Дверь с грохотом захлопнулась. Юноша не удержался и почти скатился по шаткой лесенке. Постарался как можно быстрее подняться на ноги. Обнаружил себя в большой почти пустой комнате… Нет, не пустой. С трех сторон на него надвигались вооруженные оборванцы. У одного в руках был нож, у двух других — шпаги. «Ловушка!» — промелькнуло в голове Жоржа-Мишеля и он отчаянно рванул клинок из ножен.
— Развлекитесь, ребята! — раздался сверху голос Себастьена Мало и трое убийц прыгнули вперед. Шевалье Жорж-Мишель ринулся в бой, твердо решив пробиваться наружу. Звенели клинки, с грохотом падали табуреты и скамьи, топали ноги. Грязные улицы, нож в спине, полуголый труп Фоканбержа разом вылетели из головы юного графа, и все его внимание сосредоточилось на кончиках клинков врагов и на блеске их рыскающих глаз. Один из убийц отпрыгнул в сторону и Жорж-Мишель обернулся, боясь получить удар в бок. В тот же миг что-то тяжелое обрушилось на голову графа, молодой человек пошатнулся, выронил из рук шпагу и как подкошенный рухнул на пол. Все было кончено.
Ведро воды опрокинулось на распростертое тело, и Жорж-Мишель дернулся. Попытался сеть. Вяло удивился, что все еще жив. И чуть не оглох от радостного гвалта.
— Ну, молодец, парень, годишься — это ж надо, сколько продержался!
— И черепушка у него крепкая…
— А ты чего, болван, так шарахнул?! Это ж свой!
— Так испугался… Думал, он Косому руку отрубит…
Жорж-Мишель сидел в луже и чувствовал себя полным идиотом. Кто-то поднес к его губам кружку с вином, юноша хлебнул и сразу же закашлялся. Попытался встать. Себастьен Мало поддержал избитого «героя» и повел его к столу. Пить.
Следующие несколько часов слились в памяти шевалье в одно бесконечное марево. Кажется, он заплатил свой взнос. И, кажется, что-то пил. Нет, не «кажется», а действительно пил, и не что-то, а вино — очень крепкое, очень противное и очень вонючее… как и все в «Жареном кабане». Себастьен Мало поднимал тосты за нового браво и напропалую хвастал, какого крупного кабанчика завалил.
— Я еще и не таких кабанчиков… заваливал, — бормотал Жорж-Мишель, вообразив, будто слушает охотничью похвальбу короля Карла. — Главное… чтоб рука была тверда…
— Нет, ты послушай, Ален, — в третий раз возобновил наставления Мало. — Вот возьмем меня… или Косого… Думаешь, это наши настоящие имена? Чего ради тебе свое прозвание на весь Париж кричать? Глупо…
— завопил Косой и собравшиеся дружно подхватили припев:
— Вот пойдешь ты на колесо… — пьяно продолжал Мало, когда браво оторались. — Думаешь, до Лотарингии это не дойдет? Еще как дойдет! Наша слава — хлеще чем у Меченого. Чего батюшку с матушкой печалить?
— У меня батюшку убили… — пожаловался Жорж-Мишель. — И дядюшку тоже… и другого… Охо-хо, — молодой человек обхватил голову руками. — Двух дядюшек убили… с батюшкой вместе…
— Не реви! — стукнул кулаком по столу Мало. — Может, он тебе вовсе и не батюшка был. Это… никогда не известно. А вот матушка… Как услышит — Ален Готье на колесо пошел — так и примрет… Нехорошо. Ты лучше другое имя придумай…
— Какое? — Жорж-Мишель почувствовал живейшее волнение за матушку, чего с ним не случалось последние два года.
— А любое… Что в голову придет… Как придет — так и говори, — распорядился Себастьен.
— Жорж! — выдохнул шевалье Жорж-Мишель и икнул.
— Правильно. Меня в честь святого Себастьена прозвали, а ты у нас будешь — в честь святого Георгия. Пьем за Сен-Жоржа. До дна!
Когда в полдень Жорж-Мишель с трудом продрал глаза, потолок показался ему странно низким, а постель неимоверно жесткой. Молодому человеку потребовалось немало времени, чтобы сообразить, что потолок был не потолком, а крышкой столешницы, а постель не постелью, а полом. Справа и слева от шевалье на все голоса похрапывали и посапывали участники ночной попойки, и когда Жорж-Мишель постарался выбраться из-под стола, Себастьен Мало, Косой и прочие браво, чьих имен юноша так и не запомнил, дружно заворчали, требуя от Сен-Жоржа угомониться и не мешать людям спать.
Наконец, сжалившись над страданиями нового товарища, Себастьен Мало выполз из-под стола и сунул юноше кружку вчерашнего пойла.
— Пей, дурак, полегчает. А потом я тебе все покажу.
Может быть, граф де Лош и де Бар и постарался бы отказаться от подобной услуги, но юному Сен-Жоржу, только что явившемуся в Париж за деньгами и славой, воротить нос было не с руки. Молодой человек лишь удивился, разглядев при свете дня, что Мало был немногим старше его самого — лет восемнадцати, от силы — двадцати, а остальные парни казались и вовсе ровесниками. Юноша даже заподозрил, будто Ландеронд отправил его куда-то не туда, однако новые заботы на время вытеснили из головы шевалье сомнения.
Знакомство с парижской фауной далось Жоржу-Мишелю нелегко, и к концу дня не привыкший к пешим прогулкам молодой человек валился с ног от усталости. Скупщик краденного, оружейник, барышник, старшина гильдии воров («А чтоб к тебе не лезли, дурак», — пояснил Мало), несколько «надежных» трактирщиков с хищными глазами — Жорж-Мишель едва успевал запоминать имена, места и лица. Возможно, мечтавший о бегстве шевалье мог бы и плюнуть на подобную чепуху, однако очередное воспоминание о наставлениях господина де Броссара, неизменно утверждавшего, будто знания — это не деньги, которые можно отнять или же бездарно потратить, сделали свое дело, и Жорж-Мишель приложил все усилия, дабы как можно лучше разместить новые сведения в памяти.
— Надо бы тебя еще мэтрам представить, — озабочено ворчал Мало, — но уж это потом — на Гревской площади.
Жорж-Мишель только устало кивал, мечтая о постели. Молодой человек так и не понял, чем вызвана докучливая забота Мало, тем более, что браво, заметив, что Сен-Жорж начал спотыкаться, решительно повел юношу к себе.
— Жить пока будешь у меня. А там посмотрим, — заявил Себастьен, чуть ли не раздуваясь от гордости. Стащил со своей лежанки одеяло, немного подумал и сунул в руки товарища плащ. — Спать будешь там — поперек двери, — важно заявил он, укладываясь в постель. Отупевший от усталости и избытка впечатлений, граф де Лош покорно растянулся на полу и немедленно уснул.
Второй день на парижском дне почти ничем не отличался от первого, а третий от второго. Разница заключалась лишь в том, что во второй день Мало чуть ли не до умопомрачения заставлял Сен-Жоржа мотаться вверх и вниз по лестнице, добиваясь, чтобы эта проклятая лестница не скрипела, а в третий — с не меньшим упорством требовал, чтобы юноша ползал под скамьей. Шевалье Жорж-Мишель попытался было отказаться от подобных упражнения, но Себастьен только выразительно постучал пальцем по лбу, уверяя, будто Сен-Жорж ему еще спасибо скажет.
На четвертый день, вдоволь погоняв ученика по крышам и отчитав за неумение пользоваться кастетом, Себастьен повел мальчишку к шлюхам, самодовольно уверяя, будто подобных девочек Сен-Жорж не смог бы найти даже в Лувре. К ужасу шевалье слова Мало оказалось чистой правдой, а вообразить при дворе подобных «красоток» Жорж-Мишель не смог бы даже в бреду. Крикливые девки, половина из которых были стрижены, а некоторое даже клеймены, вызывали у графа де Лош такое отвращение, что Мало отпустил пару сальных шуток о провинциальной застенчивости Сен-Жоржа.
Когда на пятую ночь Мало куда-то запропастился и перед юным графом предстала блестящая возможность бежать, шевалье почувствовал себя настолько усталым, что мог только забраться в постель Себастьена и уснуть. К сожалению — ненадолго. Вернувшийся среди ночи Мало, за шиворот вытащил юношу из-под одеяла, с яростью затряс, отшвырнул к стене.
— Я тебе где спать велел?! Где?!
— Да пошел ты к черту, Мало! — взорвался шевалье, хватаясь за шпагу. — Я не хуже тебя! Я взнос заплатил!..
— Ученический! — рявкнул в ответ Себастьен и хлестнул Жоржа-Мишеля шпагой плашмя. Юноша охнул, выронил шпагу, упал на колени, прижимая руку к груди, всхлипнул. Мало сел на постель. Почесал подбородок. — Ладно, заткнись. Это для твоей же пользы. Ты сто ливров заплатил? Заплатил. Значит, ты мой ученик. Соберешь пятьсот — станешь мастером. Если, конечно, я за тебя поручусь.
Жорж-Мишель перестал всхлипывать, ошарашено глядя на браво. Попробовал пошевелить пальцами — получилось.
— Думаешь, у нас как в провинции — шпагой махать умеешь, так и ладно? Нет, парень, я твой наставник, а ты мой ученик — так что если я сказал спать у двери, будешь спать у двери.
— Но тебя же не было, Себастьен!.. — попытался оправдаться молодой человек и шмыгнул носом.
— Дурак! — рассердился браво. — Ты хоть слышал, как я по лестнице шел? Не слышал. А как я дверь открывал? Да тебя тепленьким можно было брать! По горлу чик — и нету. Деревня…
— Подожди-подожди, Себастьен, — растерянно забормотал шевалье, неожиданно почувствовав себя совершенно беспомощным. — Как это — по горлу? Я же свой… Я же твой ученик…
— А так. Обыкновенно. Мэтрам я тебя пока не представил. Кто я такой, чтобы сам к ним лезть? Я, между прочим, свой взнос в пятьсот ливров только две недели назад уплатил. Ты у меня вообще — первый, — признался Мало.
Юный граф обхватил голову руками. Это к кому же его послал Ландеронд?
— Да, ладно, не переживай. Спи пока поперек двери — так к тебе точно никто не сунется. И заказы ищи. Ты на взнос быстро заработаешь — ты парень ловкий. Я тут поспрашивал. Знаешь, кого мы завалили?
Жорж-Мишель на всякий случай замотал головой.
— Графа! Настоящего! Представляешь, как повезло? Это тебе не горожанина прирезать. Из-за этой птицы стража весь Париж перевернула. Вот так то. Ладно, Сен-Жорж, иди спать. Завтра у тебя такой день…
То, что шестой день среди парижских браво будет необычным, молодой человек понял наутро, когда Мало недовольно покачал головой и заявил, будто у его ученика провинциальный вид. Потребовал от юноши как можно более лихо напялить шляпу. Критически осмотрел. Нахмурился. Решительно расстегнул на куртке ученика все пуговицы кроме последней. Почесал затылок и распахнул на Сен-Жорже еще и рубашку.
Жорж-Мишель, ощутивший себя куклой в руках обезумевшего камердинера, послушно позволил проделать над собой все эти операции. По требованию Мало прошелся по комнате, повернулся. Себастьен распахнул окно и крикнул вниз, чтобы ободрали хвост петуху. В тот же миг с улицы послышался шум, топот ног, женская ругань, но через несколько минут взбежавший по лестнице Косой вручил Мало несколько перьев.
Украсив свою шляпу целым пучком и пожертвовав одно перо на шляпу Сен-Жоржа, Себастьен, наконец, удовлетворенно кивнул и велел ученику следовать за собой.
— Ты рядом со мной не иди, — наставительно внушал Мало, спускаясь по лестнице. — Ты на пол шага отставай. А когда я тебя представлять буду — поклонись и помалкивай. Говорить будешь, когда тебя спросят.
Шестеро оборванцев при оружии почтительно сдернули шляпы, когда Мало и Сен-Жорж показались на пороге дома. Себастьен только небрежно кивнул.
— Послушай, Себастьен, — Жорж-Мишель дернул «наставника» за рукав. — А они что — тоже твои ученики?
— Скажешь тоже… Им до ученика, как тебе до неба. Так, прихлебатели. Станешь мастером, тоже таких заведешь.
— Себастьен, а мы куда? — не унимался шевалье, заметив, что они покинули Латинский квартал и вышли на широкую и нарядную улицу Сен-Жак. Оборванная свита Мало упорно двигалась следом за ними.
— На Гревскую площадь, конечно, — пожал плечами Себастьен. — Сегодня сам Кровавый Клеман на колесо пойдет.
Молодого человека передернуло.
— Себастьен, я не хочу. Что я по-твоему, никогда колесования не видел?
— Что значит «не хочу»? — упер руки в боки браво. — Когда тыпойдешь на колесо, тебе ведь захочется, чтобы все друзья собрались на твой праздник?
— Но я вовсе не хочу на колесо, — заявил Жорж-Мишель.
— А куда ты хочешь? На виселицу? Так это для всякой швали вроде воров. Или, может, тебе охота на галерную скамью? Ты вот что, Сен-Жорж, помалкивай о такой блажи. Для честного браво умереть на галерной скамье еще позорней, чем на виселице.
Жорж-Мишель опустил голову и поклялся молчать.
Весь Париж высыпал на улицы, спеша полюбоваться на казнь. Граф де Лош, не имевший опыта нахождения в толпе, так часто останавливался, чтобы поглазеть на потных спешащих горожан, что в очередной раз заслужил от Мало выговор за провинциальность. Зато когда сам Себастьен шел прямо на толпу, лихо надвинув шляпу на глаза, отопырев в стороны локти и так придерживая шпагу, чтобы она била по ногам как можно больше людей, добропорядочные буржуа шарахались, бледнели и крестились, боясь вызвать неудовольствие убийц.
Гревская площадь встретила новоприбывших говором десятков тысяч людей и Жорж-Мишель на мгновением отпрянул. Себастьен Мало упорно продвигался вперед, нечувствительный к шуму и возмущенным крикам отдельных недогадливых парижан. Оказавшись чуть ли не у самого подножия эшафота, юный граф с удивлением заметил, что толпа здесь поредела, а главными зрителями являются люди чем-то очень похожие на Мало.
Оборванцы Себастьена присоединились к другим таким же оборванцам, образовавшим живую стену между браво и добропорядочными буржуа. Мало с кем-то здоровался, хлопал кого-то по плечу, получал ответные хлопки по спине, шутил, хохотал, хвастал, вспоминал каких-то общих знакомых. Как догадался шевалье эти браво были вовсе не теми «мэтрами», о которых с таким почтением говорил Себастьен. А потом Жорж-Мишель увидел тех. Кажется, их было человек десять и стояли они в стороне от прочих, не суетились, разговаривали вполголоса, привычно положив руки на эфесы длиннющих шпаг. Время от времени кто-то из приятелей Мало сняв шляпу подходил к мэтрам и тогда те снисходили до пары небрежно произнесенных слов, до покровительственного похлопывания по плечу. Все это что-то напоминало Жоржу-Мишелю, однако он не мог понять что. Наконец, Себастьен Мало покончил со светскими обязанностями и как-то весь подобрался.
— Пошли, — нервно облизывая губы произнес он. — Я тебя мэтрам представлю.
Молодые люди вышли из круга приятелей Мало и неспешно направились к мэтрам. Не доходя до последних десяти шагов, Себастьен торопливо сдернул с головы шляпу (Жорж-Мишель счел благоразумным последовать его примеру) и прошептал:
— Называй их «ваша милость» или, еще лучше, «монсеньоры».
Со шляпами в руках, так что петушиные перья мели пыль, юноши приблизились к мэтрам. Почтительно остановились. Подождали.
— А, это ты, Себастьен, — один из браво, высокий мужчина лет тридцати пяти-сорока с грязными обломанными ногтями и гнилыми зубами, соизволил обратить внимание на прибывших. — Чего тебе?
Мало низко поклонился.
— К вашим услугам, монсеньор. Позвольте представить вам…
Громкий шум заглушил слова Себастьена и человек с гнилыми зубами отвернулся.
— О, Клемана везут, — заметил один из мэтров, когда толпа заволновалась и подалась вперед. Цокот лошадиных копыт, скрип колес повозки палача, топот стражи Шатле, позвякивание кирас слились с радостными воплями добропорядочных парижан, так что усевшиеся было на башню Сен-Жан и на крышу ратуши птицы испуганно взмыли вверх и закружили над площадью.
Повозка остановилась перед лестницей эшафота и Жорж-Мишель вздрогнул. Впервые юноша увидел осужденного так близко, впервые разглядел капли пота у него на лбу, заметил неподвижный тоскливый взгляд… Молодому человеку хотелось оказаться подальше от Гревской площади, вернуться домой, в Лувр… Даже смертельно надоевшая латынь показалась шевалье увлекательной словно роман.
— Да, Клеман человек чести, — с видом ценителя заметил гнилозубый, когда осужденный довольно твердо взошел на эшафот. — Уж он задаст Кабошу работу.