– Блин! Везёт же! А я вот в жизни не стреляла из чего-то настоящего! – вздохнула Настя.
Пётр тактично промолчал – его стрелковый опыт ограничивался духовушками в парковых тирах. И ему даже ни разу не посчастливилось «подстрелить» плюшевую зверушку, полагавшуюся метким стрелкам в качестве приза. Однако признаваться в оружейной девственности перед девчонками не хотелось. И он решил, что лучшая защита – нападение.
– Это не годится, – с преувеличенной суровостью сказал он. – Мы всё-таки собираемся не на пикник на лужайке. Насте надо потренироваться перед выходом. Да и мне… а то давно не практиковался.
– Легко, – кивнула Надия. – У нас тут есть старый глиняный карьер, отсюда семь – восемь километров. Можно туда съездить.
Идея устроить учебные стрельбы перед началом экспедиции была встречена с энтузиазмом. Через час видавшая виды «девятка» высадила четверых ганфайтеров в романтической глуши. Получив гонорар, таксист развернулся и поехал обратно по просёлку, напоминающему море на картинах Айвазовского, а стрелки потопали к огневому рубежу.
– Красотища! – вырвалось у Насти.
– Ага. Постапокалипсис, – согласился Родион.
Заброшенный карьер и в самом деле был красив – странной, дикой и болезненной красотой. Его дно было испещрено буграми и рытвинами: в углублениях стояла зеленоватая вода, на возвышениях же росли мать-и-мачеха, дрок, полынь и лебеда, а кое-где и молодые деревца. Почти отвесные стены тридцатиметровой высоты окаймляли дно полуподковой. На обрыве росли сосны, и их корни торчали из глинистой стены, точно жгутики исполинской инфузории. С десяток сосен, сорвавшихся с обрыва, лежали внизу. Выбеленные солнцем и дождями, они были похожи на остовы морских чудовищ. Ещё три сосны готовились упасть – они опасно изгибались над обрывом, напоминая удочки в руках великанских рыбаков.
В заброшенном карьере было что-то ощутимо доисторическое. Культурный слой был скуден, и артефакты можно было пересчитать по пальцам. Покрышка от трактора «Беларусь», перержавевшая ось грузовика, несколько пластиковых канистр, кое-где поблёскивало битое стекло. Видно было, что люди бывают здесь не каждый день и даже не каждую неделю – место совсем не подходило для пикников и романтических свиданий. А для легкомысленных эпикурейцев, которым всё равно, где пить, карьер как место уединения тоже был неудобен, потому что находился слишком далеко от населённых мест.
Словом, это было идеальное стрельбище.
Ганфайтеры вчетвером расставили пустые канистры возле глинистой стены, и Родион выпустил три пули в крайнюю слева. Он бил с семидесяти шагов; одна за другой пули разнесли мишень вдрызг.
Зрители наградили удачного стрелка аплодисментами.
– Кто следующий? – спросил Родион. – Петруччо, снимешь крайнюю справа?
Петро хмыкнул, подумав, что вряд ли повторит достижение друга, даже если уменьшить дистанцию втрое. Однако отступать без боя не хотелось. Он принял двустволку и довольно ловко снарядил её. Посмотрел поверх ствола на мишени. Канистры, которые только что были как на ладони, теперь превратились в еле видимые пятна. «Ладно. Тут главное – поменьше думать. Стреляй сейчас, пока руки не устали – может, и попадёшь…» – подумал он и потянул спусковой крючок.
– Отставить! Не стреляй! – заполошно крикнул Родион.
– Что? – Петя обернулся и чуть не выронил оружие: перед ним стоял Родион с совершенно перевёрнутым лицом. Редко ему доводилось видеть друга настолько напуганным.
– Петро… – тихо проговорил Родион. – Дружище… не делай так больше!
– Ачё не так?
– К плечу приложи приклад. К ПЛЕ-ЧУ! Нахрен ты его НА ПЛЕЧО положил? Тебе же отдачей челюсть вынесет!
Поняв, что капитально свалял дурака и показал себя полным чайником в стрелковом спорте, Петро побагровел и медленно взял ружьё как полагается.
– Ближе подойди, – всё так же, вполголоса, сказал Родион. – Подойди, говорю. В первый раз тебе с двадцати метров надо ещё постараться попасть. А так ты будешь попусту патроны жечь и ничему не научишься.
– Ладно, ничего, – сглотнул опозоренный стрелок.
– Хм. Ну, как знаешь…
Почти ничего не видя перед собой, Петро высадил десяток пуль «в белый свет». От глинистого откоса взлетали красивые облачка пыли, но канистры оставались невредимы.
– Настя, будешь стрелять? – спросил он деланно-ровным голосом, хотя в душе был совершенно раздавлен неудачей.
– Будет, будет! Настя, иди сюда! – Родион подошёл к мишеням на тридцать метров. – Вот так, жми сильнее, не сломается. Вставляй патрон. Так, теперь смотри: приклад к плечу, поплотнее… Мушку не заваливай. Вот эта точка должна быть посередине. На спуск дави плавно. Выстрела не бойся. Не пытайся удержать отдачу – это бесполезно, да и не нужно. Когда ты чувствуешь толчок, пуля уже вылетела. Понимаешь?
Настя кивала.
– Петрушка, не загоняйся, я первый раз тоже в цель не попала, – прошептала Надия своему кавалеру, оскорблённому в лучших чувствах.
Петя фыркнул.
– Не фыркай, дурашка! Потренируешься, высадишь сотню-другую патронов и будешь стрелять не хуже…
Петро хотел что-то ответить, но тут раздался выстрел, а затем – ликующий вопль Насти:
– Я попала! Нес, йес, я попала! Родик, ты видел? Я попала!
– Ну вот, даже Настюшка стреляет лучше меня, – вздохнул Петро.
– Со вдвое меньшего расстояния, – напомнила Надия.
– Да, но она – девчонка!
– И чё? Раз девчонка, значит, низшая раса? Петенька, ты у меня сексист, я погляжу!
Следующий выстрел Насти был менее удачным – то, что называется, «ещё бы чуть-чуть – и попала бы точно!».
– Вот видишь!.. – сказала Надия.
Настя выстрелила снова, и третий выстрел, который она произвела в своей жизни, имел поистине апокалиптические последствия. Пуля ударилась о камень и с противным мяуканьем ушла куда-то вверх. Наверху послышался шорох, посыпались комки сухой глины.
– В сторону! Назад! – заорал Родион, хватая одной рукой ружьё, а другой – ошалевшую ученицу.
Они шарахнулись прочь от откоса – и вовремя. Оказалось, что большой пласт глины у самой кромки обрыва держался на честном слове, а Настина пуля сыграла роль той самой соломинки, что переломила спину истомлённому верблюду. Глиняная глыба весом в полтонны шевельнулась и с пугающей лёгкостью заскользила вниз по склону. Трах! – она ударилась о дно карьера и разлетелась, точно бомба. К счастью, за мгновение до её столкновения с поверхностью ганфайтеры успели перемахнуть большой бугор и наблюдали за происходящим из цветущей лужи.
Но разрушительная сила третьего Настиного выстрела ещё не была исчерпана. Упавшая глыба лишила опоры сосну, стоявшую на краю обрыва. Дерево зашаталось, надрывно заскрежетали, вырываясь из земли и лопаясь, обнажённые корни. Шумнув вершиной, сосна нырнула вниз и с треском ударилась о землю. Постояв секунды две в невообразимом положении, точно раздумывая, дерево пошатнулось налево и рухнуло плашмя.
По луже, в которой вынужденно принимали ванну ганфайтеры, пошла рябь.
– Валим отсюда… – слабым голосом произнесла Надия.
Повторять два раза не потребовалось.
Через полчаса водитель такси, которого вызвала Надия, с удивлением лицезрел двух парней и двух девушек в одном белье, с комьями грязной одежды в руках. У одного парня было ружьё, и несколько мучительных секунд таксист раздумывал, не лучше ли развернуться и дать по газам. Страсть к наживе переборола осторожность, и наши герои благополучно вернулись в гостиницу.
Вечером они сидели в двухместном номере Родиона, опустевшем наполовину из-за дезертирства Василисы, пили чай и со смехом вспоминали приключения, на которые были так богаты предшествующие дни.
– Всё, ребята, нам надо срочно валить из города! – хохотала Надия. – Если мы завтра до обеда не уберёмся, тут начнётся гражданская война и извержение вулкана!
Наутро экспедиция выдвинулась на маршрут. Надия побаивалась за Настю – девушку хрупкую и опыта походов не имевшую совершенно. Поэтому её, невзирая на протесты, предельно разгрузили, оставив в рюкзаке только её одежду, килограммовый пакет с гречкой, банку тушнины и ещё какую-то мелочь.
Первый день похода прошёл вполне благополучно. Неофитка достойно выдержала испытание – не ныла, не хныкала, не требовала к себе повышенного внимания, но и не мешала своим более умелым спутникам, пытаясь доказать собственную искушённость. Словом, вела себя как примерная ученица. Зато Надежде пришлось выдержать не одну пикировку с мужской половиной экспедиции: парни были уверены, что ориентируются в незнакомой местности лучше, чем какая-то девчонка, а потому то и дело требовали внести поправки в маршрут. Три штурмана – это, как скоро выяснилось, похуже, чем три капитана. В результате путешественники заложили изрядный крюк и вышли к левому берегу водохранилища вместо правого, на котором Надия запланировала промежуточную стоянку. Левый берег – крутой и лесистый – меньше подходил для стоянки, чем луговой правый, но шагать лишние пять вёрст отчего-то никому не захотелось. Пошарив немного по лесу, путники нашли подходящую ровную площадку, от которой был удобный спуск к воде, и на ней разбили лагерь.
…Темнело. В кустах по соседству щёлкал запоздалый соловей. Настя лежала на коврике-«пенке», подложив руки под голову, и смотрела в тёмное небо, где одна за другой проступали звёзды. Надия с удовольствием прихлёбывала чай из деревянной кружки и похрустывала сухарями. Пётр механически обламывал тонкие веточки до размеров спички и кидал на угли, наблюдая, как они вспыхивают.
Родион выволок из-под тента свой рюкзак и вытянул из него какой-то продолговатый предмет.
– Это что? – спросил Пётр.
– Похоже на сковородку со струнами, – оценила Надия, когда Родион вытащил странный предмет из чехла.
– Вы что, никогда банджо не видели? – удивился Родион.
– Видели, видели. Не такие уж мы тёмные, – ответила Надия. – Просто я не видела, чтобы ты на нём играл.
– Я учусь, – скромно ответил Родион. Надия многозначительно хмыкнула. – Но кое-что уже умею, так что ушки можете не затыкать.
Он сел, примостил «сковородку со струнами» на коленях, нацепил на три пальца правой руки пластиковые когти и извлёк несколько звонких и сухих звуков.
Настя, явно заинтересованная, села, обхватив руками колени. Родион улыбнулся и добыл из «сковородки» лихой мотивчик.
Пел он средне: в Teatro alia Scala его бы не приняли даже за взятку. Но голос, слух и чувство ритма у него имелись, а для залихватской песенки в стиле Дикого Запада этого было более чем достаточно:
Надия, которая поначалу скептически ухмылялась, потому что не подозревала у Родиона музыкальные таланты, поймала себя на том, что подёргивает плечами в такт разудалой мелодии. Да и остальные тоже, судя по глазам, «завелись». Родион улыбнулся. Его пальцы порхали по струнам, то высекая резкие, задиристые аккорды, то вызванивали игривый перебор:
– Круто! – искренне сказала Надия, когда Родион подвёл итог несколькими трескучими аккордами, похожими на далёкие винтовочные залпы.
– А песня… Это ведь из Грина, да? – спросила Настя.
– Именно, – кивнул музыкант. – Был у меня в соплячьем возрасте период увлечения его писаниной.
– А потом? – спросила Настя.
– А потом прошёл, вот и всё. Потом мои книжные предпочтения сменились, и я перешёл на Луи Буссенара.
– Читала, – кивнула Надия. – Слушай, Родик, сыграй ещё что-нибудь такое! Ты классно играешь, я после этого твоего Гарбузяна…
– Зурбагана, – вежливо поправил Родион.
– Не важно. Я после него просто ожила, честное слово! Как у тебя это получается?
Родион самодовольно улыбнулся.
– Владика не хватает с его гармошкой, – заметил Петя. – Вот был бы готовый кантри-ансамбль.
– О нет! Только не Владик! – с неподдельным ужасом воскликнула Надия. – Он же маньяк! Ты что, забыл? Он через минуту разговора предлагает «что-нибудь сыграть» и, если не откажешься, будет полчаса насиловать уши своим скрипом. А откажешься – так сразу обида смертная! Он бы нас ещё на маршруте задолбал!
– Да уж, ну его! Я бы лучше взял напарницей какую-нибудь симпатишную скрипачку. Например, Мэгги из «Country Sisters», – размечтался Родион. – Пускай скрипит на скрипочке и задницей крутит.
– Эта американская сучка тебя взяла бы только сапоги чистить, – ответила Надия: ни одна нормальная девушка не потерпит, чтобы в её присутствии парни хвалили другую.
– Она не американка, а чешка, – сказал Родион, перебирая струны. – И она действительно классная скрипачка.
Надия презрительно фыркнула.
– А спой что-нибудь такое… лирическое, – неожиданно попросила Настя. – Или банджо для лирики не подходит?
Родион издал горлом странный звук и прихлопнул струны ладонью:
– Можно и лирическое, – он перебрал струны. Задумался на несколько мгновений…