Теперь и Архелия, после безвременной кончины матери, стала подниматься вместе с отцом. Перво-наперво управлялась возле скотины, делала самые неотложные дела по хозяйству, а уже потом приводила себя в порядок – мылась, расчесывала свои черные слегка вьющиеся локоны и завтракала. Затем могла часик-другой заниматься, чем хотела – хоть читать, хоть смотреть телевизор, хоть сходить куда-нибудь, например, к подруге Зойке, жившей на другом конце их села Талашковки. А часиков в одиннадцать девушке нужно было опять закатывать рукава и приниматься за работу: доить Березку, кормить телку, бычка, свиней и птицу, убирать навоз из хлева, потом готовить ужин…
В это утро Архелия решила навестить старую Евдокию – родную тетку покойной матери, сестру бабушки Настасьи. Евдокия эта появилась в Талашковке совсем недавно – и месяца еще не прошло с момента ее приезда. Поселилась в опустевшей хате Настасьи. А та как раз уехала со своим мужем дедом Анатолием в областной центр, в Полтаву, точнее – не в саму Полтаву, а в пригород. Сын деда Анатолия – Григорий Одинчук – выстроил большую домину на берегу Ворсклы, но его холеная супруга не захотела бросать квартиру в центре. И получилось, что новостройка осталась пустой, незаселенной. Чтобы ее не растянули по кирпичику прыткие соседи, Григорий и попросил отца поселиться в новом доме вместе со своей Настасьей, на которой женился после смерти матери, Софьи Тарасовны. Старому Одинчуку, давным-давно пенсионеру, ничего не оставалось, кроме как согласиться. Он продал свою хату в Талашковке, погрузил вещи в фуру и вместе с женой отправился на новое место жительства. Настасья же свое жилище передала сестре – бабе Евдошке, которая никак не могла ужиться с невесткой и искала себе пристанище. Правда, ходил слушок, что невестка тут ни причем. Вроде как в том селе, в Юрасовке, где раньше обитала старая Евдошка, ее сильно невзлюбили люди. Невзлюбили настолько, что кое-кто даже обещал спалить ей хату. Попала же бабка в такую немилость из-за того, что, дескать, делала сельчанам разные пакости – за хорошую мзду могла навести порчу, наслать болезнь, приворожить какой-нибудь девахе парня, а то и приглянувшегося мужика, отвратив его от жены да малых деток.
Архелия не особо верила всем этим россказням. Баба Евдошка ей нравилась – веселая, говорливая, приветливая и хлебосольная. Девушка уже трижды была у нее в гостях и каждый раз угощалась чем-нибудь эдаким – драниками, гречаниками и отменным домашним пивом, которое получалось у старушки и хмельным, и пахучим, и вкусным-превкусным.
Идти Архелии было недалеко, на соседнюю улицу. По дороге зашла в магазинчик, купила бабке кулек шоколадных конфет – та их просто обожала – да пачку простых, мужицких, сигарет, так как Евдошка покуривала и покуривала именно такие – без фильтра.
Приблизившись к знакомому двору, девушка увидела, как из калитки торопливо вышла какая-то молодая женщина, не из местных. Хотя только заканчивался октябрь, и погода стояла еще довольно теплая, на этой даме была короткая меховая шубка и длинные до колен сапоги на шпильках. Она пересекла улицу, подбежала к белому легковому автомобилю с нанесенными на дверь шашечками такси и села в него. Машина тут же стала отъезжать. Архелия удивленно проводила ее взглядом: странно, кто это приезжал к Евдошке? Уж не невестка ли мириться?
Бабка сидела в светелке на топчане и что-то пила из маленькой зеленой кружечки. Увидев девушку, радостно воскликнула:
– Внученька! Вот молодец, что пришла.
– Только что я встретила женщину у калитки, – заговорила гостья, обнимая старушку. – Это твоя невестка?
– Что ты! – засмеялась Евдошка, вставая с топчана и потирая рукой поясницу, обвязанную толстым шерстяным платком. – Моя невестка совсем другая – маленькая, толстенькая, конопатая. А эта, ты же видела, какая – прямо фифа!
– А кто она? – Архелия положила на столик, приставленный к окну, свои гостинцы и вопросительно взглянула на хозяйку.
Та усмехнулась, подошла к старенькому серванту, взяла с полки точно такую же кружечку, как у себя, и протянула девушке:
– Вон на столе банка, налей себя, внученька пивка! Доброе пиво у меня получилось, – и только усевшись на место, пояснила: – Это ко мне приезжала дочка сельского головы из Юрасовки. Дело у нее одно было…
Архелия наполнила свою кружку напитком, с удовольствием пригубила и спросила:
– Серьезное дело?
Евдошка немного помялась, взглянула на внучку как-то уж очень пытливо и тихо произнесла:
– Муж от нее ушел. Вот она и приехала ко мне за помощью.
– А чем ты ей можешь помочь? – удивилась девушка.
– Да могу! – небрежно обронила старушка, поднося кружку к губам.
– Ты меня заинтриговала! – воскликнула Архелия, вспомнив странные разговоры сельчан о Евдошке. – Расскажи!
– Да что ж рассказывать, милая! – криво усмехнулась бабка. – Заговор я знаю один, который любого мужика к своей супруге воротит. Только к этому заговору еще нужно обряд провести, простенький, незатейливый обряд.
Девушка озадаченно посмотрела на Евдошку. Затем присела рядом с ней на топчан и поинтересовалась:
– И многим ты помогла?
– Многим, внученька, многим!
– То есть ты чары знаешь? Магию?
Старушка кивнула.
– Но откуда?
– Да как тебе сказать, – задумчиво произнесла Евдошка. – Когда я была еще совсем молоденькой, вот такой, как ты сейчас, одинокая старая женщина – Катерина – из нашего села как-то позвала меня к себе. Я пришла. Она поговорила со мной о том, о сем, попросила что-то там, уж не помню, сделать ей по хозяйству. Потом я снова к ней приходила. В общем, вскоре мы подружились. Катерина впоследствии и научила меня многим интересным штучкам, передала свои знания, свой опыт. Когда она умерла, ее дом по завещанию достался мне. Но жить в нем было невозможно, пришлось продавать, притом за бесценок…
– Почему жить было невозможно? – еле слышно спросила Архелия. Слова старухи повергли ее в изумление и даже панику: это что же получается, баба Евдошка – ведьма?! А как иначе назвать женщину, которая умеет колдовать?
– В той хате такое ночами творилось, что и описать нельзя! – со вздохом проговорила бабка.
Девушка не стала уточнять, что именно творилось в доме покойной Катерины. Сидела, притихнув, и боялась поднять глаза.
– Да ты, внученька, не думай ничего плохого! – успокоила Евдошка. – Я мало чего умею, мало знаю. Только и могу, что загулявших мужей к женам возвращать да девкам парней привораживать. А зла понапрасну никому не делаю.
Архелия поднялась, подошла к столу, плеснула в свою кружку еще пива и промолвила, тряхнув кудрями:
– Удивила ты меня, бабушка…
– Да чего ж тут удивляться! – засмеялась та. – Разве тебе не приходилось слышать, что некоторые люди обладают необычным даром? Ну, хоть и экстрасенсы эти, они ведь многое могут. Вот и я экстрасенс! Разве я в том виновата?
– Нет! – замотала головой девушка, подумав. – Не виновата.
– И я ж говорю, что не виновата! – подытожила Евдошка и, кряхтя, опять начала подниматься со своего места. – Садись за стол, внученька, я тебя покормлю. Я такой вкусный суп с галушками приготовила! Вот попробуй!
– Попробую, – согласилась Архелия. Слова бабки об экстрасенсах немного успокоили ее. Ведь действительно, есть же люди с необычными способностями, их вон и по телевизору показывают. Так что, они все ведьмы и колдуны? Нет, конечно.
Поев супчика и еще немного поговорив со старушкой, Архелия отправилась домой.
Возле сельского клуба встретился ей Микола Грицай, сын дядьки Михайла. Он шел, видать, со школьной котельной, где работал посуточно с двумя сменщиками – Петькой Гнездиловым и дедом Зиновием Воропаем. Подтянутый, красивый, слегка заносчивый, Микола очень нравился девушке, как, впрочем, и многим другим барышням Талашковки. Впервые Архелия обратила на него внимание два года назад, когда он вернулся из армии. Но ей тогда не было и шестнадцати, и всерьез претендовать на благосклонность парня она не могла. Около года назад он женился на дочери завуча школы двадцатилетней Дианке – студентке-заочнице Полтавского педуниверситета.
Архелия бросила быстрый взгляд на Миколу, сдержанно ответила на его приветствие и хотела идти дальше. Но он окликнул ее:
– Как дела, Лия?
– Да так себе, – ответила она, остановившись.
– Плохо, значит? – сочувственно поинтересовался Микола, прикуривая сигарету.
– Ну, почему же плохо? – пожала плечами Архелия. – Жить можно. Вот только все не могу привыкнуть, что мамы уже нет…
– Ну да, да! – закивал он своей светло-пепельной головой. – Горе у тебя, конечно… Рано, очень рано ушла тетя Наталья.
– А ты, Колька, как поживаешь? – спросила девушка немного смущенно. – Отец говорил, сынуля у вас с Дианкой родился…
– Точно! Родился! – заулыбался Микола.
– Роды прошли нормально? Мальчик здоров?
– Богатырь!
Архелия снизу вверх взглянула на парня и тут же опустила голову.
– Ну, я пойду, Колька, дела у меня… по хозяйству…
– Иди, иди! – вздохнул он. И когда девушка сделала несколько шагов, громко бросил ей вслед: – Как же это я проморгал такую красавицу!
От этих слов сердце Архелии учащенно забилось, а губы помимо воли тронула счастливая улыбка: заметил, наконец! Только поздновато, к сожалению…
Дойдя до магазинчика, она увидела Федьку Ткачука. Опершись плечом о старую липу, он стоял и о чем-то громко разговаривал с бывшим учителем труда, а ныне пенсионером Сан Ванычем, который два месяца назад похоронил свою единственную дочь, заболевшую раком крови, и теперь с утра до ночи заливал свое горе водкой. Оба, и Федька, и Сан Ваныч, были уже хорошо поддатые. Рядом с ними, то и дело вытирая кулачком сопливый носик, ошивался малец лет шести в потертом до дыр синем свитерочке и стоптанных ботиночках.
Архелия остановилась.
– Федор!
Тот на миг поднял затуманенные глаза и, небрежно отмахнувшись, продолжил разговор с Сан Ванычем.
– Федор! – опять окликнула его девушка. И когда он, наконец, замолчал и взглянул на нее уже более осмыслено, указала пальцем на ребенка: – Веди мальчонку домой, ему же холодно в такой легкой одежке! Может запросто бронхит или чего хуже подхватить.
– Шла бы ты, девка, своей дорогой! – огрызнулся Федька. – Ишь, какая сердобольная выискалась! Ты лучше батьку своего спроси, за что он меня, честного труженика, выгнал с работы? Я что, дело свое плохо делал, а?
Архелия ничего не ответила, обошла хмельных мужчин и, остановившись чуть в сторонке, пальцем поманила к себе малыша:
– Тебя, кажись, Максимкой зовут?
– Да! – радостно воскликнул он, подскочив к девушке.
Она заговорщицки подмигнула ему и весело спросила:
– Максимка, а хочешь конфет?
– Да! – энергично замотал он косматой головой.
– Тогда идем, куплю тебе! – Архелия развернулась и направилась в магазинчик.
Ребенок вприпрыжку последовал за ней. Ткачук не остановил его, только что-то пробубнил себе под нос и в сердцах махнул рукой.
Через несколько минут они вышли. Глаза мальчика сияли, как звезды на небе майским вечером, обеими руками он прижимал к груди большой пакет с конфетами и печеньем.
– Максимка, беги домой! – попросила девушка. – Угости братика и сестричку.
– Угу! – шмыгнул он носом и, соскочив с крыльца, стремглав понесся вдоль улицы.
Архелия проводила его долгим взглядом и, не сказав ни слова Федьке, не спеша пошла домой.
Глава вторая. Батька сдурел…
– Так что там твой батька, молодуху решил себе в жены взять или как? – спросила девушку почтальонша Марфуша, когда катила мимо двора Гурских свой велосипед, груженный тяжелыми сумками с газетами и мелкими бытовыми товарами.
Архелия бросила метлу, которой только что выметала сор с бетонной дорожки, идущей от калитки к крыльцу дома, и удивленно уставилась на женщину.
– Откуда ты это взяла?
– Да люди в селе трепятся! – ответила Марфуша, остановившись. – А что, разве это брехня?
– Ясное дело! – девушка стряхнула пыль со своих стареньких джинсов и, выйдя за ворота на улицу, осведомилась: – И кто же конкретно распускает такие слухи?
Почтальонша почесала грязным пальцем переносицу и неопределенно пожала плечами:
– Да все говорят! Я вот, к примеру, сегодня в магазине слышала, как Людка Гнездилова и Таська Макогониха, ну, та, которая работает уборщицей в школе, рассказывали продавщице, что видели твоего батьку с Райкой Сысоевой. Вроде они, батька твой и Райка, где-то там целовались…
Архелия со смехом всплеснула руками:
– Ну, и фантазия у наших сельчан! Это ж надо придумать: мой батька и Райка Сысоева целовались! Да на той Райке пробы негде ставить! С кем она только не жила! От кого только не делала аборты! Зачем она моему батьке? Он что, порядочную женщину себе найти не смог бы?
Марфуша подоткнула свои седеющие космы, разметавшиеся по щекам, под цветастый платок и, вздохнув, заметила:
– Мужики, Лия, они падкие на гулящих, по своему ироду знаю… Да и, как ни крути, Райка – красивая, фигуристая баба. Этого у нее не отнимешь. И молодая! Ей-то ведь, кажись, и тридцати годков нет…
Девушка отрицательно покачала головой и твердо молвила:
– Мой батька на такую никогда не позарится! Он человек серьезный. Да и куда ему с кем-то шашни крутить? После смерти мамы только четыре месяца прошло…
Почтальонша как-то странно взглянула на Архелию и уже хотела катить свой велосипед дальше. Однако почему-то передумала. Некоторое время стояла, опустив голову, а потом негромко произнесла:
– Я тебе вот что скажу, Лия: по-моему, люди не зря треплются… Дыма без огня, как ты знаешь, не бывает!
Девушка раздраженно махнула рукой, круто развернулась и потопала во двор. А Марфуша, глядя ей вслед, грустно покачала головой.
До вечера Архелия уж и забыла об этом разговоре. Но когда в седьмом часу, чуть позже обычного, появился Павло, вдруг вспомнила. И решила осторожно выведать, знает ли батька, о чем судачат в Талашковке.
После ужина зашла в гостиную, где он, рассевшись в кресле, смотрел телевизор, и повела такой разговор:
– Мне сегодня почтальонша Марфуша одну новость поведала, я слушала и просто умирала со смеху… Вот хочу тебе рассказать, посмейся и ты!
Павло оторвал взгляд от экрана, зыркнул на дочку:
– Какая еще новость?
– Да о тебе!
– Обо мне? – он удивленно вскинул густую бровь и потянулся к журнальному столику – там лежал пульт от телевизора. Немного приглушив звук, без особого энтузиазма поинтересовался: – И что тебе такого наговорила Марфуша?
– Да нашу талашковскую сплетню пересказала! Будто люди видели, как ты целовался – только не упади – с этой, – Архелия прыснула смехом, – как ее… Райкой Сысоевой!
Павло, услышав эти слова, кашлянул, почесал пятерней шею у кадыка и, качнув головой, процедил:
– Ну, народ!
– Да уж, наши люди способны такое придумать, что и на уши не натянешь! – развела руками девушка. – Притом, совершенно на голом месте!
Отец немного поерзал в кресле, опять поднял глаза на дочку и тут же опустил их. Ей показалось, что в этом взгляде промелькнуло что-то похожее на смущение, и заволновалась:
– Ты что, расстроился, батька? Не нужно! Ты в Талашковке человек, так сказать, видный, популярный, вот люди и выдумывают о тебе разные небылицы.
Он поднялся с кресла, походил туда-сюда по комнате, заложив руки в карманы своих широких домашних штанов, и остановился перед Архелией.
– Ты это… пойми, – заговорил он немного не своим голосом. – Мамку уже не воротишь… Не оставаться же мне до смерти бобылем? Я еще мужик не старый, при силе, мне жену надо… Иначе, что ж за жизнь?
Сердце девушки тревожно екнуло.
– Постой, постой, батька! Ты о чем? – она во все глаза смотрела на Павла. – Так ты что, вправду крутишь шашни с Райкой?!
– Ну, да, был у меня серьезный разговор с Раиской, – признался он нехотя. – А что, она баба одинокая, во многом меня устраивает…
– Господи! – ахнула девушка. Ее карие глаза горели, как два раскаленных уголька, а румяное до этого лицо сделалось бледным и выражало крайнюю степень растерянности. – Батька, да ты сдурел?! Зачем же тебе эта Сысоева?! Вспомни, сколько мужиков перебывало в ее постели? С кем она только не таскалась!