутанной этими нитями как разбухший светящийся кокон. И только тогда дотронулся указательным пальцем до навершия в форме миниатюрной чаши, и ощутил, что меч дрожит, дрожит воздух, гудит земля. Я приказал воде подниматься, быть чистой, создать целебный родник, я перетянул сюда частицу всей магии, окутывающей и пропитавшей Город до последнего камня. Эта магия была когда-то и здесь, она просто пробудилась…