Он протягивает руку, чтобы дотронуться до её мокрого от слёз лица. И в ту же секунду она прижимается щекой к его ладони, а губами к запястью, с внутренней стороны. Любые ласки земных дев или небесных гурий ничто в сравнении с этим жарким прикосновением её горячих губ. И он не может больше сдерживать неистовую силу, усмирённую много лет назад и загнанную в клетку сознания. Он держит в своих объятиях вселенную, обладать которой его единственное всепоглощающее желание. Он ещё медлит: доля секунды или несколько столетий проносится, прежде чем их губы встречаются и начинают свой древний влажный танец, чем-то напоминающий поединок. Обладать, вобрать в себя всё её существо и в то же время самому броситься к её ногам и стать её частью. И пусть это длится всю его жизнь, сколько бы не осталось: минута или вечность.
Всёнарастающий гул содрогает многочисленные коридоры подземелья, рушатся все только что созданные миры и рассыпаются осколками стекла. Он понимает, что сейчас произойдёт, но ему уже известно её имя, и он успевает крикнуть:
– Анна, осталось не долго!
Прежде, чем… Прежде чем он осознаёт себя сидящим за столом у компьютера и слышит предательски страшный хохот будильника.
Он встал и весь нерастраченный пыл, всю страсть, которую не успел утолить, вложил в удар по лицу ухмыляющегося циферблата. Он хотел видеть брызги крови, но видел лишь брызги стекла и слышал жалобное звяканье шестерёносто вопля ужаса и боли. Он должен был кого-то сегодня убить – пусть это будет будильник.
Ронхул, осатанев от неистовства хозяина, сиганул вон в закрытую форточку, и новый фонтан осколков, наконец отрезвил Павла. Он тяжело рухнул в кресло. Несколько минут сидел, опустив низко голову. Теперь он окончательно знал, что ему ещё нужно сделать.
VII
Кто сказал, что блюз звучит, когда одному хорошему человеку очень плохо? Жаль, не помню. Мне очень плохо, настолько, что в остальном я не уверена. Кого мне благодарить за случившееся? Только саму себя. Неужели на то была твоя воля, Господи! Сомневаюсь, что ты вообще обращаешь внимание на мою мышиную возню среди мелких фантазий и комплексов. Что же делать мне, если даже ты оставил меня? Или я сама бежала? Прости и не лишай разума. Твоё ли творенье люблю? Или своё? Что думать мне, созданной по образу твоему и подобию? Ты ведь тоже любишь нас, отче? Но требуешь смирения. Как отличить его от гордыни? Легко признать себя червём и взвалить на тебя всю ответственность, куда тяжелее нести в себе твою искру – она сжигает нам нервы. Смирение в том, чтобы принять любовь такой, как посылаешь ты. Но откуда мне знать, Боже, твоё ли это послание. И нужно ли знать? И правда ли, ты лишаешь разума в наказание. Или, напротив, таков твой Божественный дар?
Разумеется о свидании с Андреем не могло быть и речи. По крайней мере в ближайшее время. Он позвонил ближе к вечеру, двадцать пятого.
– Любимая?
– Прости.
– Что-то случилось?
– Да.
– Это очень серьёзно?
– Да.
– Навсегда?
– Не знаю. Возможно, мне нужно к врачу.
– Я могу помочь?
– Нет, только не ты.
– Я могу ждать?
– Не знаю. Наверное.
– Я люблю тебя. И буду ждать. В любое время.
– Спасибо.
Что я делаю? Возможно это и есть мой последний шанс? Вот именно. Слова то какие. Сорокалетней одиночки. Любовь не выдаётся шансами, выстроенными в очередь. Ты ведь всё поняла этой ночью, когда готова была отдаться видению, фантому. Даже умереть за одно его прикосновение. Это не фантом! Он, может быть, реальнее тебя, а ты со всей своей никчёмной жизнью лишь плод его воображения. Тогда он не слишком талантлив. Не тебе судить ни о своей жизни ни о его талантах.
Отлично! Я говорю сама с собой, и мне это интересно. Я влюблена в собственную фантазию – отражение в зеркале или витрине и отвергаю красавца – мужика из плоти и крови. И сегодня мне нужно идти к детям, называясь их учителем. Имею ли право? Может, сначала к врачу? Но они ждут. Значит нужно идти, сберегая для них оставшиеся крупицы разума.
Закончилось первое полугодие. Обычно мы отмечаем это счастье новогодним концертом с последующей дискотекой. Сначала учителя разыгрывают очередной спектакль – полутрёп – полуфантазию на тему различных программных произведений школьной литературы, к которому я сочиняю и вынуждена исполнять скороспелые песенки. В этом году ещё добавилось выступление лицейской театральной студии, предоставившей свою версию Ревизора с новогодним оттенком. Вместо инкогнито из Санкт-Петербурга встречали Деда Мороза и соответственно этому распоясались и ничего не боялись, праздновали и требовали подарков. Немая же сцена заключалась в появлении настоящего Деда Мороза. Получилось забавно. И вот заключительный аккорд: на сцену поднялся наш замечательный конферансье в костюме полуангела – полубеса.
– Господа и прекрасные дамы, вы дождались изюминки или гвоздя, ну, кто как воспримет. Завершаем Новогодний концерт, который несомненно достоин не только наших похвал, но и международных премий. Итак, несравненная Софья, чей голос, идеально подходит для исполнения Рождественского блюза. Это наш подарок одному очень хорошему человеку. Итак. Слепой блюз!
Я просто хочу, чтобы ты смотрел на меня,
И видел, как мне с тобой хорошо.
Во многом можно нас обвинять –
Пусть всё это в прошлом.
Сейчас, пока звучат музыка и слова
Смотри на меня, я хочу запомнить твой взгляд
Пусть ничто не сможет теперь сломать,
Того, что случилось год или час назад.
Сейчас, когда ты от меня ещё так далеко,
Дальше, чем руки, протянутые для нас,
Блеск глаз твоих ослепляет меня легко,
И я ничего не вижу, кроме твоих глаз.
Сейчас, когда ты устремляешь свой взгляд
Сквозь времени холод и расстояния бездну,
Мне так легко, так тепло, и я не в силах сказать:
«Ты веки сомкнёшь – я навеки исчезну».
Спасибо, Богдан. Не знак ли это? И кто посылает его мне?
– Анька, что с тобой?
– Понимаешь, этот блюз для меня.
– Что?!
– Да не в том смысле. Оль, ты сегодня свободна? Мне очень нужно поговорить.
– Вижу. Мы вообще-то в гости собирались.
– Тогда потом, когда-нибудь. Извини.
– Нет, ты мне не нравишься. Без меня сходят. Мне тут благодарные родители шампанское подарили. Мы с тобой его разопьём. Я поняла, что с Андреем ты сегодня не встречаешься. Он не приехал?
– Приехал.
– Передумал?
–Не он.
– Т-а-ак. Значит, тем более.
– Что, тем более?
– Я иду к тебе.
Всю дорогу к моему дому мы либо молчали, либо обменивались ничего не значащими фразами, и, только войдя в комнату и увидев форточку без стекла, Ольга резко повернулась ко мне лицом и очень жёстко сказала:
– Говори. Всё. В мелких подробностях.
И я рассказала ей всё, начиная с витрины, увиденной мною в конце августа и заканчивая сегодняшней ночью.
– У тебя шизофрения развивается на почве гормональной недостаточности – резюмировала подруга мой рассказ – Ты готова онанировать, простите, отдаваться призраку и посылаешь подальше может быть Божий дар.
– Я говорю тебе – он не призрак!
– Тогда тебе нужно в дурдом.
– Об этом я уже подумала.
– Ты бы лучше об Андрее подумала. Раскрутила мужика, наобещала и за зеркальцем спряталась.
– Может, ему всё рассказать?
– Кому? Что?
– Андрею. Про то, что со мной твориться.
– Ага! Давай. Ещё и все свои проблемы на него повесь. Вот, дескать, если хочешь меня любить – люби, но я, чокнутая, буду обожать свои галлюцинации.
– Но это, по крайней мере, будет честно!
– Засунь свою честность себе и никому не показывай. Иуда вон тоже честным был, а Пётр трижды солгал.
– Не слишком ли образы высокие берёшь?
– Не слишком. Для твоего возвышенного понимания наиболее доступные. Знаешь, что… Приходи в себя дня два – три. А Новый год встречай с Андреем. Между прочим, секс по дружбе – вещь замечательная и вполне допустимая. А иногда неплохо и мозги вправляет. Давай, расслабься. Выпей. Кино посмотри.
– Кстати о кино. У меня есть кое-что. Думаю, неплохое, возможно даже интересное.
– Думаешь? Что за фильм? «Реальная любовь». О, как раз по теме. Смотрела уже небось?
– Нет, представляешь? Полтора месяца держу у себя. Времени не нашлось.
– Ага – времени. Название слишком для нас неподходящее. Вот если б – виртуальная или какая-нибудь запредельная, а то – реальная, – тривиально как-то.
– Ты хочешь смотреть?
– Ещё бы!
О, да! Это было по теме. Во всех отношениях. Только раскрывалась у нас эта тема неоднозначно, с учётом индивидуальных особенностей.
– Вот гад! – Говорила Ольга, видя, как мой любимый, по понятным только мне причинам персонаж покупает кулон любовнице.
– Ты не понимаешь. Она вынудила его это сделать, выпросила.
– Что значит вынудила? Уволил бы на фиг, и всё.
– Значит не может по каким-то причинам.
– Ага, по вполне известным.
– И потом, трудно вот так вот просто обломать человека.
– Ой, кто б говорил?
– Ну смотри. Он жену свою любит.
– Реально.
– Ну, что ты к слову то прицепилась?
– Заостряю твоё внимание. Так что мы там думаем о семейной любви?
– Подарок жене сделан не наспех и дорог не столько в материальном смысле, сколько в духовном. Это намного ценнее.
– Ну да. От души. Чтобы наслаждения тоже были вполне неосязаемы. Если заметила – она живая женщина, и ей очень больно. И прежде всего дело не в том, что получила она, а в том, что получила другая, что эта другая вообще существует.
– Ты, конечно, права. Но больно, когда не веришь. Совместимо ли отсутствие веры с реальной, раз уж тебе по вкусу это слово, любовью?
– О – па! А ты бы что делала на её месте?
– Не знаю. По карманам бы наверное не рылась.
– А – да! Ты – да. И пропустила бы много интересного. Вполне реального.
– И, слава Богу. Ты бы за другими линиями последила. Вот эти двое, вообще ни на что не надеясь, просто выучили язык друг друга, меньше чем за месяц. Не рассуждая и не мудрствуя лукаво и не задаваясь вопросами…
– Мне больше нравится ребёнок. Вот это парень! Нужно нашим деткам порекомендовать, в качестве программного просмотра. А то вздохи, да слёзы. Действовать надо.
– Вот именно, дорогая. Любовь становится реальной, когда, признавая безумными свои действия и надежды, идёшь вперёд ни перед чем не останавливаясь, просто потому, что не идти не можешь.
– Ты это о чём? И почему ты так защищала этого Гарри?
– Я о том, что действительно думаю, и о Гарри, в том числе. Может быть, знаешь, он очень, он очень похож… Ладно не важно.
– Так! А теперь подробнее. Как актёра зовут?
– Посмотри на обложке и выучи.
– Хорош. Весьма. Ты не по нему, часом, сохнешь? Заработав подростковый синдром на старости лет. А то, давай, дуй в Великобританию на Новый год. Там, говорят, все бабы холодные, а ты так пылаешь, он с радостью не устоит.
– Заткнись.
– Почему же, он куда, с позволения сказать, реальнее твоего зеркального монстра.
– Прекрати. Хотя бы из уважения к действительно талантливому человеку, он заслужил, отнюдь не бабские колкости. И не виноват…
– Он – нет.
– Это сходство просто усиливает…
– Что? Твоё сумасшествие?
– Наверное.
– Анька, пожалуйста, не глупи. Возьми себя в руки. Может тебе действительно к психиатру сходить?
– Возможно.
– Ладно, что бы ты ни выкидывала, я с тобой. Мы вместе дольше, чем я замужем. Почти сёстры.
– Точно. Спасибо тебе, мне, правда, намного легче.
Я солгала, солгала из любви к подруге, по её же собственному рецепту. Мне было только хуже. Я понимала, что вопреки разуму, вопреки элементарной человеческой логике, инстинкту самосохранения, наконец, буду действовать, буду строить мыслеформы, где-то я слышала это смешное слово, и создавать свою реальную любовь.
Итак. Каковы исходные данные? Где-то в моём воображении, или в другой галактике, в другой стране, на соседней улице живёт человек, ради которого я готова на ВСЁ. Даже на то, чтобы любить его, не зная, существует ли он в самом деле. Возможно ты именно этого хочешь, Господи? Можешь не отвечать. Твой ответ всё равно ничего не изменит. Знаю, требуется предельная честность, по крайней мере с собой. Малейшая попытка слукавить – всё разрушено. У меня появилось ощущение, что я коснулась неведомой силы, от которой зависит весь ход моей жизни, точнее, нужный мне ход. Моя задача не отпускать неизвестно кем протянутую руку, как бы не было больно мне и страшно вокруг. И ещё. Я слишком уважаю Андрея, чтобы оставлять его в дурацком неведении. В конце концов его я тоже, по-своему, люблю, и он имеет права знать, что происходит со мной. Если же всё это покажется ему сумасшествием или гормональной блажью, тем лучше – это будет его выбор.
Мне даже ничего не нужно было предпринимать. Андрей сам позвонил в канун Нового года.
– Мне показалось, ты не против увидеться.
– Пожалуй. Но ты рискуешь испортить себе праздник.
– Вряд ли.
– Тогда приходи. Ко мне.
Как не странно, я вдруг стала абсолютно спокойна. Внутри меня поселилась уверенность идиота, не сомневающегося в своём счастье. Я даже приготовила праздничный ужин. Точнее накупила гору фруктов, напекла, нажарила, натушила всевозможного мяса и морепродуктов, нисколько не беспокоясь о гастрономической совместимости всего этого изобилия. А зачем, если мы оба предпочитаем чьи-нибудь рёбра селёдке под шубой и традиционному салату. Подарками мы тоже обменялись в прямом смысле этого слова: он вручил мне свою гитару, а я ему свою. Вот так получилось. И разговор начался сразу и легко, как будто я раскрывала душу родному брату, ничего не утаивая.
– Ты слышала что-нибудь о параллельных мирах?
– Думаешь? Это же фантастика.
– Фантастика – это всего лишь законы природы, которыми мы не научились пользоваться. Если тебе пришла в голову мысль, значит она имеет право на овеществление, если так можно выразиться.
– Ну знаешь, тогда мы в ответе за каждую свою мысль.
– Естественно. Есть такая теория, что мы на протяжении жизни создаём своей деятельностью, эмоциями, мыслями целые миры, которые в собственности и служат нам в дальнейшем пристанищем. После так называемой смерти.
– Ага, и соседствуем там с единомышленниками.
– Возможно.
– А Ольга сказала, что психиатр нужен мне.
– Ну, это пока подождёт. Кстати, где ты эти фильмы-то насобирала? В наших магазинах они бывают крайне редко. Я по крайней мере не встречал. Это же не боевики, насколько я понимаю.
– Да уж. Не боевики. Мне их ученик принёс. Богдан.
– Оба?
– Да. И говорил, что ещё есть. Стоп. Он знает какого-то учёного. С потрясающим внешним сходством. Подожди! При чём здесь параллельные миры и всё такое?
Андрей как-то нехорошо улыбался. Мне не нравился этот почти оскал.
– Что? Что ты думаешь?
– Я думаю тебе предстоит разговор с твоим учеником. Но будь осторожна. Они играют только в свои игры.
– Кто они?
– Ученики. Дети. Играют.
– А?
– Кстати, ты знаешь его родителей?
– Вот те раз! А я ведь их никогда не видела. На собрания и дни открытых дверей они не ходят – всегда заняты, а учится он прилично – нет смысла их беспокоить. Впрочем, он не один у нас такой.
– Ещё бы.
– Что, ещё бы?
– Ну, школа специфическая. Из-под родительской палки долго не протянешь. Так что они вынуждены быть самостоятельными.
– Всё-таки любопытно, я даже не знаю, кто они?
– Кто?
– Родители его.
– Значит и не нужно.
– Тогда зачем ты спрашивал?
– Убедиться, что тебе есть смысл пообщаться с собственным учеником на весьма щекотливую, но интересующую тебя тему.