– А нафига ты с ней споришь? – спросил он во время очередной беседы за кофе. – Ты соглашайся, говори, что все выполняешь, а сам живи, как живется.
Это был весьма своевременный, полезный совет, так как Жаба Петровна терзала Романа до 13 часов, то есть с утра и до обеда. И что-то доказывать маловменяемому человеку каждый день по полдня было для Романа не самым приятным занятием. Решив, что она победила его тамастическое упрямство, Жаба Петровна переключилась на выявляющие паранормальные способности тесты, во время которых Роман демонстрировал исключительно среднестатистическую нормальность.
Возможно, Жаба Петровна доставала бы его целый день, но после обеда она отправлялась в астрал, где выполняла для Родины настолько секретное задание, что наверняка кроме нее о нем никто не догадывался. Несмотря на ее подробные объяснения, Роман так и не понял, чем является этот астрал. Скорее всего, потому, что «астрал, где кто-то насрал», его не интересовал.
Зато после обеда он попадал из эзотерического ада в рай: вторая половина дня принадлежала Раде.
Сначала она проверяла домашнее задание: Роман осваивал аутогенную тренировку, и каждый шаг сначала прорабатывался под руководством Рады, затем должен был повторяться дома перед сном, но Романа интересовала больше сама Рада, чем ее наставления, поэтому выполнял он их по большей части на словах, докладывая на следующий день о ходе воображаемого выполнения задания с акцентом на возникающие трудности. После этого Рада рассказывала что-нибудь интересное о возможностях гипноза. Затем проводила очередной сеанс, во время которого Роман отправлялся в чудесный мир грез.
При этом притяжение Рады с каждым днем росло по экспоненте, и уже через неделю он не мог представить себе жизнь без нее. Она же не замечала его чувств. Зато от косящего лиловым глазом Колесника ничего нельзя было утаить.
– Я бы стал целовать песок, по которому ты ходила, – пропел он нарочито противным голосом, увидев, как Роман смотрит вслед Раде.
К тому времени Роман действительно был готов целовать ее следы, и, пойманный хоть и не на столь радикальном проявлении своих чувств, он густо покраснел, что заставило его не на шутку разозлиться на Колесника.
– Да ты не бычься, – миролюбиво сказал тот, видя, что происходит с Романом. – Я ведь и сам в твои годы вот так с обожанием смотрел вслед одной. Так что для меня это, как привет из юности. Так что ты извини, если я позволил себе чего лишнее.
– Ну что вы… это я… как-то так… – растерялся Роман.
– Пошли лучше попьем кофе.
– Любовь, – вернулся к теме Колесник во время кофепития, – близкая родственница насекомых. Сначала она появляется в виде томления, постоянной мечты, которую ты не знаешь, как воплотить в жизнь, отчего чувствуешь себя неудачником и полным идиотом, а свою девственность воспринимаешь, как уродство. Затем, пробив девственность, как скорлупу яйца, любовь вырывается в мир, где начинает поглощать все твое свободное время и силы, так как ты либо думаешь о любви, либо занимаешься ею, неважно, с кем-то или сам. С годами эта одержимость проходит, и любовь обретает свою окончательную форму, становясь темой для разговора и не всегда приятными воспоминаниями.
– С завтрашнего дня будешь рассказывать мне все свои сны, – сказала Рада через неделю совместной работы.
На «ты» они перешли на второй день знакомства.
– Мне ничего не снится, – признался Роман.
– Теперь будет, – пообещала Рада.
Той же ночью он увидел во сне яркий фантастический фильм с собой в главной роли:
Планета сразу показалась мне подозрительной, да и как иначе, если температурные условия там, как на Земле; воздух пригодный для дыхания; реки, озера, моря, океаны полны жидкой воды, – рассказывал он Раде на следующий день. – В атмосфере 20% кислорода. Никаких опасных излучений… Не планета, а рай, но только совершенно безжизненный. Без малейших признаков зарождающейся или погибшей жизни. Как показывала практика, просто так необитаемыми подобные планеты быть не могут.
Решив не искушать судьбу, я активировал протокол безопасности высшего уровня, благодаря чему стал врагом персонала нашей геолого-разведывательной станции, состоящего из 8 геологов, врача и биолога в одном флаконе, инженера, он же начальник станции, и меня, начальника службы безопасности.
Людей можно было понять. Они уже настроились работать налегке, а в свободное время отдыхать на пляже, благо, на планете их было пруд пруди, но вместо этого по моей милости им предстояло таскать на себе скафандры, а все свободное время проводить на борту станции. И это без намека на потенциальную опасность! Скорее всего, меня заставили бы передумать, если бы не вмешался неожиданно Сергей Владимирович, врач-биолог.
Был он высоким, тощим мужчиной кавказской наружности. На станцию был сослан в наказание за то, что выставил из своей лаборатории менеджера по связям с общественностью и по совместительству любовницу начальника за то, что она попыталась учить его работать. До пенсии ему оставался год, поэтому отказаться от назначения на станцию он не мог.
– Кривцов прав, – сказал он, когда я уже готов был капитулировать. – Здесь просто обязана кипеть жизнь, а раз этого не происходит, то либо ее что-то уничтожило, причем со всеми следами, либо что-то, не дает ей закрепиться. Опять же, 20% кислорода на пустынной планете – нонсенс. Так что, пока мы не поймем, что здесь происходит, нам лучше не расслабляться.
В результате рекомендованный мной протокол был утвержден, а у персонала появился второй враг народа.
ЧП случилось на четвертый день нашего базирования. Я составлял отчет, когда в геологической лаборатории завизжала Лиза, трагически одинокая, бесцветная дамочка средних лет. Часы показывали 12—45 – прежде, чем отправиться туда, я автоматически посмотрел на циферблат. Эту привычку выработали у меня вереницы отчетов, в которых требовалось указывать точное время всех событий.
Когда я прибыл на место, Лиза уже не кричала. Она с безумным видом сидела за своим столом, по которому невозмутимо прохаживалось похожее на мультяшного хамелеона существо. При виде его я с превеликим трудом удержался от крика. Мой разум отказывался принимать происходящее.
Правила запрещают держать на станции каких-либо животных. Нарушение чревато увольнением с занесением в черный список, а это хуже расстрела. Поэтому вряд ли кто рискнул бы держать здесь кого-нибудь контрабандой. К тому же лично я проводил предстартовый досмотр станции, и приборы наверняка бы зафиксировали безбилетного пассажира.
Прийти к нам с безжизненной планеты это существо тоже не могло минимум по 2 причинам: Даже если его каким-то образом завезли на планету, ему надо было бы чем-то питаться, причем не один год. И если даже допустить, что оно каким-то чудом здесь выжило, проникнуть на борт станции с принятыми мерами безопасности оно не смогло бы ни при каких обстоятельствах. Проще было бы попасть пешком с Земли на Марс.
Как я и предполагал, в контрабанде никто не признался.
Вскоре Фантом, так назвали гостя, стал любимцем коллектива. Когда он это понял, мы испытали еще один заставивший нас усомниться в своем психическом здоровье шок. За одну ночь планета ожила, и когда взошло солнце, перед нами предстало буйство растений, а также ползающих, бегающих и летающих созданий. При этом все они были милыми, как на подбор.
– У меня есть только одно объяснение, – сказал на экстренном утреннем собрании биолог, и оно меня не радует, так как мы могли никого из них не замечать только в результате сверх развитой у этих созданий мимикрии. А так как природа крайне ленива, любое качество появляется и развивается только в случае необходимости и только до необходимого уровня. А раз так, то кто-то чертовски опасный заставил здешних обитателей настолько хорошо освоить искусство прятаться. И то, что мы не видим этих сверх хищников, мне не нравится больше всего.
– Но как они обманули приборы? – спросил начальник станции.
– Не знаю, – ответил биолог. – Техника не моя стихия.
А еще через 2 дня мы начали натыкаться на местных жителей на станции в самых неожиданных местах.
– Я отменяю ваш протокол безопасности, – сообщил мне начальник станции на следующий день после этого. – Во-первых, здесь нет никакой опасности, а во-вторых, здесь он все равно не работает.
К сожалению, я не нашел, что ответить.
В тот же день станция превратилась в курорт. Наплевав на свои обязанности, люди до глубокой ночи резвились с местной живностью, которая поголовно оказалась ручной, игривой и безобидной. И только мы с бортовым врачом продолжали соблюдать правила безопасности.
– Не нравится мне это, – сказал он, глядя на разошедшихся геологов. – Мало того, что здесь слишком идеально, чтобы это было правдой, так еще и люди…
– А чем вам не нравятся люди? – спросил я.
– Они какие-то не такие. Кто-то иначе держит вилку за столом, кто-то стал по-другому говорить. Возможно, это моя паранойя, а может…
– Вы чего-то опасаетесь?
– Мне нужно еще кое-что проверить прежде, чем делать окончательные выводы, – сказал он.
Я хотел его разговорить, но меня вызвал начальник станции. При виде его счастливого, как у данов на рекламных плакатах, лица, я понял, что имел в виду доктор.
– В связи с изменением обстоятельств я планирую рекомендовать дирекции пересмотреть планы и выслать сюда несколько бригад для скорейшего переоборудования этого рая в курортную зону, – сообщил он и глупо хихикнул.
– Отличная идея, – ответил я.
– В таком случае, мне нужен ваш рапорт об уровне безопасности.
– Для этого мне нужно пару дней полетать вокруг планеты. Сделать по новой замеры и все такое.
– Может приступать.
Как и предполагалось, облик планеты изменился повсеместно, и везде я мог наблюдать лишь идиллию, как будто все здешние обитатели из кожи вон лезли, чтобы нам понравиться. Вернувшись, я увидел на улице доктора, который, как юноша, носился за мячом – они играли в волейбол.
А еще через 2 дня…
Сначала меня срочно вызвал начальник станции, а когда я отказался прийти, сославшись на боль в спине, он пришел ко мне с врачом.
– Нам нужен ваш аварийный код, – сказал начальник станции, решив не ходить вокруг да около.
– Зачем? – удивился я.
– Кто-то сменил коды доступа в бортовом компьютере, – сообщил он.
– Не может быть! Кто и зачем?
– Не дури. Мы знаем, что это ты, – зло ответил врач.
– Откуда такая уверенность? И потом, зачем мне это?
– Ты единственный, кто мог это сделать, – сказал начальник станции, и они с доктором превратились в двуногих монстров с огромными клыками и когтями.
– Дай нам аварийный код, и мы сохраним тебе жизнь, – сказали они. – Все равно отдашь, но тебе будет больно. Очень больно.
В ответ я рассмеялся. Тогда они бросились на меня, но я исчез до того, как они смогли ко мне приблизиться.
Забавно, но меня спасло то, что создавалось, как средство для нашего уничтожения, а именно Фантом. Для меня его появление стало личным вызовом, и все свои силы я направил на разгадку его появления. К сожалению, я слишком поздно понял, что он появился на станции потому, что не мог на нее проникнуть. Какой бы ни была способность этих существ к мимикрии, они не смогли бы обмануть следящую за безопасностью автоматику, а раз так, единственным слабым звеном были люди, причем подобраться к ним можно было лишь за пределами станции и крайне деликатно, так как их охраняла все та же автоматика, следящая, ко всему прочему за биологическими показателями людей.
Единственной брешью в нашей охране было сознание. Я это понял, когда случайно вспомнил прочитанный в детстве рассказ о планете, обитатели которой ориентировались, читая мысли друг друга. А там, где есть приемник, должен быть и передатчик, причем достаточно мощный для того, чтобы достать нас на орбите. Таким передатчиком была биосфера, каждый составляющий организм которой веками транслировал только один сигнал: Меня нет! Не знаю, как они находили друг друга при спаривании, мне это было не важно.
Когда мы легли на орбиту, приборы показали, что планета населена, но попавшие под ментальное излучение сознания увидели совсем иную картину, а именно пустую планету с идеальными условиями для жизни.
Когда, прощупав наши сознания, аборигены поняли, что из нас получится отличная еда, они заменили одну галлюцинацию другой, так как мир всеобщего счастья и благоденствия тоже существовал лишь в нашем сознании. Фантом был пробным камнем, позволившим, кстати, аборигенам проникнуть на территорию станции благодаря отмене режима безопасности. После этого им не составило труда заменить собой людей. Надо отдать должное сообразительности этих тварей, идея планеты-курорта была просто великолепной, так как благодаря ее реализации они бы не только получили регулярные поставки еды, но и способ расселения в освоенной людьми части космоса.
К счастью, их способность читать чужие мысли не была совершенной, поэтому доктору и бросились в глаза перемены в поведении подмененных аборигенами людей. Не имея возможности считать мой персональный код доступа к системе, они были вынуждены временно сохранить мне жизнь. Воспользовавшись этим, я свалил со станции. Пока меня не было, я выделил их ментальную составляющую, поймав их, тем самым, в их же ловушку.
В результате, когда они пришли ко мне за кодом, в каюте их ждал мой фантом. Я же летел в спасательной капсуле подальше от погубившей моих коллег планеты. Когда капсула покинула зону их влияния, я отправил на Землю подробный отчет.
– Любишь фантастику? – спросила Рада, когда Роман закончил рассказ.
– Обожаю. А ты?
– Только если она правильная.
– А какая фантастика правильная?
– Фантастику пишут по двум причинам. Первая из них – бедность воображения автора и отсутствие знаний для описания реальных или реалистичных событий. Так для написания детектива нужно знать, как работает милиция, прокуратура, суд. Для исторического романа необходимо чувствовать описываемую эпоху. Поэтому, решив, что описать полет к звездам намного проще, чем выучить историю космонавтики, нерадивые писатели начинают клепать всякую чушь, на которую нормальному человеку попросту жаль тратить время.
Вторая причина – богатство воображения и жизненного опыта писателя, в результате ему становится тесно в реалистичных жанрах. Такая фантастика расширяет горизонты и готовит читателя к встрече с неведомым.
Следующей ночью Роману приснился еще более удивительный сон.
Я был волком из племени волков, – рассказывал он. – Мы охотились на сны. О своей добыче мы знали все или почти все. Мы чувствовали сон еще до его появления, знали, каков он на вкус, и как будет себя вести.
Нашими врагами и конкурентами были огромные черные птицы с мощными клювами и сильными когтистыми лапами. Их возглавляла подстать им крыса, такая же мерзкая и огромная.
Мы делили равнину, где рождаются сны. Два народа, два племени… Мы зорко следили друг за другом. Иногда переругивались. Но нарушить границу не пытался никто, так как слишком много тогда пролилось бы крови.
Сны приносил слепой человек, пахнущий презрением и подлостью. Как обычно, он возник перед нами прямо из воздуха. В руках у него трепыхался сон. Он кричал, пытался вырваться, но у слепого человека крепкие руки. Несколько секунд слепец стоял неподвижно, словно окидывая нас взглядом своих невидящих глаз. Он упивался своей властью над нами, так как без него мы были никем. Понимая это, он не скрывал своей ненависти к нам. Более того, у него был целый арсенал подлостей, при помощи которых он портил нам жизнь.
Он мог измазать сон чем-то мерзко-вонючим или надеть на него железный ошейник, о который мы ломали зубы. Каждый раз он придумывал что-то новое, и нам приходилось быть начеку.
Наконец он подбросил сон вверх. Почуяв свободу, тот начал изо всех сил махать своими слабенькими крылышками, но неспособный далеко улететь, он обречен был погибнуть в чьих-либо зубах или клюве.