Каратул взяли, дело оставалось за небольшим - удержать. "Мамонты" сразу же были распределены, чтобы не кучно, а равномерно. Их боевую машину отправили на третий восточный квадрат, к речушке Зота, от которой недалеко уже было до соседней кристальной крепости Кхат, находящейся под контролем змеепоклонников. Оборону вдоль реки держали четыре неполные сотни легиона Аквамарины, усиленные звеном "барсов", превосходных в скорости и манёвре, но слабых в огневой мощи. Признаться, Рагнар ожидал увидеть нечто живописное, с зарослями копьероста по берегу, с кувшинками, с лилиями, увидел же пепел, всё тот же пепел - на лицах и доспехах легионеров, плёнкой на водной глади, второй корой на деревьях. Ночью же, по обыкновению, увидел кошмарный сон, прогорклый от пепла - Каратул не желал отпускать, Каратул держал крепко...
В дымовой завесе движутся тени, Рагнар и сам такая же тень. Их, щитоносцев, разбили по двое, каждая пара укрепляет десяток легионеров, идущих второй волной, за мехоморфами. Рагнар в паре с некромантом Астуром, тот гибнет уже у пролома - молнии оплетают, будто змеи, потому что не успел поднять щит. На то, чтобы оттащить тело эфирного мага в сторону, нет времени - его вообще ни на что нет. Перед Рагнаром вырастает громада смоляного голема, едва ли не всё тело того перетекает в похожую на дубину руку, та всё больше и больше, и вот поднимается, и готова обрушиться, а он не успевает выстрелить, совершенно не успевает, лишь перевести тройник на струю... Следует удар, а за ним красная пелена, а за ней - пробуждение.
Просыпается Рагнар под вой охранного артефакта, он же "ревун", в небе кометами сигнальные факелы, расходятся на четыре луча. Тысячник Сайрус орёт не хуже "ревуна", отдавая приказы, старший звена "барсов", Ангрон, тоже кричит, но уже не так громко, обертонами, Оберон же, выстроивший щитоносцев у "мамонта", и вовсе голоса не повышает.
- Прорыв, - просто говорит он. - Будем прикрывать звено Ангрона на случай появления златожука. Приказ ясен, господа щитоносцы? Тогда по местам.
Замену Астуру они так и не успели найти, потому третьим на левом Зубар, а так всё по-старому, всё привычно. Через четверть часа на позиции, с реки прут лягушки всех мастей: и ярко-синие, и зелёные в жёлтую полосу, и красные с чёрными лапами. "Барсы" вдоль берега в линию, легионеры за ними и между, поливают реку из огнеструев. Зота вспыхнула, загорелась, лягушки хлопают, как петарды. "Так же там, в Каратуле, хлопали колибри, - проносится у Рагнара мысль, - разрывая бойцов в клочья..."
Их уже четверо, только четверо: щитоносец и три пехотинца. Минуту назад было семеро, но появилась стайка колибри, возникла словно бы из ничего. На мгновение птицы зависли в воздухе, наводясь на уязвимые точки, которые им указывало наложенное заклинание, затем превратились в яркие росчерки. То же заклинание взрывало их, когда достигали цели, и вот один легионер без головы, другой разделён пополам своим же доспехом, третьему оторвало ноги. Последний ещё жив - визжит поросёнком, дышит часто-часто, облизывая губы. Рагнар замораживает боль, замораживает крик, замораживает самого пехотинца. Жаль, что точно так же нельзя заморозить память...
Плоты змеепоклонники бросают прямо в горящую воду, один плот - один большой лист. "Кажется, это их южное дерево так и называется, большелист, - вспоминает Рагнар, - и щиты из листьев делают, и кровлю на хижины, и даже музыкальные инструменты". Лишь часть южан в хитиновых панцирях, остальные почти что голые, но что им, всегда брали числом, и на этот раз намерены сделать то же. "Барсы" бьют малыми огненными шарами, легионеры бросают вязанки разрыв-травы, на реку страшно смотреть: сплошные мясо и кровь. Змеепоклонники же и не думают отступать - идут вперёд и только вперёд. Они гибнут, и гибнут, и гибнут, но прорываются, и у "барсов" уже завязался бой. С десяток южан кидается к "мамонту", в руках клеевые орехи - размером с детскую голову, с очень тонкой скорлупой, с очень липким содержимым. Рагнар стреляет прежде, чем успевает что-либо подумать, сфера холода вылетает из раструба будто сама собой. "Нет, не сама собой, - думает он, - Каратул её выпустил, Каратул".
Рагнар один, больше нет пехотинцев, последнего убила выпущенная из духовой трубки игла. Куда-то бредёт по крошащимся под ногами кристальным плитам, где-то прячется, убивает кого-то с нацепленными на руки куттарами. После провал, как если бы упился веселухой до крайности, и вот он уже с Зубаром и Малышом, а вокруг змеепоклонники, тычут копьями, что-то выкрикивают. Рагнар принимает копьерост на камнесталь, из раструба хлещет ледяной вихрь, но южан почему-то не меньше, а только больше. "В чём же дело, - думает он отчаянно, - неужели в ранце у меня хаома и это я возрождаю их снова и снова?" Чувствует, что на грани, вот-вот лишится рассудка, но руку не опускает, льёт холод, льёт.
- Успокойся! - орёт Малыш откуда-то издалека, - опусти руку!..
- Всё кончено, - вторит Зубар, - мы победили...
Потом его куда-то несут, кругом лишь дым и руины. "И я точно так же разрушен, - думает Рагнар, - но Каратул восстановится через декаду, а вот смогу ли я, это ещё вопрос..."
Златожука так и не было, змеепоклонники перебиты все до единого, русло Зоты забито телами.
- Столько материала, - вздыхает Хакан, - и весь непригодный: не получаются из южан зомби...
- И я знаю почему, некромант, знаю! - Кай возбуждён - то ли что-то такое выпил, то ли съел, а скорее всего, укололся. - Потому что они уже и так зомби, ха! чего бы им стоило нас по берегу обойти, окружить, а потом "хрясь"! Так нет же, пёрли на один и тот же брод, обожравшись своего зелья, и пёрли, и пёрли...
- Наши мастера считают так же, - Хакан предельно серьёзен, - дело в их зелье, в хаоме.
Следующей ночью точно такое же нападение, только на другом участке реки, и следующей, и следующей. Златожука по-прежнему нет - нет даже пауков с богомолами.
- Армия! - гремит прибывший на пятый день вестовой, - доношу до вашего сведения, что основной удар был нанесён со стороны западного направления, но враг повержен и обращён вспять!
- Слава Северу! - взрывается строй.
- Однако южане коварны, не упустят и малейшей возможности отыграться, - продолжает вестник, - потому продержитесь - продержитесь здесь до конца!
Каким бы коварным и опасным враг ни был, к Зоте он больше не приближается, через три дня ликуют со следующим вестовым:
- Победа! Каратул наш!
[Кристалл памяти]
Из беседы с Обероном, прямая запись.
- Почему нам, боевым магам севера, недоступны некоторые заклинания южан - такое, скажем, как создание самонаводящихся колибри? Отвечаю: в силу двух причин. Во-первых, языки магов-змеепоклонников обязательно раздвоены, что придаёт речи пришепётывание, а заклинаниям - особый характер, пусть используют, как и мы, праязык. Раздваиваются языки ещё в детстве, ритуальным разрезом, для большего родства с саламандрами, а также подчинения им. Вторая причина, думаю, в пояснениях не нуждается: хаома.
[3]
По стенке тюремной ямы тянулась элариевая сетка, Рагнар подозревал, что это он, волшебный металл, и скрипит на зубах, а не земля. Решётка над головой заговорённая, отхожее ведро, наверное, тоже, потому что никакой вони. А может, просто принюхался. Если бы Рагнар был волшебником, эларий бы его дар подавил, развеял в пыль. Впрочем, вполне возможно, что именно магическая сила на зубах и скрипит, ведь снов больше не видит, сколько б ни спал, а это о чём-то, да говорит. Может, из-за познавательных снов в яме и оказался, но скорее всего из-за кристалла. Самое смешное, его даже извлекать не стали - засветили, и всё. "Что я кричал тогда? - вспоминал Рагнар, - что-то о вырванном куске души, кажется, вырванном на живую. Дурак, ой, дурак... От памяти, и той нелегко избавиться, что уж говорить о части души. Попробуй-ка, например, вырви тот кусок, когда Оберон убил Зубара. Точнее, не Зубара, а ту тварь, что заняло его место. Что, не выходит? То-то же".
Взятие и удержание Каратула празднуют шумно: "барсы" посылают в небо огненные шары, раскаты смеха звучат не менее громко. Близ их костра особенно весело, здравицы и байки Криспина словно клеевые орехи - кто бы мимо не проходил, прилипает, и накрепко. Даже Оберон останавливается, чем вызывает среди пехотинцев переполох: ищут, куда бы спрятать закопчённую походную кружку, что шла по кругу. Господин боевой маг лишь отмахивается - не обращайте внимания, мол, продолжайте. Криспин завершает начатую историю: развязка, что называется, огонь, но смех неуверенный, жидкий.
- Может и ты, Зубар, нам что-нибудь расскажешь? - спрашивает Оберон.
- Так я же, того-этого, - хмурится тот, - не умею...
- Верно, того-этого, не умеешь, - кивает господин боевой маг, - и метаморфоза у тебя неумелая тоже.
Зубар вскакивает, но молния, сорвавшаяся с жезла Оберона, быстрее, сбивает с ног. То, что корчится на земле, человеком уже не назвать: то похожая на хамелеона ящерица с человеческими руками и ногами, то змея с человеческой головой, то, наоборот, человек с головой кобры, и всё это перетекает, меняется.
- Метаморфы! - вопят перепуганные легионеры, шарахаясь друг от друга, - среди нас метаморфы...
В яму Рагнара бросили вместе с Хаканом, но отличий от того, если бы бросили одного, почти никаких. Слова из некроманта было не вытянуть, пребывал в каком-то странном состоянии, как если бы и спал и бодрствовал одновременно. "Второй раз судьба с некромантом в связку сцепила, - размышлял Рагнар, - как и при штурме Каратула. Тогда смерть забрала Астура, кого возьмёт на этот раз - меня, Хакана, или сразу обоих?" Попадание в яму, конечно же, казалось недоразумением, нелепой ошибкой - ещё день-другой, и во всём разберутся, освободят. Не разобрались, не освободили, и пути у них с некромантом, Рагнар не сомневался, теперь только два: либо поднимутся по сброшенной в яму лестнице на эшафот, либо в штрафной легион.
В лагере неразбериха, гремят выстрелы, гремит тысячник Сайрус, окруживший себя щитами свиты:
- Прекратить панику! Построиться! Будет организован метаморф-карантин!
- А тебя кто проверит? - кричат из толпы, - может, ты и сам саламандра!
- Успокойтесь, не вынуждайте применять силу! - Ангрон обращается с одного из "барсов", голос усилен артефактом. - Обещаю, будут проверены все, от низшего чина до высшего! С особым же тщанием щитоносцы, экипаж "мамонта", а также господин боевой маг Оберон...
Голоса стражи, скрип решётки, вниз сброшена лестница.
- Просыпайся, - Рагнар толкает Хакана, - дождались.
Помогает некроманту подняться, поднимается сам. Угрюмые легионеры проводят в угрюмую же комнатушку, по стенам которой всё та же элариевая сетка. Громоздкий железный стол, кажется, не стоит на полу, а из него вырос, как и скамьи с креплениями для цепей. За столом двое, один Рагнару знаком, другого видит впервые. Тот, что знаком - смотритель, словно бы тоже из пола вырос, неотъемлемая часть тюрьмы. Другой похож на хорька: подвижный, лицо острое, глазки блестят.
- Красавцы, - обнажает в ухмылке мелкие зубы, - красавцы...
Уже одного этого оскала Рагнару достаточно, чтобы понять, какой жребий им с Хаканом выпал: штрафной легион. В яме он много раздумывал, малое это зло или большее, но так ничего и не решил. Зато решил, как быть с кристаллом памяти: начинать дневник снова опасно, смертельно опасно, однако же он начнёт. Прекратить записи означало бы предать - предать себя самого.[Кристалл памяти]
Почему метаморфы вызывают не страх, а ужас? Потому что приходят под видом своих. На врага поднять руку легко, на товарища очень сложно: ведь плечом же к плечу, ведь одно же целое! Потому указатель "свой - чужой" важно выломать, вырвать из себя с корнем. Если не уверен в правой руке, отсеки её левой, пока яд не разлился по всему телу; если не уверен в друге, готовь нож первым, чтобы удар в спину не застал врасплох.
[
Год
двадцать второй
]
Люди и нелюди
Беллкор,
земли некромантов
[1]
Гать нужно было настелить, что называется, по-тихому - без сильных магических возмущений, без шума механизмов. Самое верное средство в таких случаях - штрафники, вот и пригнали две сотни. Одну в Малой Кунерме поставили, другую - в Большой, отдали приказ двигаться навстречу. Оба посёлка были давно заброшены, череда болот, протянувшаяся ожерельем между ними, носила имя Межевой топи, поскольку одна Кунерма находилась в землях некромантов, а другая уже на Талии.
- Не скальте зубки, красавцы, не скальте, - приговаривал сотник Буяк - тот самый, напомнивший Рагнару хорька, что забирал их с Хаканом из тюрьмы Каратула. - Что-то особенное собираются в Большой Кунерме ставить, тремя кольцами охватили. Так что не вздумайте какую поганку устроить - вместо настила у меня ляжете, стервецы.
Напугал, тоже, Рагнар и так себя настилом чувствовал: грязный, болотом провонял насквозь, тело как деревянное. Впрочем, имелось и преимущество: гнус, роившийся тучами, предпочитал тех, кто почище. Артефакты малой силы с напастью этой не справлялись, а более сильные находились под строгим запретом. Наблюдать опухшее от укусов лицо сотника было для штрафников отдельным удовольствием, сдержать улыбку получалось не у всех.
- Нет, ты подумай, три кольца оцепления! - причитал штрафник по прозвищу Щавель уже на участке. - Если такие меры предосторожности, живыми нас отсюда не выпустят, на корм пиявкам пойдём! Бежать надо, пока не поздно, бежать...
Что Щавель - доносчик и провокатор, в десятке знали все.
- Но вида не подаём, - предупреждал десятник по прозвищу Весёлый, - а, как бы это сказать, подыгрываем.
Получалось, опять же, не у всех, от тех же Рубанка и Точило Щавелю доставалось часто. Но им, как правило, это с рук сходило, потому что от Рубанка и Точило доставалось всем. Рагнару они напоминали Толстяка с Малышом: широкие плечи говорят о большой силе, низкие лбы - о небольшом уме.
- Лучше заткнись, Щавель, - пыхтит Рубанок, взвалив на плечи бревно, - не то вот этим прихлопну и сам под настил уложу.
- Конечно-конечно, ты только не серчай...
Трудились штрафники в две смены: с утра и до ночи, с ночи и до утра. Пока одна половина отсыпается, другая настилает гать, затем перемена мест.
- А ты чего без дела стоишь, Зеленуха? - размахивает деревянным молотом Точило, - или забыл, какой стороной скобы вбиваются? Так я и напомнить могу, не вопрос!
Зелёным в десятке прозвали Хакана, за изумрудный глаз, который не вырвали лишь потому, что боялись эфирного проклятья. Сам Рагнар получил прозвище Солома - за светлые волосы, и не суть, что сбрили их ещё задолго до Межевой топи. Прежние имена в штрафном легионе было принято забывать, как и всё прошлое. Тем не менее, Рагнар часто думал, как сложилась судьба Оберона, судьбы Криспина и Азира, Озрика и остальных. Хотелось верить, что хорошо, и это они с некромантом самые невезучие.
- Как бы эдакую красоту с собой утянуть? - размышляет Точило над треснувшим точно посередине листом камнестали. - Такую бы лежаночку соорудил, что залюбуешься! Эй, Щавель, дай-ка совет!
- А что я? - смущённое бормотание. - Бери, конечно, оно же треснуло...
Жили штрафники в том, что осталось от поселковых домов, а осталось не так чтобы много. Десятку Весёлого ещё повезло: и с кровлей досталась халупка, и с целыми стенами. От дождя, правда, кровля ничуть не спасала, а по стенам, мягким от сырости, вилась серая плесень с крохотными зелёными цветками. Земляной пол устилали широкие стебли какой-то болотный травы, порядком подгнившие, в них копошились то ли черви, похожие на пиявок, то ли пиявки, похожие на червей.
- Не могу, до того живот сводит, что хоть пиявку бы сожрал, хоть жабу! - стонет Скарабей. - Где уже эта треклятая полевая кухня, не сломалась ли?