"Азазель , забавник, научил, - грустно усмехается старик, - Многому чему ещё, ремёслам всяким.... Где они теперь ангелы небесные? Им первым тогда досталось..."
- Любуешься? - слышится за спиной.
Старик оборачивается, узнаёт подошедшего:
- А, лучезарный..., - как-то вяло приветствует он.
От одежды и кожи того, кто посмел нарушить уединение старика, действительно исходит лёгкое сияние. Как простой человек он присаживается на песок рядом со стариком. Затем набирает горсть песка, медленно ссыпает его сквозь пальцы, переводит взгляд туда, где огромное светило, отбрасывая блистающую дорожку на морской глади, намеревалось сгинуть в большой воде.
- Любуешься? - вновь повторяет сияющий.
Старик, ещё в своих мыслях, не сразу понимает, о чём тот:
- А? Чем?
- Закатом. Действительно завораживающе.
- Да? - рассеянно переспрашивает старик, - Наверное. А ты чего здесь?
- А я теперь часто буду. Получил, так сказать, назначение на Землю, управлять всем этим.
Сияющий образно обводит руками, показывая, что всё вокруг теперь его.
- А-а, - равнодушно тянет старик, - Я уж думал, надо чего ещё? И так, вроде всё сделал, как говорили.
- Мне пока не надо, - улыбается лучезарный собеседник, - Я просто передать известие. Отец просил сказать, что не будет больше топить землю. Он слово даёт.
Старик кивает в ответ:
- И больше ничего?
- Больше ничего.
Они какое-то время молчат, наблюдая за светилом, которое всё ниже склоняется к горизонту. Наконец огненный диск касается воды. И там, где солнце начинает тонуть, море, должно быть, закипает, шипит от боли паром. "Так солнце казнит воду, разом, сгубившую всё живое на земле!" - в который раз приходит на ум старику, - мысль не новая, прижитая, как и следующая за ней, - Утром оно взойдёт, с другой стороны. Разве это не чудо? Тонет и не погибает. Или твердь небесная не касается тверди земной?" А вот это первое сомнение за много лет. Старик даже пошевелился от неожиданности. Бред какой. Вон там, на горизонте они соединяются. "Или нет? Спросить у Лучезарного? Он оттуда, он всё знает".
Вместо этого старик неожиданно справляется о другом:
- Он переживает?
Теперь уже кивает небесный житель:
- А ты как думаешь? Сотворить всё своими руками и затем уничтожить. Труды, надежды - всё насмарку. Авторитету, кстати, тоже не полезно. Конечно, ОН переживает.
- Переживает, - эхом повторяет старик, - Значит, не я один. Порой мне кажется, что лучше было погибнуть со всеми, чем пережить подобное. Зачем огород городить с ковчегом этим, с животными? Раз надо - стёр бы всё с лица земли, а потом заново создал....
- А дети? - поворачивается к нему Сияющий. Диалог со стариком забавляет его, губы еле сдерживают улыбку, - Твои дети? Их тоже следовало утопить?
- Ну, их-то зачем? - тушуется старик, - Пусть они бы и жили.
- Не твои ли сыновья первыми ворчали, что потакают твоим чудачествам, помогая строить ковчег вдали от воды? А? Ты, только ты безоговорочно поверил словам всевышнего о потопе. Остальные лишь смеялись. Им никто не запрещал строить тоже. Не стали и получили своё. Не сомневайся - ты больше других достоин жить.
Старик бурчит что-то невнятное.
- Не тебе роптать! - повышает голос небесный гость, - Почему вы, люди, такие неблагодарные? Остался цел - живи и радуйся, восславляй всевышнего. Что ещё надо? Тебя, да Адама помнить будут вечно. Ной - тот, кто от потопа спасся! Ной - праведник. Ной - тот, кто продолжил род человеческий! Если не благодарность от потомков, то слава на века. Чувствуешь значимость.
- Не всё равно, будут помнить или забудут? Никто и не задумается, что мне тогда пришлось пережить. Как только вода начала всё заливать, топить, люди опомнились, прибежали к ковчегу. Их голоса до сих пор не дают мне спать. Они стучат, стучат в переборку, кричат, умоляют впустить. Но всех не забрать. Понимаешь, не забрать! А среди них соседи, с которыми жил бок о бок десятилетиями, друзья, родственники дальние. Теперь я понимаю, почему ОН приказал мне сделать ковчег с запором изнутри, - глаза старика наполняются слезами, - Их там топит, а я ничем им помочь не могу. Не могу!
Светящийся с любопытством разглядывает старика, готового разрыдаться.
- А дети? Жена, снохи как? - спрашивает он, - Их тоже беспокоят воспоминания? Видел их тут, ничего себе, весёлые. Их, похоже, призраки прошлого не тревожат.
- Я заткнул им уши паклей. Они не слышали всего того, что довелось мне. Веришь, те, что снаружи ещё день и ночь цеплялись за ковчег, пока не обессилели и тоже не утонули. Никто не спасся. Я видел крохотный плот, на котором лежали тела матери и ребёнка. Будь они живы, я бы бросил им верёвку, вытянул их. От двух лишних душ ковчег бы не перевернулся. И совесть моя осталась бы, чиста. Хоть двоих бы я спас. Но они уже были мертвы. Та женщина и ребёнок тоже по сей день стоят у меня перед глазами. Скажи, как жить с этим?
- Понимаю тебя, - успокаивая, положил руку на плечо старику собеседник, - Я тоже видел это.
- Что ты видел со своей высоты? Что ты слышал? А для меня это было рядом. И всё это осталось у меня здесь, здесь, - старик ударил себя ладонью по голове, - и никак не желает выходить. Я уже не могу жить с этим.
- У меня есть чем помочь тебе, - сияющий сунул руку под складки своего одеяния и достал оттуда зелёную палочку с корешком, - Возьми. Это виноградная лоза. Посади её, и как появятся ягоды, выжми их и дай соку слегка перебродить. Пей его, и голоса в голове перестанут беспокоить тебя. Отдаю с условием.
- Каким? - старик принял от него саженец.
- Если будут спрашивать, откуда лоза, не говори, что я дал тебе.
- А кто будет спрашивать?
- Неважно, главное - не говори.
- Почему? - не понимает старик.
- Те падшие ангелы тоже искренне желали людям добра. Ремесла, науки, врачевание, разве не полезно людям? И где сейчас ангелы?
Старик кивает головой. Он знает, как наказали тех, которых вмиг нарекли падшими.
- Там, - светящийся указал пальцем в небо, - меня не поймут. Да и здесь, на земле, тоже.
Он встал с песка и, не оглядываясь, пошёл прочь. Как раз солнце утонуло в море, и разом наступила темнота. Собеседник старика, кажется, засиял больше. От него на несколько локтей вокруг темнота отступала. "Пойти за ним?" - подумал старик, но остался на месте. Дорогу к стойбищу он найдёт и с закрытыми глазами. К тому же там развели костёр - видно куда идти. На небесной тверди - старик поднял голову, тоже зажглись звёзды, какой-никакой свет. Ной вспомнил о черенке лозы в руках, глянул на него и поспешил сунуть за пазуху. Вдруг, подарок Лучезарного заметят оттуда, с неба?
ИГРА В ЧАТУРАНГУ
Пышный дворец, с большой террасой и каменными перилами в пояс. Он стоит на высокой горе и, кажется, что покоится прямо на облаках. Пока весь мир томится от полуденного зноя, здесь на лёгком ветру и в тени куполов хорошо, прохладно и спокойно. Никто не беспокоит, царедворцы на послеобеденном отдыхе. Крупный, седой мужчина в белом одеянии и с золотым венцом всевластия на голове стоит, положив руки на перила. Далеко внизу, в долине, копошатся крохотные человечки. Кто-то ковыряется на возделанных полях, кто-то загоняет зверя или ловит рыбу. Над домиками курятся дымки. Это женщины готовят пищу. Жизнь течёт. А там что? Люди таскают камни для строительства храма. Это тоже хорошо. Вера в бога организует, наполняет жизнь смыслом. Пусть строят.
Владыка отходит от края террасы, идёт к небольшому столику, богато инкрустированному драгоценными камнями. На столике ваза с фруктами, доска, расчерченная на черно-белые квадратики. На ней и рядом деревянные разноцветные фигурки. Четыре цвета - четыре игрушечных войска. В каждом свой командир - раджа, колесницы - ратха, конница - ашва, боевые слоны - хасти и пешие воины - падати. Каждый - творение рук мастера. Красные фигурки вырезаны из малавского падуса, зелёные из бакаута. Именно его древесина отливает зелёным цветом. Ради войска жёлтого раджи пришлось посылать в Бразилию. Именно там растёт гуатамбу - жёлтое дерево. И конечно же чёрные фигурки изготовлены из твёрдого эбенова дерева. Искусная работа. Хотя, нет. Владыка трогает чёрного падати - пешего воина. Вот здесь, у мастера дрогнула рука - на голове у фигурки след от резца, словно шрам.
- Чатуранга? - слышится за спиной.
Правитель оборачивается. Он не слышал, как на террасе появился молодой человек в сияющих одеждах. Ему позволяется нарушать покой повелителя. Сын, чертами схожий с владыкой, только безбородый. Молодой человек обходит столик, становится перед отцом.
- Забавная игра, - касается он одной из фигурок чатуранги, - позволяет на какое-то время ощутить себя властителем судеб, владыкой деревянного войска.
Губы его трогает насмешливая улыбка. Отец совсем не по-царски чуть склоняет голову набок, глядит испытующе:
- Хочешь покомандовать живыми людьми?
Сына это нисколько не смущает:
- По крайней мере, в этом больше смысла, чем просто передвигать деревяшки.
Взгляд юноши дерзок. Умница, талант, считает, что достоин большего. Молодые всегда максималисты. Им надо всё и сразу. Запретами от ошибок их не уберечь. Как объяснить, что мудрость приходит не с годами, а с потерями.
- Если тебе не дороги те, кем управляешь, они тоже будут для тебя вроде деревяшек, - изрекает отец.
Сын словно не слышит:
- Полюбить можно лишь своё. Позволь мне иметь своих подданных.
Владыка вздыхает:
- Управлять надо уметь.
- Сыграем в чатурангу? Мастерство манёвра деревянным войском не будет для тебя доказательством?
- Нас же двое, - удивлённо поднимает брови отец, - За чатурангу садятся вчетвером. По одному за каждого раджу.
- Нам ли постигать искусство союзничества и предательства? - хмыкает сын, - Честный бой один на один, без помощников и советчиков. Так даже интересней. Пусть каждый играет сразу за два войска.
- За плохого и хорошего раджу?
- Почему так? - не улавливает мысли сын.
- Они же разных цветов, - улыбается отец, - Чёрный и красный, жёлтый и зелёный. Характеры разные: скорый и задумчивый, коварный и благородный, жестокий и добрый, положительный и отрицательный.
- Плохой и хороший раджа, - подхватывает сын, - Сразу играть за плохого и за хорошего. За добро и за зло. Символично. Победителю приз.
- Какой? Что ты хочешь? - отец опять с любопытством склоняет голову чуть набок.
Сын тянет подбородок выше:
- Дай мне шанс, право на действие. Ты правитель, ты делаешь всё. Позволь в случае победы что-то сделать самому.
- Отчего ж? Сыграем, - соглашается отец и начинает расставлять фигурки, - Уговор, так уговор. Да, и помни, у всего в мире есть душа, даже у простой деревяшки.
* * *
Индия времен Махаджапанадов . Удельные князья пытаются расширить свои владенья за счёт соседей. Отряд одного из них идёт по владениям чужого раджи. Слева река, справа джунгли, впереди холм, за которым, если верить проводникам, столица сопредельного государства.
- Выровнять ряды! - прокатывается волной по войску.
Воины подбираются, подтягиваясь, плотнее друг к другу. В толпе не так страшно, даже если стоишь на самом краю. Бывалые воины говорят, тут даже больше шансов уцелеть. В битве, войска всегда атакуют неприятеля в центр. Там командующий, его пленение или смерть - победа. Словно подтверждая это, оттуда пронзительно затрубили сигнальщики раджи. Им ответили уже спереди. Амрит, загорелый до черноты падати, увидел, что с холма, им навстречу, спускается отряд местного раджи. Наконец-то. А то две недели похода уже порядком измотали. Пусть будет битва, а там, глядишь, и вернёмся домой. По крайней мере, Амрит, стоящий на самом краю войска, очень рассчитывает на это. Дома дел по горло: подходит время урожая, ткацкий станок не доделанный стоит, посуда кое-какая побилась, надо бы подлепить. Самое главное - жена вот-вот должна родить. Погибать никак нельзя. Разве можно всё это оставить? Боги помогут. Не зря же его нарекли Амрит, на санскрите значит "бессмертный". И ведь однажды сработало. Ещё в детстве он упал с дерева. Чудом не убился насмерть, отделался лишь расцарапанным лицом. С той поры у него шрам на левой брови. Мог бы остаться без глаза и опять повезло. А шрам - ничего, жене он даже нравится, говорит c ним вид у него более мужественный. Обязательно надо вернуться к ней. К тому же, он не умеет умирать за раджу. Амрит не кштари - профессиональный воин, он простой шуда - крестьянин. Когда правитель собрался в военный поход, их деревня, дабы не платить налог, отправила несколько своих мужчин на войну. В их число и попал Амрит. Новобранцев особо и не учили, прикрепили к пехоте, раздали по копью, показали, как колоть. Слушайся командира и ни о чём не думай!
Опять по войску волной прокатилась команда, и солдаты, ощеряясь копьями, начали движение навстречу неприятелю. Сердце Амрита забухало. Он глянул налево. Там шагал односельчанин. Ему тоже страшно, но убежать нельзя. Их предупредили, что за трусость накажут целую деревню. А этого допустить нельзя. Там дом, там жена с ещё не родившимся ребёнком.
От центра донеслись крики, лязг оружия. Рёв труб стал невыносим. Это сошлись войска. В центре, где больше всего штандартов, сейчас бьются воины, падают раненые и убитые. Отчего-то стало радостно. Правы всё-таки бывалые солдаты, на краю войска больше шансов уцелеть. Основной напор противника всегда в центре. Напротив Амрита никого из чужих солдат нет. Слева свои, справа джунгли. И вдруг оттуда, из дикого леса, раздаётся треск. Сердце Амрита уходит в пятки. Треск всё ближе. Из джунглей выламывается, сминая собой небольшие деревья, боевой слон. Бивни его заканчиваются металлическими наконечниками, вроде копий, голову бережёт шлем из воловьей кожи, а передние ноги-столбы защищают поножи. На спине слона корзина, из которой лучники противника пускают стрелы. Первое желание - бежать прочь от этого чудовища. Но деревня? Жена? А слон совсем близко. Амрит бьёт копьём, которое скользит по защите слона, не причиняя никакого вреда животному. Следующее мгновение - хрясь. Это Амрит погибает под ногами слона.
* * *
- Бью так!
Сын слоном-хасти снимает с доски крайнего падати - пешку отца.
- И я!
Отец немедленно бросает в бой колесницу-ратхи, уничтожить забравшегося в его ряды слона. Раджа отца на какое-то время остаётся без охраны.
- Шах и мат! - восторженно объявляет сын и показывает, как именно он убьёт игрушечного раджу владыки.
- Отец, ты обещал! - напоминает он об уговоре.
Тот обескуражено кивает, соглашаясь. Он никак не ожидал, что сын, СЫН его обыграет. Вырос мальчик. Впредь спорить с ним надо осмотрительней. Шах и мат. Неплохо.
* * *
Солнце Греции как, впрочем, Месопотамии или Египта в это время года палит нещадно. Кто бывал в походах, тот на своей шкуре это испытал. Античный век, время олимпиад, философов и героев. Слава им! И солнце, бьющее прямо в глаза, сегодня им не помеха. Македонская фаланга начинает движение. Каждый шаг - устрашающее лязганье для противника, мощно, слаженно, неотвратимо. Трепещите, идёт безжалостная военная машина, не знающая поражений. Сейчас перед нею персы. И пусть их много раз больше, но и они будут разбиты. Среди македонских воинов первого ряда шагает ветеран со шрамом на левой брови. Солдат получил его много лет назад, в своём первом бою. Тогда мечом рассекли шлем-капис на его голове. Боги хранили, он чудом не погиб. С тех пор его прозвали Афанасием, что означает "бессмертный". Пусть повезёт и в этом бою. Годы выслуги у него уже есть. Он выйдет в отставку, получит земельный надел в какой-нибудь деревеньке, построит дом, приведёт в него жену. Красотки наверняка не перевелись ещё в деревнях. Когда в юности он уходил на службу, их было много. А можно забрать с собой Филумену, вдову, что живёт на окраине городка, где стоит их гарнизон. Афанасий иногда к ней захаживал, в редкие часы, свободные от службы.
Толпы и толпы персов с воем и грохотом бегут навстречу. Молодым воинам страшно. Для них командиры и ветераны кричат: "Держать строй!" Держать строй, во что бы то ни стало. Это самое главное в бою. Любой противник пасует перед единством и сплочённостью солдат фаланги. Сколько раз так было. Будет и сейчас. "Строй! Строй!" - во всю глотку орёт Афанасий.