Михеев Геннадий Александрович
Сказковорот
Геннадий Михеев
-- СКАЗКОВОРОТ
книжка-матрешка без картинок
У Эдика Дебрева был родственник, двоюродный брат Вова Громов. А, может, и есть: здесь все туманно. Поскольку Вова на десять лет старше, общего у Эдика с ним немного, практически же -- наличествует полнейшее отчуждение. Плюс к тому еще ряд обстоятельств, о которых чуть ниже. Да и как сказать, "был, есть"... пропал без вести, исчез. У нас сие означает: авось жив, небось сгинул, судьбе не раз шепнем "Накось, выкуси!" (она еще как выкусит и не подавится), а древо жизни все одно зеленеет -- тем более что пропасть у нас можно и будучи в физическом поле видимости.
Вначале думали: дело черных риелторов. Вова после того как схоронили его маму, проживал в двушке сам по себе, то и дело попадая в определенные заведения закрытого типа. Могли окрутить и закопать где-нибудь на особо охраняемой природной территории -- это же Матушка-Россия, здесь все запросто. Но выяснилось: недвижимость ни на кого не переписана, все чисто и ладно. Вовина родная (и, соответственно, Эдикова двоюродная) сестра Наталья, кстати, старшая, предварительно обследовав все психиатрические и прочие закрытые заведения, а так же морги, включила механизм наследования. Эдику же было дозволено забрать все, что ему заблагорассудится, из имущества горемычного братика.
Эдик Вову знал скверно. Когда Эдик был еще подростком, он впервые в жизни попробовал спиртное на свадьбе двоюродного брата, отчего весь вечер идиотически смеялся, будто обкурился анаши. Яркое, в общем, детское впечатление, не слабее первого сексуального поцелуя, а сияющий вид высоких, стройных, завидных молодоженов вселял веру в существование счастья на этой Земле. Очень скоро брак распался, что нешуточно подкосило до того гладкую Вовину судьбу. До момента замужестволожства он числился талантливым и перспективным, даже в институт поступил, а после -- стал... как бы выразиться-то... короче, крышу снесло.
То есть, стал Вова клиентом различных психиатрических заведений, проходя там курсы после очередного приступа неведомой душевной болезни. Выяснилось, что душевнобольным был и Вовин отец (у Наташи на удачу папа другой). Поскольку жилище Громовых в другом конце немаленького города, встречались редко, только на значимых родовых юбилеях. Перекидывались какими-то словами, и всегда Эдик чувствовал себя в присутствии Вовы весьма неуютно.
Однажды случился инцидент, окончательно поставивший препон в Эдиковых отношениях с братиком, который ничем не заслужил уважительного к себе обращения "Владимир". Вова принялся посредством телефона терроризировать Эдикову мать, кляня ее: почему де та не призналась, что она и есть его родная мать. А от своей мамы родственник в грубой форме отрекся. Фантазия такая на человека нашла; Эдик же в ту пору был школьником и не знал, как отвадить неадеквата. Кончилось тем, что Вова отправился к каким-то дальним родственникам по отцовой линии в Саратов с целью открыть истину о своем "подлинном" происхождении. Парня сняли с поезда и отправили в долгое странствие по дурдомам.
Жизнь Вовы шла в параллельном мире. По всей видимости, мать (не Эдикина, конечно, а Вовина и Натальина) здорово избаловала младшее чадо; до конца его лелеяла и вскармливала как малое дитя, стоически терпя чадовы причуды. За что и пострадала, умерев от очередного инфаркта. Наталья упорно пыталась приживить заупыревшего Вову на своей даче, приспособленной для круглогодичного существования -- тем самым она хотела вывести человека из депрессии и заставить пить положенные таблетки -- но заканчивалось всегда каким-нибудь отвратительным скандалом.
Время от времени Вова Эдику звонил. Эдик поддакивал, а Вова нес всякую пургу, в основном -- о книгах. Бзик у него такой был: библиомания. Да может это и хорошо, ибо собирательство литературы тоже своего рода сублимация. Но в данном случае книги что-то не помогли. В роду же сложился четкий стереотип: увлечение литературой влечет за собой клинические последствия. Однажды Эдик дома читал книгу по психологии, и это увидела его мать. Образования у нее немного, разницы между психологией и психиатрией она не наблюдала, а посему не то, чтобы перепугалась, а изобразила гримасу отчаянного фатализма. Эдик тоже одно время покупал книжки, и сей факт вполне закономерно определил к нему со стороны родни напряженное отношение, которое кратко можно выразить в формуле: "И этот -- туда же". После -- исправился, занялся карьерой, отчего обрел репутацию самого удачливого представителя рода. Впрочем, и Эдика побаиваются ТОЖЕ: книжки свое черное дело таки свершили.
Вовина пропажа подарила облегчение. Свою мать он во гроб вогнал, а теперь приступил к изживанию сестры, выедать мозг он умел изрядно. Эдик не знает всех тонкостей отношений в родственной семье, но многое говорило за то, что бремя больнотерпения полным весом навалилось на Наталью.
Короче, очутился Эдик в Вовиной берлоге. Сразу рванулся открывать окна, дабы проветрить помещение. Вова -- курильщик вулканического типа; за несколько месяцев отсутствия хозяина табачный перегар не испарился. Каждая вещь провоняла табачищем -- и в особенности книги, которые громоздились прямо на полу. Собственно, кроме них в двух комнатах ничего почти и не было, кухня же напоминала тараканобомжатник. Если здесь и делать ремонт -- надо выскребывать даже штукатурку и все выбрасывать в сверхплотных полиэтиленовых мешках.
Литература в каземате скопилась совершенно разного толка: от Платона и Вольтера до Чейза и Акунина. Похоже, братик был всеяден. Отдельными стопами стояли альбомы художников, но попытка открыть первый же (Брейгель) привела к тому, что Эдик брезгливо отбросил фолиант. Оказывается, бумага -- прекрасный сорбент для табачного дыма.
Эдик ниже среднего роста, Вова же -- натуральный богатырь. Вот никакая зараза мужика не брала! Похоже, если Бог чем-то одаривает, приходиться мириться и с фактами отбирания иных качеств. Эдик, например, придерживается относительно здорового образа жизни, а болячки преследуют всю жизнь.
Ну, что отсюда можно взять... Эдик подошел к письменному столу, на нем тоже стопка книг. Припомнил: года два назад Вова звонил, спрашивал, куда можно бы книжки сдать. Как говорила сестра, у него вроде бы появилась какая-то женщина, приезжая с Украины, и все боялись, что окрутит, квартиру отымет и сгубит. Женщине жестко намекнули: Вова ущербен по психической линии, ежели что -- все сделки будут аннулированы. Та божилась, что не в этом де дело, просто, это возможность нахаляву пожить. Между тем Вова загулял на широкую свою ногу, а на инвалидскую пенсию широты не разножишь, вот и добрался до самого своего святого. А что Эдик мог посоветовать? Книги сейчас -- макулатура, никакая сволочь задорого их не купит. Значит, не слил свою библиотеку брательник... А вот хохлушка таки слилась. Здесь теперь даже намека нет на присутствие женщины! Вот забавно... и как она все это вынесла? На всякий случай Натальин муж замочек-то поменял.
Настольные книги Эдик брезгливо составил на пол, даже не удосужившись глянуть, о чем они. Внутренность письменного стола -- частная, можно сказать, интимная территория, посему Эдик действовал с ощущением воровства, заранее ожидая встретить какое-нибудь непотребство.
Поговаривали, Вова свою бывшую жену любил в прямом смысле безумно и исключительно -- так бывает у всех абсолютных эгоистов. Злые языки верещали, что Вовина недолгая половиночка, которую Эдик запомнил Снежной Королевой в подвенечном платье, сама виновата, начав откровенно изменять уже в медовый месяц. Да и замуж она вышла уже беременной, нагуляв грех от любовника-начальника. Но это ж родовой наговор, оправдывающий своего сукиного сына. Зато после Вова отомстил жестоко, превратившись в кошмар Снежной Королевы.
Эдик решительно отворил верхний ящик. И тут -- как шилом в голову: "ЭДУАРДУ ПАВЛОВИЧУ ДЕБРЕВУ".
Листок, сложенный вчетверо. Начертано красным, жирно. Эдик раскрыл послание, нервически попытался въехать в смысл написанного синим, от руки. Эдик не знает Вовиного почерка, а здесь -- четкие буковки, как на прописи первоклассника. Какие-то заумные слова: "эмпиреях... удосужится... нетривиальный". Интеллигенция хренова, библиоманьяк.
Нет, решил Эдик, лучше уж после прочту. Попытался обследовать другие ящики, но мысли в кучку не собирались, взор не в силах был сконцентрироваться не деталях. Решил выйти во двор, проветрить мозги. Оседлал скамейку на детской площадке, снова развернул листок. Наконец буквы стали обретать смысл:
"Здравствуй, брат. Наконец ты добрался, чему я рад. Не гадай, где я, не вернусь уж точно, а встретимся в иных эмпиреях..."
Стоп, сказал себе Эдик, а почему Наташа, ее муж, сын -- не обследовали стол? Это ж улика, человек-то -- пропал! Набрал номер двоюродной сестры.
- Да.
- Привет. - С Наташей у Эдика неплохие отношения, хотя и не дружеские.
- Ну, что...
- Вы вообще в письменный стол заглядывали?
- А что там?! - Эдик явно затревожил-заинтриговал Наталью.
- Так заглядывали...
- Конечно. Все осмотрели. И участковый даже лазил. Так что...
- Писем никаких не видели? Или записок...
- Более того. Не только в ящиках перерыли, но и книги перелистали. Как раз записку искали.
- Ну, и...
- Что -- ну?! Эдик, не крути, говори уж прямо: что нашел?!
- Ничего. Особенного ничего. - Эдик решил солгать. - Просто, перед тем как самому заглянуть, тебя хотел спросить.
- Что-то ты недоговариваешь.
- Ты -- тоже. Все. Пока. До связи.
- Нет... ты... скажи. А?
- Наташ. Все нормально. А книги не возьму. Воняют. И никто не возьмет. Пусть твои мужики на помойку несут.
- Так и знала...
- Я тоже знал, что ты знаешь. Отбой!
Эдик заметил, наконец, что на него волчицами глазеют мамочки резвящихся детей: видимо, разговаривал он на повышенных тонах. Пришлось уйти со двора. Слава остановился прямо на тротуаре и продолжил чтение:
"...в иных эмпиреях. Понятно, что близки мы не были. Да и незачем. Но так сложилось, что кроме тебя содержимое этой флешки никто не удосужится посмотреть..."
Какая еще флешка... никакой компьютерной техники у Вовы вроде бы водилось, человек завис в предыдущей эпохе. Уж не подложил ли кто-то эту писульку намеренно... участковый лазил, Наташины муж с сыном тоже -- наверняка. Вот бы найти другие Вовины записи, чтоб сверить почерки... А вдруг пропавший тайком вернулся и сунул письмо, преследуя какую-то только его больному мозгу цель? Хорошо. Ну, что там еще:
"...не удосужится посмотреть... Когда я в последний раз проходил курс в Алексеевке, флешку мне передал один человек. Его звали Артур. Мы с ним много говорили, ибо наши кровати были рядом. Он очень, очень интересный. Артура куда-то увезли, а перед этим еще и пытали. Он, похоже, предполагал, заранее передал мне флешку и попросил спрятать. Говорил, там нечто, что перевернет реальность. Я не знаю, так ли это, но уж больно яркий и нестандартный он был человек, да к тому же сердечно просил сохранить, как он выразился, ради потомков. Я знаю: ты разберешься и сделаешь то, что надо.
Все мои книги теперь -- твои. Да я и собирал-то их для тебя. Уверен, что ты благодаря им добьешься всего того, чего по ряду обстоятельств не достиг я.
Искренне любящий тебя твой брат Владимир Афанасьевич Громов".
Эдик, кажется, только сейчас узнал, что у брата было отчество. Возвращаться в квартиру было втройне тягостно, ибо от перегара -- даже несмотря на то, что Эдик оставил окна открытыми -- аж тошнило.
Вот она: синяя флешка без надписей. А вдруг некто решил наградить Эдика последним прощальным вирусом, имитировав письмо от родственника? Когда шагал лестничными пролетами, некая сила подзуживала бросить флешку, которая так же воняла табачищем, к чёрту в мусоропровод. Сдержало только воображение: пожалеешь, станешь искать таджика-дворника, потом еще копаться в отбросах...
О записке Эдик решил никому не говорить, тем более что по существу -- о причине Вовиной пропажи -- там ни слова. Хотя... ежели послание составлено -- значит, исчезновение как минимум спланировано. Вспомнив, что забыл поискать образцы почерка брата, назад возвращаться не захотел.
Уже в автобусе Эдик мысленно представил себе Вовину тушу, болтающуюся в петле где-то в глубоком лесу. Несколько раз Эдик ездил навестить брата, когда тот совершал очередную ходку в дурдом. Это было давно, в последние годы он практику свиданий бросил, наплевав на тягомотные родственные обязанности. Дома Эдик прежде всего прогнал наследство в антивирусе, который, впрочем, не пикнул. На пространстве в один гигабайт размещался только один текстовой файл под именем "STRAZTSKHA". И снова чертёнок в голове: "Стереть, отформатировать..." Не стер. Перекинул на планшет, чтоб удобнее было, уютно устроился в кресле, начал вникать в текст...
ЖИТИЕ МЯТУЩЕГОСЯ
Прежде чем попытаться втянуть Вас, любезные читатели, в чарующий и пугающий мир, хочу придержать Вас на грешной нашей Земле и познакомить с одним человеком. Его жизнь напоминает мне порхание вкруг костра бабочки, думающей, что Огнь и есть Свет. И без заморочек: именно он является автором бесчудесных сказок, которые здесь будут приведены.
Ничего принципиально нового Платон не изобрел, жанр бытовых сказок тоже не подразумевает чуда ? если таковым не считать связь с нечистой силой. Но даже праведники, превратившие в бессмертное произведение свою персональную жизнь, не являются первопроходцами. Вот что за прелесть эти его сказки: да никакая -- разве только драйвовое переложение на современный лад застарелых сюжетов. Надо ему было, что ли, построить медийную карьеру -- хотя б при жизни, в информационном пространстве потешил бы свой орган (читайте с двумя вариантами ударения) самолюбия. Нет: человек предпочел кульбиты вкруг огня.
Есть люди, которые выше прочих на голову. Таких в обществе принято уважать. Встречаются и такие, кто выше среднеунылого аж на две головы. Этих в принципе побаиваются, но в общем и целом принимают такими, какие они есть. Гораздо реже вырастают на три головы выше. Вот они -- явные изгои, которых то ли жалеют, как и всех уродов, то ли снисходительно терпят как тех же душевнобольных.
Точно так же и с теми, кто на одну-две-три головы ниже. Конечно же, я подразумеваю не только физические габариты. Если в духовном плане один отдельно взятый человек (или цивилизация) может вырасти либо деградировать несколько раз в своей жизни, биология ставит генетический препон, который не преодолеешь даже при посредстве гормонов роста. То есть, каждый из нас на протяжении осмысленного существования рискует вырасти и на три, и даже на четыре головы выше среднего. Имеется в виду конечно же нематериальное бытие. А уменьшаемся мы в этом же плане естественным путем -- надо только оставить усилия.
Дылдам и глыбам труднее всего -- потому что они добрые. Мелкотня же злая и е... в смысле, едкая. Все диктаторы -- ниже на голову, а то и на две ниже усредненного человека. Полагаю, недостаток роста они компенсируют какими-нибудь делами, может быть даже великими. Среди громил плана физического почти не встречаются гиганты мысли; видимо, в крупных телах медленно расходятся нервные импульсы.
Я вот скажу еще за культуру. Антоним холодного -- горячее, чистого -- грязное, сильного -- слабое. А что антоним слова "культура"? Конечно же, дикость (хотя, чаще говорят: "хаос"). Вот взять яблоки... вы любите яблоки так, как любила их Ева (не Браун, а та -- библейская)? Полагаю, не все. Есть дикие яблони и окультуренные. То есть, в результате селекции выведены вкусные удобоваримые сорта. Селекционеры веками трудятся ради формирования товарных качеств, за что Господь дарует им долгую жизнь. Если яблоневый сад бросить -- он дичает, да к тому же портится паразитами, то есть обретает хаотичные черты. То же самое и садом духовным: любая культура предполагает непредопределенные природными факторами усилия.