Любовница Леонарда
Роман ужасов
Виктор Иванович Песиголовец
© Виктор Иванович Песиголовец, 2018
ISBN 978-5-4490-6134-8
Создано в интеллектуальной издательской системе Ridero
©Виктор Песиголовец
Пролог
Как только отцвели вишни и стало по-настоящему тепло, бабушка Настасья вынесла в сад старый тулуп зятя, бросила его возле маленького самодельного столика, за которым по давней семейной традиции Гурские обедали в летнюю пору, и сказала Лии:
– Вот тебе, малая, кожух, на нем и забавляйся с куклами. Нечего сидеть взаперти! Надо дышать свежим воздухом, благодать-то какая кругом!
Лия сразу притащила из дому целую кучу игрушек, разбросала их на молодой травке, сама уселась на тулуп и, щурясь от яркого света, принялась стаскивать с Таи – своей самой большой куклы – синее плюшевое платьице, надумав поменять его на белое, которое на днях сшила мама из старой простыни.
Настасья с минуту постояла, наблюдая за внучкой, а потом пошлепала к колонке. Наточила полное ведро воды, наполнила ею большой оцинкованный таз, чтобы индюшки и курочки могли утолить жажду, и вернулась в сад. Опустившись на лавочку за столик, достала из кармана своего пестрого передника маленькую книжицу в изрядно потрепанном переплете и футляр с очками.
– Сейчас я буду читать молитву, – обратилась она к Лии, одной рукой натягивая на поседевшую голову серо-голубой платок, сползший на шею, – а ты, малая, повторяй за мной да запоминай. Я в твоем возрасте уже, кажись, пять молитв знала. И тебе пора хоть одну выучить. А то получается, что ты совсем нехристем растешь! Мало того, что твой придурошный папа, прости его Господи, дал тебе имечко, которого нету в святцах, так еще и крестить не разрешил. Вот же ирод какой! Говорит: «Мой дед в Бога не верил, отец не верил, я не верю и дочка моя не будет верить. Потому, что религия – опиум!» Ждет его, отца твоего, геенна огненная, не иначе! А что еще может быть уготовано на том свете такому безбожнику?
Слюнявя пальцы, Настасья полистала молитвослов, потом отложила его на столик, сняла с носа очки и задумчиво молвила:
– Начнем, пожалуй, с «Отче наш»… Малая, повторяй! Отче наш, иже еси на небеси… Малая, ну? Да святится имя Твое…
– Оче на… изе… твое…
– Не «оче на», а «Отче наш»! – терпеливо поправила Настасья. – Повтори!
– Очше на! – послушно пролепетала Лия, тщетно пытаясь обрядить Таю в обновку.
– Ладно! – махнула рукой женщина и забубнила: – Отче наш, иже еси на небеси, да святится имя Твое… Слушай и запоминай! Да будет воля Твоя…
Через полчаса первый духовный урок пришлось заканчивать. И хотя девочка усвоила только начало молитвы, продолжать его Настасья не могла – нужно было отправляться к пруду на пастбище доить Зорьку и Цветану.
– Значит, так, малая! Я сейчас отлучусь, а ты сиди тут и никуда ни ногой! Поняла? – проговорила Настасья, вставая и одергивая полы выцветшего халата.
Лия подняла на бабушку свои большие карие глазенки и качнула кудрявой головой в знак согласия.
– Ну, тогда я пошла…
Оставшись одна, девочка вдруг потеряла интерес к куклам и обратила свой взор на Мазурика – старого рыжего кота, который, вальяжно развалившись, почивал под лавочкой.
– Мазуря!
Тот сначала блаженно заурчал. Но когда ему в бок попала небольшая пластмассовая кукла, вскочил и отпрянул в сторону. Лия тут же подбежала и начала энергично трепать его за холку. Кот недовольно замотал хвостом, а затем изогнулся и занес для удара лапу. Этого было достаточно, чтобы малышка вмиг залилась слезами. Однако плакала она довольно своеобразно: издавала тонкие протяжные звуки, при этом потрясая кулачками и сердито топая ногами.
– Доченька! – послышался взволнованный голос матери Лии Натальи. Она быстро входила во двор. – Что случилось?
Рыдая, девочка подбежала к ней, потом повернулась к коту и указала на него пальчиком:
– Мазуря! Плохой!
Наталья подхватила дочку на руки, чмокнула в мокрую щечку и, сделав несколько шагов в глубину двора, нарочито строгим голосом запричитала:
– Ах, бессовестный котяра! Ах, подлец! Негодник! Ты зачем обижаешь маленькую Лию? Только посмей еще хоть раз к ней приблизиться, так я тебя живо проучу веником!
Мазурик нервно дернул хвостом и опять развалился под столиком. А девочка звонко засмеялась и погрозила коту кулачком.
Наталья поставила Лию на ноги и, прежде чем отпустить, отерла ее глаза и нос подолом своего ситцевого сарафана.
Когда во двор с бидонами в руках вернулась Настасья, ее дочь уже разожгла на заднем дворе плиту, которой Гурские пользовались летом для приготовления еды, начистила целую миску картошки и заканчивала резать на кусочки мясо.
– Пашка в полдень поедет в район за какой-то деталью к косилке, поэтому придет на обед раньше, – сообщила Наталья матери. – Просил состряпать пюре с жареной телятиной и взвар из сухофруктов.
– Какой-то он непонятный, Пашка твой, – проворчала Настасья, стягивая платок со вспотевшего лба на затылок – В подвале – десяток ящиков с яблоками, в морозильной камере – полведра замороженной смородины, а ему, дуралею, подавай взвар из сухофруктов!
– Ну, любит он его, мама! – смеясь, ответила дочь. – Поставьте на огонь казан с вчерашним борщом, пусть закипит, а то еще прокиснет, пока Пашка явится!
– Да чего бы это борщ прокис! – удивилась Настасья. – Вчера только сварили, хранится в холодильнике…
Договорить она не успела – под навес вошел высокий черноволосый мужчина лет тридцати с большими, мозолистыми руками. Взглянул исподлобья на женщин, негромко поинтересовался:
– Обед, надеюсь, готов?
– Пашенька, что-то ты совсем уж рано сегодня! – покачала головой Наталья. – Всего полчаса прошло, как я мясо с бойни принесла, вот только успела порезать…
Мужчина тяжело опустился на табурет.
– Гришка и Никита, значит, опять поздно на работу вышли? – поморщившись, проговорил он, и было непонятно – вопрос это или констатация факта. – Видать, опять вчера хорошо погуляли, подлецы… Ну, давайте, что там у вас есть перекусить?
– Борщ есть, вчерашний! – не глядя на зятя, бросила Настасья. – Иди, умойся и садись за стол в саду! Сейчас подогрею и принесу.
– Ладно, борщ так борщ! – нехотя согласился Павло и, поднявшись, попросил: – Вы это, яичницу хоть приготовьте. На сале.
Обедал он вместе с Лией. Посадил ее себе на колено, сунул в руку ложку и приказал:
– Кушай, Архелия!
Так и хлебали они вчерашний борщ из одной тарелки. И кусок хлеба у них был один на двоих, хотя на столе красовалась огромная паляница с румяной корочкой – продукт местной пекарни, которая, как и бойня, а также маслобойка, мельница и крупорушка, принадлежали семье Гурских.
Этот обед девочка запомнила на всю жизнь. Почему именно его – трудно сказать. Может быть, потому, что отец тогда в первый и последний раз в жизни брал ее на руки…
Поев, глава семьи щелкнул Лию по носу, кивнул жене и неспешным шагом направился к калитке. У двора его ждала повидавшая виды синяя «Лада» восьмой модели.
Проводив зятя долгим взглядом, Настасья неодобрительно покачала головой:
– Ну, и муженька ты себе выбрала, дочка! Что тебе волк – неприветливый, хмурый, неразговорчивый!
– Характер у Пашки такой! – усмехнулась Наталья, помешивая большой деревянной ложкой вскипающий в казане борщ. – Я уже привыкла. Главное, что выпивает изредка и во хмелю не буянит. Да и хозяин хороший. Не бедствуем, как другие!
– Не знаю, как ты его терпишь, а я уже не могу! – Настасья с раздражением хлопнула себя руками по бокам. – Придется, видать, в свою хату возвращаться. Слава Богу, цела еще, не развалилась.
– Не нужно вам, мама, никуда возвращаться! – вздохнула Наталья. – У вас там ни газа, ни воды во дворе. Что это за жизнь? Если мы вам уж так надоели, то выходите замуж да и отправляйтесь к мужу.
Настасья всплеснула руками:
– За кого выходить-то? Да и года у меня уже не те, чтобы замуж!
– Не выдумывайте, мама! – подбоченилась дочь, бросив на стол ложку. – Вам всего-то пятьдесят годков! И муж для вас есть, очень подходящий человек.
– О ком ты? – воскликнула Настасья, искоса взирая на Наталью.
– А вы вроде не знаете? – засмеялась та. – Об Одинчуке я, Анатолии. Он как в прошлом году свою Софью Тарасовну схоронил, так и стал на вас поглядывать. Я не слепая…
Мать тяжело вздохнула и молча принялась мыть тарелку, из которой только что отобедали зять и внучка.
Лия носилась по двору, что-то радостно лопоча и время от времени заливаясь звонким смехом…
За двором, в ветвях старой липы, восторженно чирикали воробьи, возбужденные майским теплом, в саду им вторили скворцы, а в синеве небес, высоко над землей, беспорядочно сновали ласточки.
Глава первая. Без мамки
Зажарив на ужин петушка, Архелия отправилась в сарай доить Березку. А еще нужно было наносить в большой оцинкованный таз дробленого ячменя да отрубей и залить кипятком – до утра все это набухнет, разомлеет, и будет поросятам славный корм. Кроме этого, девушку ждала еще одна работенка – отец попросил прикинуть, какую выручку получило фермерское хозяйство от мельничного производства за последние три месяца, не следовало ли поднять цену на муку. Архелия с числами всегда дружила, в десятом классе даже получила второе место на областной олимпиаде по математике. И мечтала поступить в вуз на финансово-экономический факультет. Но в этом году не получилось, помешало горе, случившееся в семье в конце июня – как раз после выпускного бала в школе…
С тех пор, как мать скоропостижно скончалась от цирроза печени, развившегося вследствие гепатита, все домашние дела легли на плечи семнадцатилетней Архелии. Стирка, уборка, готовка, живность и огород – работать приходилось с утра до ночи. Да еще и отец повадился с просьбами – то одно ему посчитай, то другое. Бухгалтер в фермерском хозяйстве, конечно, имелся, но только один, точнее сказать – одна. Женщина эта, Клавдия Васильевна, была уже пенсионеркой, плохо видела, но отец менять ее не спешил. Попросил лишь немного понатаскать счетоводческому делу дочку, Архелию. Сказал: «Как подучишь, так и будет тебе¸ Васильевна, помощница. А я за науку тебе еще и приплачу». Бухгалтерша оказалась хорошим учителем, девушка – способной ученицей, и уже месяца через два она, как говорится, запросто сводила дебет с кредитом. Разобралась и с вопросами себестоимости, и рентабельности, и налогообложения да всяких обязательных платежей.
Архелии, несмотря на хроническую усталость, нравилось выполнять отцовы поручения. Что душа к этому лежала, а что понимала: все эти занятия – неплохая практика. Ведь Клавдия Васильевна уже заявила, что в следующем году, после жатвы, уйдет на заслуженный отдых и станет опекаться правнуками, коих у нее двое. И, крути – не крути, именно Архелии придется брать на себя обязанности главного счетовода, потому как владелец фермерского хозяйства никому другому, кроме дочери, не доверит свои финансы. А учиться ей придется заочно. Но так оно и лучше, потому как теория – это хорошо, а теория с практикой – просто замечательно.
Вечером Павло явился домой не в духе. Вошел в гостиную, искоса зыркнул на дочку и, не умывшись даже, поплелся на кухню.
– Жрать давай!
Архелия молча поставила на стол жестяный поднос с жареным петушком, кастрюльку с рассыпчатой гречневой кашей, которую отец обожал, и графин с прохладным взваром.
– Где хлеб?
Девушка взяла большую пшеничную буханку, отрезала от нее здоровенный ломоть и подала.
– Кушай! Приятного аппетита!
– С чего есть-то?
На краю стола, прикрытая белоснежной матерчатой салфеткой, стояла горка чистых тарелок, рядом с ней – ложки, вилки, несколько ножей.
– Да вот же! – Архелия откинула ткань в сторону. – Может, тебе и супчика налить?
– Не надо…
Павло взял тарелку, бросил в нее несколько ложек гречки, часть петушиной грудки и принялся за еду. Девушка присела на табурет по другую сторону стола.
– Устал, батька?
– Угу! – буркнул отец, не поднимая головы. – На ферме поломался транспортер, пришлось повозиться…
– Ты что, сам ремонтом занимался?
Павло кивнул.
– А слесарь? Дядя Михайло, Грицай, куда подевался?
– Он сегодня не работал, – отец вяло махнул рукой с зажатым в ней куском хлеба. – Я его на крестины внучка отпустил. Праздник, понимаешь, сегодня у Грицая.
– Понятно! – вздохнула Архелия. – Ну, а Федька Ткачук, он куда подевался?
Павло поморщился, как будто вместо каши отправил в рот ложку тертого хрена.
– Выгнал я его! Вчера.
– Как выгнал? За что, батька?
Отец перестал жевать, отер рот тыльной стороной ладони и, потянувшись к подносу за крылышком, бесцветным голосом произнес:
– Он опять с перегаром пришел.
– Но не пьяный же…
– Может, и не пьяный, а только с похмелья, – пожал плечами отец. – Но случись чего с ним на производстве, кто станет разбираться в таких тонкостях? Скажут, что я допустил его к работе нетрезвого – и под суд!
Девушка нервно заерзала на табуретке.
– Да что может случиться с Федькой на ферме? Какие там опасности? Разве что корова хвостом ударит.
– Не скажи! – не согласился Павло, не спеша пережевывая кусочек мяса. – Федька ведь не только слесарь, он еще и электриком на ферме числился. Не дай Бог долбануло бы его током – хлопот не оберешься!
С минуту Архелия сидела, опустив голову, и молчала. Потом спросила:
– Батька, но ты же его потом восстановишь на работе? Восстановишь, да?
– И не подумаю! – хмуро изрек отец. – Я Федьку уже не раз предупреждал, чтобы приходил на работу трезвым. А он?
– Но ведь у Федьки трое детей и его Галка опять с пузом ходит, – напомнила девушка. – Если Федька не будет работать, семья с голоду пропадет. Ты же в селе единственный работодатель. А в райцентр не наездишься, да и нечем, сам знаешь, автобус ходит только по вторникам и воскресеньям…
– Будут жить со своего хозяйства! – Павло опять отер рот, на сей раз уже салфеткой, и потянулся к графину со взваром. – А где кружка?
– Да вот же, перед тобой! – Архелия указала пальцем на большую сиреневую чашку, стоявшую прямо посередине стола. – Батька, о каком хозяйстве ты говоришь? У Ткачуков, кроме десятка кур да поросенка, ничего нет. И огород у них маленький, да еще и неполивной. Ведь воду они себе не провели – не на что.
– Какое мне дело до этого? – нахмурил бровь Павло. – Пусть теперь Федька выкручивается, как хочет! Я что ль поил его?
– Не возьмешь Ткачука назад?
– Не возьму!
– Батька…
– Я своему слову хозяин! – громко произнес отец, хлопнув своей большущей ладонью по столу, и впервые за вечер поднял глаза на дочку. – И запомни на будущее: я в советчиках не нуждаюсь!
Павло посидел еще несколько минут, попивая взвар, потом поднялся, ополоснул руки под краном и ушел в гостиную, чтобы по своему обыкновению посмотреть перед сном телевизор. А девушка принялась мыть посуду.
Управившись, села подсчитать прибыль, полученную от мукомольного производства. Дело это оказалось не столь простым, как думалось вначале, и растянулось до полуночи…
Ложась в свою постель, Архелия вспомнила разговор с отцом. Она хорошо знала его упертый норов – хоть кол ему на голове теши, свое решение не поменяет… А это значит, что бедных Федькиных детишек ждут тяжелые времена. Малыши Ткачуков и так всегда ходили в обносках, а теперь, пожалуй, еще и недоедать будут…
Павло обычно вставал около шести утра, умывался, брился и, по-быстрому перекусив, бежал на работу. Выходных у него не было. Он мог позволить себе на денек остаться дома только в зимнюю пору и то, по сути, не отдыхал. Все куда-то названивал: то менял муку на горюче-смазочные материалы, то предлагал зерно в счет оплаты за минеральные удобрения и средства защиты растений, то искал оптовых покупателей на подсолнечное масло и крупы…