По счастью в горницу ввалился человек. У нас же Бог троицу любит (в прописном и строчном смыслах). Лысый старик, напоминающий сатира, укорительно произнес:
- Тебя, Ося, у водокачки слышно. Чё орешь?
- Слава, Смирнов. - Привстав, представился Функель.
- Вижу. - Отрезал сатир.
- Дримидонтыч, садись. - Умиротворился Оскар. И хозяйским голосом, как будто Функель -- жена, приказал: - Славик, плесни всем.
Странник уже понял, что спокою не будет. Мог бы переночевать и в палатке, но захотелось после случившегося живого человеческого разговора, а пастуху явно хочется побравировать, типа: вот, глянь, старикан: вы меня за дерьмо держите, а у меня чужак в шестерках.
Кратко произнеся невнятное "Нуштопфсем" дед хватанул, закашлялся и прослезился. Слава приметил, что у него руки все в тюремных наколках.
- Значит, о Горушке речь завели. - Занюхав рукавом заявил старик.
- Ну-у-у... не... - Функель хотел уйти от темы.
- А я вот, что скажу. Ты, Ося, своим сном разума родишь чудовищ. Обо всем надо понимать объ-ек-тив-но. - Дед говорил с видимой надменностью. - Так ты там был, что ль?
Это уже обращение к Славе. А путник от моральной и физической усталости не рад уже ничему.
- Ну-у-у... мимо проходил.
- И правильно. Хотя...
Повисла мучительная пауза. Похоже, перед тем как впереться к Оскару, сатир некоторое время подслушивал. Слава хотел уж было сказать: "Вы тут посидите, а я уж полежу...", но не тут-то было:
- Там монах один был. Давно. Он с чертом сдружился. И... ну, все тяжкие, прОчее. В итоге братию проклял, а с нею и место. Вот.
- Дримидонтыч, не неси. - Оскар держал свою сторону: - Какой на хрен монах. После всего этого благолепия там же еще люди жили. Атеисты -- и вообще. Разные.
- Да как будто я не знаю. А монашье проклятье -- это ..... (сатир грязно выругался). Ты, Ося, еще в горшок срал, когда я на Горушке-то гостевал. И с теми людьми, как ты говоришь, теистами, между прочим, общался.
- Дримидонтыч, факты. Факты -- хде? Славик. Плесни всем.
Функель обрадовался, что вылил в стаканы последнее.
- Ну, - произнес сатир, - за души праведников.
Едва осушили, на столе возникла новая бутыль, полная. Славе даже стало дурно.
- Какие еще праведники? - Испросил Функель, совладав с приступом тошноты.
- Которые грехи того монаха отмаливали. Хотя и сами о том не догадывались. С некоторыми я говорил. Вот. Если б ты на Горушку-то поднялся, тоже... того. И про факты, Ося. Я те лучше аргумент изложу в студию. Среди них был один такой, кто есть твой, между прочим, родной кровный отец... проезжий молодец.
- Ты звезди-звезди, Дримидонтыч, да не зазвизживайся.
- Мать-покойница от тебя скрывала. А я теперь не скрою.
- А я не верю. Не ве-рю.
- Р-р-ргебята, даайте фвыть дгуф-но. - Слава и сам почувствовал, насколько безобразно у него заплетается язык. - Ве-гю, не ве-гю. Станиф-лаф-ски-е-е-е...
- А я так соображаю, - Оскар вновь заголосил во всю глотку, - что там Пуп Земли. Потому там народ и пропадает...
Функель пытался въехать в смысл беседы на повышенных тонах двух аборигенов. Но уже уплывал в отруб...
НЕ ОТПУСКАЕТ
Дотошный читатель спросит: "Слушай, пис-сатель: а как это твой Функель вообще без женщины обходится. Вроде молодой парень, не урод..." Вопрос поставлен неверно. Надо спросить: а как женщины обходятся без Функеля? Я вот покамест не женщина, а посему ответа у меня нет.
Проснувшись, Слава еще некоторое время соображал, где он. Увидев на под столом две пустые бутылки, что-то припомнил -- в частности, о том, от чего погибла его яблоня. В горнице было светло и пусто, видимо, пастырь пошел гонять свое стадо. Раскалывалась башка, а похмелиться нечем. Спохватившись, Функель обыскал свои вещи: документы, деньги -- все в сохранности. Наскоро собравшись, рванул из дома, даже не закрыв дверь. Отыскав сельпо, купил провизии, поллитру водяры и две крепкого пива. Узнал расписание автобуса до станции. Нехорошо, конечно, не попрощавшись с гостеприимцем, но транспорт ходит только утром и вечером.
Пока в стороночке лечился пивом, подгреб вчерашний сатир. Как его, то бишь... Спиридоныч, Змейгорыныч, Гандоныч... Слава и не запомнил. Вторую пива пришлось отдать старцу.
- Что? - Ехидно спросил старик, смачно отхлебнув. - Значит, побывал.
- Да как не побывать. - Чисто механически парировал Функель. Слава ж не помнит, о чем он вчера наплел.
- И правильно. И хорошо.
- Чего хорошего-то?
- Много знаешь.
- Вы, мне кажется, больше...
- Давно это было, врать не буду. - Сатир скорчил морду и стал похож на старичка-боровичка.
- А вчера -- врали? - Слава в умишке собирал отрывки произнесенного дедом накануне.
- Это смотря про что.
- Например, монашеское проклятие.
- Да тут каждый дурак знает. Была святость -- стала ....ятость. - Дед применил отвратительное ругательство.- Попал ты, с-ынок. Теперь не отвертисси.
- Ну, и как все это понять. - Слава даже сам удивился своему менторскому тону.
- Да как... - Старик жадно высосал из бутыли остаток пива, емкость чинно поставил на завалинку. - Он тебя пожалел. Вот.
- Холм?
- Всяк по-разному называет. У нас -- Горушка.
- Тогда почему мужского рода.
- Ты о чем.
- Только что вы сказали, что якобы он меня пожалел. Он -- это кто?
- Кой-кто в пальто.
- Погодите-ка. - Слава наконец понял, что сатир просто играет словесами, куражится. - Оскар говорил, что я, там побывав, якобы стал ненормальным. А вы, кажется, за объективность. Кому верить?
- Только себе.
- Ну, а что касается Оскарова отца.
- А-а-а... ну, ну, я позлить парнишку хотел. Кто его папа, и впрямь неизвестно, а мать уже не скажет.
- Так что же там за подвал, отец...
- С дверью-то такой, железом обитой?
- Знаете.
- Нет. Не в курсе. Бывай... сту-дент Славакапээсэс Смирнов.
Старик, сделав отмашку в стиле Ленина, пошел своим путем, надо сказать, синусоидой. А Функель сидел и злился. Мимо, поджав куцый хвост, светя безумными глазенками пробежал худой пес. Ладан от чёрта тикает, пронеслось в голове у странника. Хотя и внушал себе, что он навроде Юпитера неправ. Приглядевшись к интерфейсу поселка, Слава заключил: это он правильно делает, что валит отсюда на хрен. Здесь и цветы в палисадниках какие-то несуразные.
Народу в автобус типа ПАЗ набилось довольно. Все ехали молча и Славе казалось: внимание именно на него. Может, перегар? Километров через пять техника зачавкала и заглохла.
- Все. - Заявил усатый, напоминающий Сталина водила (скорее всего косит под Отца Всех Народов, и на лобовом стекле иконка Иосифа Виссарионыча заместо оберега). - Приехали с орехами. Вываливайся...
Народ повыплюнулся, покорно и молчаливо побрел по бетонке назад. Слава замялся: согласно карте, до станции километров сорок. К вечеру добредет точно. Накатило такое чувство, то щас бы хватануть водки -- и на крыльях алкоголя хотя бы на какое-то время отправиться в беспечный край. Вдруг Славу встрепенуло. Он порылся в своей суме -- и не обнаружил... рукописи. А может хрен с ней, шептало альтер-эго, и все же странник решительно побрел назад, обгоняя возвращающихся в поселок аборигенов. Резко обернувшись, встретил пристальный взгляд шофера. На его вырубленном суровым резцом скульптора лице застыла гримаса скорби.
Ворвавшись в Оскаров дом, Фенкель застал там пастуха, который был увлечен ею -- рукописью. Грубо вырвав бумаги из рук хозяина, Слава прорычал:
- Не твое.
- Но и не твое тоже. - Заметил пастырь, впрочем, он не сопротивлялся.
Слава деловито упаковал бумаги. Молча пошел к выходу.
- Если туда, - окликнул Оскар, - То скажи.
- Куда -- туда? - Полуобернулся Славик.
- На кудыкину гору. Мы должны знать.
- Мы -- государь всея Руси? - Слава понял, что Оскара, когда еще только пастух представился на выгоне, он в глубине души представлял золотой статуэткой... телец хренов.
- Обчественность.
- Даже не надейся. Я домой. Кстати: спасибо за приют.
Слава было замялся, размышляя: оставить хозяину пачку хороших сигарет или чёрт с ним. Решил -- пусть лучше чёрт. Оскар лязгнул остатками зубов, а потом сквозь них процедил:
- А докУмент, к слову у тебя есть? А то ходють...
- Вот тебе докУмент! - И Функель горделиво изобразил всем известную комбинацию из пальцев.
Слава чапал в сторону станции километров десять. Пройдя то место, где сломалось павловское чудо, отсутствию транспортного средства не удивился: Россия -- она такая... баба по сути своей, хотя и с членом. А потом резко свернул налево, в лес. Причем, воровски огляделся, чтоб убедиться, что в зоне видимости никого нет. Главное, думал Слава, чтоб эта сраная "обчественность" ни о чем не догадалась, что-то они все подозрительно дотошные как вши портошные, докУментообормоты.
Шел и думал об авторе рукописи. Сведения Слава почерпнул отрывочные, но из них уже может сложиться пазл: чемодан с полусгнившим бельем, пропавшая "она", этот странный Оскар... почему я не спросил у него про мать? Может, она и впрямь, сбежав от фотографа, зависла в поселке, родила. А тот хрен с горы сгинул, замуровав портфель. Примерно такую картину рисует бритва Оккама. Тогда откуда в рукописи современные реалии: олигарх, гламур, фотосессия... Чушь: сознание хочет структурировать информацию, построить осмысленную гипотезу. Можно, конечно, вообразить, что пресловутый Холм может ворочать временем-пространством (магнетизм же ему подвластен). Или совсем уж детская гипотеза: Холм как сказочный дракон требует жертвоприношений, за что дарует этому краю относительное благополучие, урожайность и все такое, аборигенам же своих отправлять в пасть зверю из бездны как-то жалко. Вот и приманивают пришлых чужаков наподобие Славы, расставляя хитроумные сети и подсылая Гандонычей. Другая версия, карлгуставюнговская: весь коллективный негатив селения скапливается в одном месте, тем самым образовался своеобразный злоотвод. Больной разум и не такого навыдумывает, но что главное: для них Горушка -- реальность, с которой они вынуждены жить.
Функель, решительно преодолевая чащобы и болотины, прошагал в Северо-Западном направлении часа три, после чего его стал заедать один навязчивый образ. Странник представлял, что вот сейчас он наткнется на истлевшее тело сбежавшей с Холма-Горушки (ага, вот оно, русское янь и инь, гора в себе соединила все начала!) безымянной красавицы. Ну, глупо же в конце концов полагать, что Оскарова мать -- она и есть. Уже и в каждом валежнике угадывались антропоморфные очертания, а это -- знак нервного напряжения.
Успокоило следующее: еще не факт, что он выйдет к объекту, на карте не обозначенному. Да еще и день перевалил за половину, стоило сделать самое лучшее, что можно сотворить в такого рода ситуациях: паузу. Палатку Слава разбил в березняке, там, где продувает и поменьше комарья.
Вспомнил, что не купил батареек, за что себя обругал. Все делалось с бодуна, торопливо, а так, как говаривает абстрактный Капитан Очевидность, нельзя. Пока еще окончательно не стемнело, немного почитал рукопись, ловя себя на мысли, что не хотелось бы снова встретить слово "Функель". На сей раз уперся в политическую часть:
"...вы еще верите в эту вашу провонявшую спермой Немцова дерьмократию. Иные молятся на батюшку национального лидера, им было сначала так удобно, потом привычно, следом -- страшно перейти на иную модель управления этими ужасающими пространствами с кочующими по ним народами...
...Все это -- прямые продукты общества потребления. Вот взять творческих людей. Как теперь у них: заказ поступил - включил музу -- ипанеслась. Ключевое слово здесь: заказ. Мальчиш-плохиш стал Хероем нашего времечка, Мальчиш-кибальчиш же -- дебил и лошара..."
...Почерк тот же, удобочитаемый, как у первоклассника, без каллиграфических изысков. Понесся поток бессознания, приступ графомании. Взялся кому-то доказать истину в своем ее понимании. Ах, нет: буквы теперь гуляют, строчки хромают -- похоже, автор лихорадочно торопится:
"...вы так и не поняли самого главного. Жизнь слишком коротка, чтобы проматывать ее в поисках социального устройства. Социум и сам разберется, как ему устраиваться и какой стиль управления стадом навязывать пастырю. Вот взять Оскара..."
...Опять двадцать пять! Да может пастух просто вложил несколько листочков ради прикола, пока Функель в сталиновозе пытался избавиться от кошмара. Слава проверил нумерацию: да нет -- красные циферки на месте, порядок не нарушен. Ну, что там еще...
"...Оскар пастырь мудрый. Он изучил стадо и знает циклы. В стаде нет вожака, та или иная корова бредет впереди не потому что так хочет -- а просто вытолкали. А глупые подхватывают: "Это наш лидер, боже, царицу храни!". Все и так знают, куда переть, ведь зимовать все одно придется в стойле. Но никто не хочет взгружать ответственность на себя.
Всех, кто оторвется от стада, пастырь жестоко наказует. И кстати: издавна скотоправители обладают магическим даром, причастны к тайным нитям управления. И помогает в этом та сила, которая исходит из Земли. Таковой где-то больше, а где-то и нехватка. Холм -- место, где сила прет со страшной силой. Именно поэтому здесь столь..."
...Для гламурного фотографа чересчур много знаний о сельском хозяйстве и пастушьей магии (о таковой Слава наслышан). Ах, да: он же якобы с Урала, небось и с Хозяйкой Медной горы знался. Или... мозг Функеля пронзила неожиданная мысль: пластичный текст!
- Вот что, товарищ рукопись... - Обратился Функель к пачке бумаг вслух: - А не есть ли ты новейшее достижение литературы, когда содержание зависит от обстоятельств читателя, а?..
Перебрал уже прочтенное... да вроде бы все на месте, порядок слов тот же. Хотя...
ОДНО НАЧАЛО, ДВА КОНЦА
...Отворя глаза, Слава увидел... себя. Прям как в зеркале! Наконец вернувшись в реальность, понял: над ним нависает двойник -- с такою же бородой, так же одетый, и... ну, слава те, Господи, только лишь похожий! Гримаса не та: с идиотическим оттенком. И как он расслабился, не почуял, как чужак пробрался в палатку...
- Здрасьте. - Произнесло отражение.
- И все равно как-то бесцеремонно. - Слава чуток оттолкнул незнакомца, чтоб выбраться из спальника.
- Артур. - Представился наглец, вытерпев агрессию.
- Слава. Но не Богу или капээсэс. - Действительно, рассудил Функель, он же меня еще не прибил.