Пони бледный - Соловьев Константин 10 стр.

Вторую «Лягалку» они сделать не успели. Пришло время полагаться на иные аргументы. Вроде простого пролетарского копыта. В последние дни перед «эксом» Сталин вспоминал уроки товарища Спиридонова, которым — проклятое самомнения! — раньше не уделял особого внимания, как и его «самозу». Но новое тело оказалось очень способным. И достаточно сильным.

Сталин ударил застывшего стражника снизу, под узкую выступающую челюсть. Оглушительно лязгнули зубы — и глаза, еще недавно наполненные яростным огнем, а теперь пустые, как экран синематографа до того, как начался фильм, потухли. Стражник тяжело шлепнулся рядом со своим напарником. И в самом деле, не такие уж и каменные…

Вагон был пуст — остальные пассажиры в панике разбежались, позабыв про багаж. Сейчас они поднимут панику во всем составе. Все пошло наперекосяк. Все к черту. Не продуманный «экс», а выходка дилетантов-анархистов в духе Савинкова. Одна неучтенная деталь, и все рассыпается прахом, превращая тщательно спланированную операцию в сущий бардак.

Тревожно и громко зазвенел где-то колокол. И легко катившийся вагон вдруг споткнулся на ходу, так, что Сталина чуть не швырнуло на распростертое тело мертвого стражника. Пролетающие за окном деревья внезапно сбавили скорость, потянулись неспешной полосой. Поезд останавливался. Кто-то дернул за стоп-кран.

Мысли щелкали одна за другой, как на хорошо смазанном арифмометре. Сейчас поезд остановится. Рэйнбоу Дэш, Эппл Джек, Пинки Пай и Флаттершай напрасно будут ждать состав в условленном месте, он туда не доберется. Ты один, Коба. Уже в который раз снова один, без помощи, подкрепления и запасного плана. Один в поезде, набитом стражей, в обществе испорченного торта и нескольких пудов золота. Компания, однако…

«Прорываться, — шепнул „внутренний секретарь“, всегда спокойный и собранный, — Ударить, пока не ждут. Как контрнаступательная операция под Сталинградом. Отчаянная, стремительная, почти безнадежная. Бей, Коба. И будь, что будет».

Сталин устремился к тамбуру. Но не к тому, что вел к хвосту поезда, а к другому. В ту сторону, где замер невидимый пока бронированный вагон. Коммунисты не сдаются. И кому-то сейчас придется в этом убедиться…

Дверь распахнулась без его помощи. Еще один стражник сунул голову в вагон, удивленно моргая и пытаясь что-то рассмотреть. В воздухе витал не до конца рассеявшийся пороховой дым, пол, стены и окна заляпаны чем-то розовым и блестящим… Он не успел ничего предпринять, когда Сталин ловко лягнул его в колено, вынуждая припасть на передние ноги и зашипеть от боли. Второй удар — в ухо. В ногах Сталина не было той невероятной силы, что у товарища Биг Мака, но кое на что они, оказывается, тоже годились. Особенно, если ими управляет жаркая коммунистическая ярость.

Стражник вскрикнул и осел, потеряв свой богато-отделанный золотой шлем. Сталин устремился вперед и едва не расплатился за это головой. Окованное золотом копыто врезалось в дверь в каких-то сантиметрах от его уха — и толстый металл заскрежетал, как обшивка подлодки на предельной глубине погружения. Опять упущение — он забыл о том, что стражники патрулируют по двое!..

Второй Страж Принцессы испустил утробное грозное ржание, больше похожее на рык свирепого пса. Еще один удар, нацеленный в грудь Сталину, сотряс тамбурную дверь, едва не сорвав ее с креплений. При всех своих недостатках слуги Принцессы Селестии умели быстро ориентироваться в обстановке. Но, как и свои коллеги из Охранного Отделения Министерства Внутренних Дел Российской Империи, были чрезвычайно самоуверенны. Что их и подвело.

Сталин сделал вид, что отступает под градом ударов, и Страж Принцессы охотно принял этот маневр за истинный. Он, возвышаясь над противником на целую голову, закованный в золотую кирасу, и мысли не мог допустить, что этот поджарый и невзрачный старый серый жеребец имеет какие-то свои планы. Поэтому очень удивился, когда Сталин, внезапно остановившись прямо в луже крема, вдруг швырнул кусок развалившегося и превратившегося в руины, торта прямо ему в лицо. Миндальные коржи, мармелад, цукаты, шоколад, орехи, пастила и марципан залепили глаза и нос. Стражник пошатнулся от неожиданности и попытался стереть с лица крем. И этих двух секунд хватило Сталину, чтоб одним коротким прыжком оказаться рядом и изо всех сил рубануть копытом по задранному носу. Товарищ Спиридонов едва ли был бы доволен подобным ударом, но в мире пони его техника оказалась неожиданно эффективной. Стражник беззвучно повалился на пол.

Четверо. Еще десять впереди. И только покойный Карл Маркс знает, скольких сейчас могут поднять по тревоге, если поезд оборудован тревожной магической сигнализацией…

Следующий вагон оказался пуст, если не считать нескольких насмерть перепуганных пони, забившихся под лавки. На них Сталин не обращал внимания. Не та ситуация, чтобы устраивать лекцию о сути ленинизма, довольно и того, что не путаются под ногами. Он пролетел весь вагон со скоростью, которой сам от себя не ожидал. И даже ее было недостаточно. Его единственный шанс — оглушить противников внезапностью. Раньше у него неплохо это получалось. Но раньше он никогда не действовал так безрассудно и в одиночку.

Тамбур. Еще один Страж Принцессы в золотой кирасе. По счастью, смотрит в другую сторону. Удар с ходу, вложить всю инерцию в правое копыто… Пегас заржал от боли, отшатнулся. Вторым ударом Сталин выбил у него несколько зубов. Третьим, снизу, отбросил в сторону.

Тяжелая бронированная дверь. По счастью, открыта. Если бы охрана была достаточно расторопна, чтоб ее закрыть, он бы никогда ее не открыл. Опять — самонадеянность… Сталин ударил в нее плечом и ввалился в спец. вагон. Имея преимущество внезапности, он мог бы достать еще нескольких стражников. Более проворный, чем тяжелые пегасы, он имел какие-то шансы в рукопашной. Микроскопические, надо полагать, шансы…

И он увидел стражников. Не двое. Не трое. Шестеро. Шесть крылатых громил, повернувших морды на грохот распахнувшейся двери. Сейчас Сталин не замечал сейфов с золотом, расставленных вдоль стен. Только шесть противников, которые быстро пришли в себя. И уставились на него с выражением, которое не предвещало ничего хорошего. Вообще ничего хорошего.

— Стоять! — рявкнул один из пегасов хрипло, — На пол — и останешься жив!

«Коммунисты не сдаются!» — мысленно зарычал Сталин, перенося вес тела на задние ноги. Он понимал, что это будет его последним ударом. Отчаянным, стремительным, но последним. Шанса нанести второй ему уже не дадут. Но это его уже не заботило. В венах вместо крови бежала кипящая адреналиновая смесь. Мыслей не было, они, как крем от уничтоженного торта, разлетелись брызгами. Было только желание нанести этот последний удар, вложив в него всю ненависть и все оставшиеся силы. А потом… В июне сорок первого он не думал про «потом». Был враг и были остатки сил. И он бил, не уповая на «потом».

— Замри, кляча! — бронированные пегасы выстроились боевым клином, ни дать ни взять, танковый клин, — На пол! Лежать, чертов мерин!

Перед тем, как нанести этот последний удар, Сталин взглянул в окно. Машинально, должно быть. Захотелось перед смертью увидеть еще раз увидеть пейзажи, уже ставшие ему знакомыми. И акварельное небо, которого больше нигде нет. Но в этом акварельном небе Сталин, моргнув, вдруг заметил быстро приближающуюся точку. Сперва похожая на крошечное облачко, она росла прямо на глазах. Облака не умеют двигаться с такой скоростью. И еще облака не бывают пронзительно-голубого цвета. А потом случилось что-то и вовсе невероятное. Голубая точка, устремившаяся наперерез поезду, вдруг дрогнула — и за нею распустился отчетливо-видимый радужный шлейф. Сродни инверсионному следу реактивного истребителя, но вмещающий в себя все основные цвета солнечного спектра. Как если бы…

— Извините, господа приспешники капитализма, — сказал Сталин, приникая к полу, вместо того, чтобы броситься вперед, на замерший золотой клин, — Но сейчас здесь начнется черт знает что…

Черт знает что началось еще до того, как удивленные пегасы успели понять смысл его действий. Уже почти остановившийся бронированный вагон от чудовищного удара подпрыгнул на рельсах, как деревянный фургон. Это было похоже на прямое попадание «Зверобоя» осколочно-фугасным снарядом. Оглушительный грохот, треск каркаса, звон лопающихся креплений. Сталину казалось, что он оказался внутри игрушечного поезда, на который опустилась чья-то многотонная подошва. Его швырнуло в сторону, сильно приложив ребрами о скамью. Сверху посыпались клочья обивки, деревянная щепа, еще какой-то мусор.

Удар пришелся в самый центр вагона. До того, как внутренности заволокло пылью и дымом, Сталин успел заметить, как прочнейший бронированный корпус изгибается от ударной волны в самой середке, как плывут, точно резиновые, прочнейшие стальные стены. Все окна в один миг оказались выбиты, на полу захрустело стеклянное крошево. Он еще успел заметить, как разлетаются в стороны пегасы в золотых кирасах, легко и беззвучно, как вырезанные из дерева детские игрушки…

И только потом их догнал звук.

БХ-ХХ-ХЖЖЖЖБАМ!

У Сталина потемнело перед глазами, когда ударная волна дошла до его стороны вагона. Его подняло в воздух и швырнуло об стену, отчего последние остатки мыслей подобно осколкам стекла захрустели где-то в самом низу кувыркнувшегося сознания. Ужасно болели ребра. Ныло отбитое бедро. На зубах скрипел сор вперемешку с пылью и собственной кровью. Кажется, все кости в его теле лопнули, как опоры моста от близкого падения огромной бомбы.

— Эй, усатый! Не время дремать! Революция в опасности!

Что? Кто это сказал? Что вообще происходит вокруг?

Кто-то оторвал его от искореженного, поплывшего ступеньками, пола. Грубовато, но в то же время мягко. И встряхнул, как ребенка. Он с трудом открыл глаза и удивился тому, что он еще способен что-то видеть. Он чувствовал себя контуженным танкистом, которого силой вытащили из дымящегося танка и швырнули оземь. Мир, который он видел секунду — минуту? час? год?… — назад, перестал существовать. Теперь состоял из маслянистого едкого дыма и боли. Чего из них было больше, Сталин определить пока не мог. Он лишь понял, что находится в какой-то покосившейся коробке, зияющей прорехами и заваленной великим множеством предметом. Как дом после бомбежки, весь интерьер которого взрывной волной оказался сорван со своего места и хаотично перемешан.

Огромный сейф впечатался в стену, да так и застыл, из его чрева сыпались на вздыбившийся пол тусклые монеты. Смятая золотая каска, лежащая на боку, с клочьями шерсти внутри. Разломанная пополам скамья. Выломанная из петель дверь, почему-то дымящаяся. И озадаченное голубое лицо пегаса в обрамлении яркой радужной гривы, глядящее на него сверху.

— Товарищ Рэйнбоу!..

— Вставай, усатый! — Рэйнбоу Дэш радостно рассмеялась, — Этот удар я назову Рэйнбоу Бум!

— Твой Рэйнбоу Бум, да в Смоленскую бы область… — пробормотал Сталин, пытаясь утвердиться вертикально, — Сколько бы эшелонов под откос пустили…

Чудовищной силой сверхзвукового удара вагон почти переломило пополам. Огромные проломы зияли в его стенах, и света, проникавшего внутрь, было достаточно для того, чтоб разглядеть безвольные тела в золотой броне, незначительно выделяющиеся на фоне груд золотых же монет. Никто не двигался, лишь плыл по воздуху удушливый запах гари.

— Мы увидели, что поезд останавливается, — Рэйнбоу Дэш скромно тряхнула разноцветной челкой, — И тогда я решила, что пришло время сделать что-то суперское. Это было достаточно суперски, усатый?

— Д-да, — сказал Сталин, делая осторожный шаг, — Вполне достаточно. Но времени терять нельзя. У Принцессы была ориентировка на меня. И в Кнатерлоте уже должны забить тревогу. Надо собирать золото и бежать. Возможно, у нас совсем мало времени…

— ВОЗМОЖНО?

На секунду ему показалось, что контузия не прошла даром, перед глазами вновь потемнело, как при близящемся обмороке. А потом он пожалел о том, что не потерял сознания раньше.

В центре вагона воздух как будто стал плотнее и загустел. А еще стал обжигающе-холодным, напомнив злой московский март и беснующуюся за окном метель. В нескольких шагах от Сталина и Рэйнбоу Дэш открылась непроглядная чернота — словно идеально-ровное окно в глубокий космос. Сталин на мгновенье пожалел, что рядом нет товарища Короленко — он бы это оценил…

— ВОЗМОЖНО? ВОЗМОЖНО?! ВЫ ДУРАКИ! СПЛОШНЫЕ КРУГЛЫЕ ДУРАКИ!

Сталин не сразу понял, в какой момент космическое пространство превратилось в лошадиную фигуру. То ли она выступила из темноты, то ли сама была темнотой. И она была огромна. Даже больше Стражей Принцессы. Она возвышалась над ними, невероятно грациозная даже в неподвижности, с развивающейся на ветру гривой и гордо поднятой головой. Царская осанка. Сталин, которому довелось видеть вживую многих императоров и королей, только сейчас в полной мере понял смысл этого словосочетания. Каждая ворсинка шерсти была проникнута особой силой, точно намагниченная. Настолько, что даже смотреть было мучительно-больно. На ее лбу Сталин увидел самый настоящий магический рог. А на спине — сложенные мощные крылья.

«Не пони, — решил он, беспомощно моргая, — И не пегас. Единорог? Но они не бывают столь большими…»

Эта странная пони была пронзительно-ультрамаринового цвета, который мог в одно мгновенье показаться ледяным фиолетовым, а в другое — почти лазуревым. Она была цвета самого космоса, бескрайнего, ледяного и опасного. Грива, немного более светлого оттенка, царственно колыхалась огромной иссиня-черной океанской волной. На узком черном нагруднике Сталин разглядел аккуратный лунный полумесяц. От мерцающего взгляда загадочной гостьи кровь замерзала в жилах, как бензин в танках студеной январской ночью. А ее голос был самим вакуумом, в котором тонули мысли и чувства.

— В КАНТЕРЛОТЕ ПОДНЯТА ТРЕВОГА! СЮДА УЖЕ ВЫЛЕТЕЛИ ВАНДЕРБОЛТЫ! МЕСТНАЯ СТРАЖА ПОДНЯТА ПО СИГНАЛУ! ВЫ ГЛУПЫЕ И СМЕШНЫЕ ЖЕРЕБЯТА, ТАК ГОВОРИТ ВАМ ПРИНЦЕССА ЛУНА!

— Вот что, товарищ… — Сталин чувствовал, что его голос слаб, под стать телу, но крепкое плечо Рэйнбоу Дэш помогало ему удерживаться на ногах, — Если вы явились сюда свести счеты, лучше приступайте немедленно. Пока я не шлепнул вас своим копытом по царственному… кхе… кхе… носу.

Огромные мерцающие глаза уставились на него в упор. Словно ему в душу заглянула ледяная полярная ночь, от дыхания которой все вокруг съеживается и чернеет.

Сталин выдержал этот взгляд, с трудом удерживая тело от падения в непроглядную бездну. Он знал, что должен выдержать. Потому, что ощущал — в этот краткий миг, наполненный оглушающим грохотом чужого голоса и едким дымом, решается что-то важное. И еще — потому, что коммунисты не сдаются. Даже перед лицом вечной ночи.

— ТЫ ГЛУПЫЙ. НО СМЕЛЫЙ. ПРИНЦЕССА ЛУНА НЕ БУДЕТ СВОДИТЬ С ТОБОЙ СЧЕТЫ, СТАРИК. ПРИНЦЕССА ЛУНА ПОМОЖЕТ ТЕБЕ.

Ее рог охватило едва видимое, но грозное свечение. И искореженный, зияющий прорехами вагон вдруг вздрогнул, как живой, стал ворочаться и отрываться от земли. Но что было дальше, Сталин уже не видел.

Потому что в этот момент сам упал в бездонную ледяную ночь.

Глава шестая

Нужный Сталину дом оказался старым, блеклым и даже каким-то невыразительным — в противоположность ярким, как новенькие конфеты, аккуратным домам Поннивилля. Пожалуй, даже излишне скромным и потрепанным. Конечно, конспиративная квартира не должна привлекать внимания, но в акварельных реалиях Эквестрии внимание как раз привлекала невзрачность.

Поймав безразличный взгляд застывшего на перекрестке стражника, Сталин мысленно улыбнулся — его собственная невзрачность действовала пока наилучшим образом. Проходя мимо витрины цветочного магазина, он мельком изучил собственное отражение. Благодаря особой зебринской краске его шерсть, прежде серая, стала отливать рыжиной. На его вкус, оттенок был излишне претенциозный, броский, в прошлой жизни он никогда бы ни надел костюма такой расцветки — было в ней что-то стиляжное, западное, кичливое… Но прошлая жизнь закончилась окончательно и бесповоротно. Оставалась только эта, в которой он был пони. А в новой жизни приходилось искать новые методы.

Усы пришлось сбрить, отчего лицо удивительным образом помолодело — как портрет, с которого сдули темную вековую пыль с клочьями паутины. Сталин и чувствовал себя таким же — посвежевшим и полным сил. Не дряхлой развалиной, подволакивающей ногу, годной лишь выбраться на трибуну Красной Площади в честь парада. А юным, смеющимся в лицо опасности Сосо, немного самонадеянным, не знающим сомнений, дерзким. Тем, что готов был без раздумий бежать из ссылки в Новой Уде, тайно вооружать рабочих, писать листовки и лично их расклеивать, спорить с Лениным, смеяться в лицо жандармам и без устали работать.