И, судя по быстрому взгляду Альбрехта, это подробность не ускользнула от его внимания.
Навстречу им из глубокого вольтерьянского кресла, стоявшего вполоборота к высокому окну, полузавешенного тёмно-синей портьерой, поднялся сухопарый старик. Впрочем, движения его были на удивление для его возраста легки и грациозны. Седые волосы густыми прядями падали на плечи. Одет он был в камзол и кюлоты глубокого тёмно-лилового цвета и такого же оттенка чулки и туфли.
Его костюм отличался от костюма дворецкого лишь явно более высоким качеством. Два монаха в своих простых плащах нищенствующего ордена выглядели в этих покоях, полных золота и дорогой мебели, инородными телами. Кроме кресла в кабинете стоял небольшой письменный стол на гнутых ножках, украшенный костяными вставками и тонким рисунком. Остальное место по стенам занимали — до потолка — книжные шкафы, сплошь заставленные фолиантами с тускло блестевшими сквозь стёкла дверей золотым тиснением на кожаных переплётах.
— Рад познакомиться со знаменитым братом Альбрехтом, — произнёс пан Ровба.
Он безошибочно обратился к учёному монаху, предварительно мельком взглянув на Яна.
— Мой спутник, брат Ян, — счёл нужным представить того Альбрехт.
Пан Ровба слегка кивнул, но уже отведя взгляд от монахов. Получилось, что он дал понять, что услышал и принял во внимание пояснение Альбрехта, а не поздоровался с Яном.
В ту же минуту распахнулась дверь, четверо слуг вереницей вошли в кабинет, неся круглый столик и два лёгких кресла. Они поставили их посередине комнаты, а мажордом, сопровождавший процессию, придвинул сюда же вольтерьянское кресло хозяина. Слуги вышли, бесшумно закрыв за собой дверь.
Пан Ровба сделал приглашающий жест и первым опустился в своё кресло. Монахи тоже сели.
Вновь распахнулась дверь, и явился поднос с тремя чашками и кофейником, благоговейно несомый девушкой в лиловом переднике, сливавшимся с такого же цвета платьем, и лиловом же чепце. Девушка переставила кофейник и чашки с подноса на стол, грациозно нагнувшись, разлила в чашки кофе и, присев в книксене вышла. Дверь за ней закрылась.
— Выпейте с дороги кофе, — произнёс пан Ровба, беря свою чашку, — а тем временем в трапезной накроют для вас ужин.
Альбрехт, поблагодарив, пригубил свою чашку и поставил её назад на стол. Пан Ровба последовал его примеру.
Ян к своей чашке не притронулся.
— Я бы хотел, не откладывая, уточнить некоторые детали, — произнёс Альбрехт.
— К вашим услугам, — ответил хозяин фольварка.
— Насколько я понимаю, мне предстоит сделать выводы, так сказать пост фактум? Лицо, обвинённое в ведовстве, умерло?
— Как? Мария умерла? — изумлённо воскликнул Ян.
Альбрех и пан Ровба ничего не сказали, но при этом неотрывно смотрели друг другу прямо в глаза.
— Извините… — пролепетал Ян.
Но тишина продолжала висеть над столиком, за которым, не обращая никакого внимания на Яна, будто его здесь и не было, два человека пристально, каждый со своим раздумьем, смотрели друг на друга.
— Похоже, на её здоровье пагубно сказалась смерть дочери? — наконец нарушил молчание Альбрехт.
— Весьма вероятно, — ответил пан Ровба. — Как и на всех нас. Мы все любили пани Ядвигу.
— Могу я полюбопытствовать, где находится молодой вдовец, ваш сын?
Пан Ровба вновь с полминуты пристально смотрел на брата Альбрехта.
— В данный момент он за границей. Бедный мальчик тяжело пережил утрату.
Теперь уже Альбрехт с полминуты пристально смотрел на пана Ровбу.
— Насколько я понимаю, — произнёс он, — подозрение, что мать вашей невестки является… являлась ведьмой, вносит крайне нежелательный элемент в отношение к вам и местного населения и общества?
Пан Ровба утвердительно кивнул:
— Неприязнь местного населения меня волнует мало, а вот досадные пересуды в обществе мне крайне неприятны.
Он отпил ещё глоток кофе и продолжил:
— Вы, брат Альбрехт, своим авторитетом сможете пресечь эти разговоры.
Альбрехт поднял руку:
— После выяснения сущности дела, пан Ровба, после выяснения сущности дела.
— Да, конечно, никто и не сомневается в вашей беспристрастности. Все необходимые условия вам будут предоставлены.
— У вас, пан Ровба, я слышал, богатый архив.
— Он в вашем распоряжении.
Альбрехт удовлетворённо кивнул. И, чуть помедлив, отпил кофе.
— И последнее, — с легким стуком он поставил чашку на блюдечко. — Собственно, из-за чего конкретно Марию стали подозревать в ведовстве?
Пан Ровба в раздумье тихонько пристукнул пальцами по краю стола.
— У Марии был сложный характер, — он говорил медленно, подбирая слова. — Со многими она, что называется, не находила общего языка. Жила замкнуто. Вроде, врачевала. Ну, и скот.
— Да, да, — вставил Альбрехт, — падёж.
— Практически всё местное дойное стадо погибло. Это большая беда.
— Ну а Мария? Какое она имела к этому отношение?
— Ну, вы ведь знаете, как это бывает… Кто-то сказал, кто-то подхватил. И складывается впечатление, что все знают.
Альбрехт утвердительно покачал головой:
— Да, так бывает.
Пан Ровба, с минуту посмотрев на замолчавшего Альбрехта, встал.
Монахи тут же последовали его примеру.
— Вы проделали длинный путь, — сказал хозяин фольварка. — В трапезной вас ожидает ужин. Затем вам предоставят комнаты. В любое время я к вашим услугам.
Как только они вышли из кабинета, рядом материализовался мажордом:
— Ужин готов.
— А не скажет ли пан, — спросил его Альбрехт на лестнице, спускаясь на первый этаж, — есть ли в доме портрет покойной молодой пани?
Мажордом быстро оглянулся, словно проверяя, не подслушивают ли их.
— Есть, — сказал он, приглушив голос. — Я вам принесу в трапезную.
И когда он, выполнив обещание, принёс небольшой овальный портрет и протянул его Альбрехту, тот удовлетворённо, как будто подтвердились его предположения, покачал головой:
— Да, такую красавицу можно взять в жёны даже несмотря на дурную славу её матери.
И протянул потрет Яну, который в этот момент выронил ложку, громко стукнувшую об пол.
«Она только дразнит тебя. Ты почти нищий. А она бредит о богатстве. И… Ты знаешь о мальчиках?»
— Ян!
Ян раскрыл глаза. И вновь вынужден был стряхнуть пот со лба.
Альбрехт, который тряс его за плечо, убрал руку и покачал головой:
— Такое с тобой каждую ночь. Надо показаться врачу. Хорошо, что послезавтра мы вернёмся в монастырь.
— Послезавтра?
Со дня их прихода в фольварк пана Ровбы прошла неделя. Всё это время его учитель почти безвылазно просидел в архиве пана Ровбы, оказавшийся весьма обширным и богатым на редкие документы по истории здешнего края. Брата Альбрехта невозможно было оторвать от такого лакомого куска. Лишь однажды он прошёлся по окрестностям, побеседовал с местными людьми, да осмотрел дом Марии, стоявший пустым с момента её смерти. Никто, кстати, не взял оттуда ни единой даже самой маленькой вещи, хотя дом стоял незапертый и никем не охранялся. Яна он с собой не взял.
И вот теперь Альбрехт заявляет, что они возвращаются.
— А Мария?
Альбрехт присел на край постели Яна.
— Мария не ведьма.
— Не ведьма?
— Нет.
— А скот?
— Это было проклятое пастбище, куда его погнали. Люди просто забыли. Я нашел в архиве документы. Сто лет назад там захоронили туши павших коров. Это место нельзя использовать для выпаса. Но Мария скотину туда не гнала. Это местные подтверждают. А других доказательств нет. Пустые разговоры не в счёт.
— Пан Ровба, наверное, будет доволен.
— Пан Ровба уже доволен. Долго спишь. Я ему всё уже объяснил. А когда вернёмся в монастырь, составлю нужные бумаги.
И Альбрехт тихонько подтолкнул Яна:
— Ну, вставай. Нам тут делать больше нечего.
Через полчаса они покинули фольварк пана Ровбы.
А ещё через полчаса Ян с удивлением огляделся и окликнул ушедшего чуть вперёд Альбрехта:
— Той ли дорогой мы идем?
Альбрехт, не останавливаясь, махнул ему рукой:
— Той-той.
— Но я точно помню, мы здесь не проходили!
Альбрехт остановился и подождал, пока Ян нагонит его.
— Мы сделаем небольшой крюк, — объяснил он.
— К кому-нибудь зайдём?
Альбрехт глянул на него искоса:
— Можно сказать и так.
И быстро пошёл вперёд.
Дорога всё больше сужалась и, в конце концов, превратилась в еле видную тропинку.
— Похоже, людей тут ходит немного, — заметил Ян.
— Да тут вообще почти никто не ходит. Когда-то здесь была деревня, но сейчас место заброшено.
— Куда же мы тогда идём? — удивился Ян.
— На кладбище.
— Куда?!
— Сюда, — указал рукой Альбрехт.
За старым, заплывшим мохом, каменным забором виднелись покосившиеся кресты. Тишину не нарушал ни единый звук. Словно вокруг был не летний лес, а вымершая пустыня.
— Зачем мы здесь? — спросил Ян почти шёпотом.
Альбрехт, ничего не ответив, направился в проём забора — должно быть, в этом месте когда-то были ворота — и подошёл к единственной свежей могиле. Вся остальная территория небольшого кладбища поражала унылой запущенностью.
Впрочем, свежая могила тоже не сказать, чтоб была ухожена. На ней не было даже креста. Вернее, крест был, но упал и валялся рядом.
Альбрехт остановился, задумчиво глядя на странный холмик.
— Чья это могила? — спросил Ян.
Альбрехт встрепенулся, словно вопрос молодого монаха вывел его из глубокой задумчивости.
— Это, — сказал он с горечью в голосе, — могила молодой жены сына пана Ровбы.
У Яна подкосились ноги, и он опустился на какой-то пенёк.
— Здесь?!
— Да здесь, — жёстко ответил Альбрехт. — Подходящее место для молодой красавицы-жены, не находишь?
— Но почему? — пролепетал Ян.
— А почему молодой неутешный вдовец сразу после смерти жены улепётывает за границу? Почему все слуги больше всего на свете боятся говорить хоть что-нибудь о пани Ядвиге?
Альбрехт говорил уже не жёстко, а зло.
— О, Господи, — простонал Ян.
— Господь тут не при чём. Скорее, наоборот.
— Вы думаете… — Ян не закончил фразы, с ужасом смотря на Альбрехта.
А тот, словно выговорившись, как-то угас и уже устало и безразлично докончил:
— Я не думаю. Потому что не знаю. Не знаю, что произошло между молодыми супругами сразу после свадьбы. Я знаю только то, что один из супругов оказался тут, на заброшенном кладбище, зарытым в землю, а отъезд второго больше похож на бегство.
— Но ведь надо сообщить… Следствие…
— Бесполезно, — прервал Яна Альбрехт. — У пана Ровбы есть и связи и деньги.
Он помолчал.
— И потом, — добавил он, — меня послали сюда прояснить вопрос о ведьме, а не о причине гибели молодой, и, кстати, без богатой родословной и совсем без приданого, жены молодого богатого шляхтича.
Откуда-то взявшийся ветерок шевельнул листья до сих пор мёртво недвижных деревьев, словно то ли соглашаясь, то ли споря с братом Альбрехтом.
— И что теперь будет? — спросил Ян.
— Ничего, — ответил Альбрехт. — Думаю, это останется незначительным эпизодом в биографии наследника пана Ровбы.
И Альбрехт, резко повернувшись, пошёл прочь от могилы.
Ян, спохватившись, вскочил с пенька, на котором до сих пор сидел, и бросился догонять своего учителя. Но вдруг захромал и вынужден был снять сапог, чтобы достать несколько попавших туда камешков. Альбрехт уже выходил с заброшенного кладбища.
Ян сунул руку в снятый сапог и достал жменю — штук семь — ровных, словно абсолютно одинаковых, камешков.
— Ян, — послышался голос Албрехта. — не отставай, нам сегодня нужно много пройти!
Ян сунул камешки в карман рясы, быстро натянул сапог и бросился догонять Альбрехта.
— Может, пройдём мимо?
Они стояли перед той корчмой, откуда неделю назад сбежали через окно.
Но на этот раз она была не молчаливая и тёмная, а светилась в наступающих сумерках огнями окон и гремела музыкой. Похоже, внутри веселилась большая компания.
— Принимая во внимание, — сказал Альбрехт, — наступающую ночь и то, что там на этот раз много людей, лучше зайти.
Внутри действительно было и многолюдно и шумно. Жена корчмаря сбилась с ног, обслуживая многочисленных гостей.
К монахам, севшим за свободный уголок стола, подошёл сам корчмарь, помогавший жене разносить заказы.
— Святые отцы! — узнал он своих бывших постояльцев. — Рано же вы ушли прошлый раз!
Он был в прекрасном настроении: так много людей, сегодня у него удачный день и хороший доход.
Корчмарь громко захохотал и погрозил монахам пальцем:
— А я знаю, почему вы сбежали!
И нагнувшись к ним поближе, понизил голос:
— Мы и сами тогда перепугались. Жуткие были вопли. Только уже днём разобрались, в чём было дело.
И он вновь захохотал.
— Кошка! Кошка застряла в дымоходе! Насилу вытащили.
Они вернулись в монастырь уже после начала вечерни.
Ян устало опустился в своей келье на стул, размышляя о том, идти ли ему на конец службы, как дверь открылась, и вошёл брат Альбрехт.
Ян вскочил и с удивлением воззрился на учителя. За все годы это было первый раз, когда тот затруднил себя наведыванием ученика.
Альбрехт бегло огляделся и сел на второй стул, стоявший, как и тот, на котором сидел Ян, у небольшого стола.
И пристально посмотрел на молодого монаха.
— Вообще-то я думал не заводить этого разговора, — медленно начал он.
Затем умолк и, опустив руку в карман рясы, достал и протянул своему ченику маленький портрет.
На котором было нарисовано его, Яна, лицо.
Ян похолодел. Он знал, где учитель взял этот портрет.
— Я нашёл его в доме Марии, — сказал Альбрехт.
Ян молчал.
— И все в фольварке пана Ровбы вели себя с тобой так, как будто знали тебя. Похоже, ты сказал не всю правду, когда пришёл к нам в монастырь?
И тут же поднял руку, останавливая своего ученика:
— Не надо ничего говорить. Ничего уже не изменить.
Альбрехт встал.
— Послушай, Ян, — голос его был тих. — У многих из нас в прошлом осталось то, что нам бы не хотелось рассказывать окружающим. В том числе поэтому мы и пришли в монастырь. Многие из нас. Но, придя сюда, мы начали новую жизнь. И поверь мне — эта новая жизнь будет оправдана только в том случае, если мы полностью, слышишь, полностью, окончательно и бесповоротно, отбросим жизнь прошлую. Если этого не сделать, так и останешься болтаться между двумя жизнями.
Альбрехт помолчал.
— То есть нигде.
И, повернувшись, вышел из кельи.
То есть нигде.
Ян встрепенулся. Отбросить прошлую жизнь. И вдруг хлопнул себя по лбу, запустил в карман руку и достал несколько камешков. Тех, с кладбища.
Он горько улыбнулся. Подошёл к окну, раскрыл его и высунул наружу руку с зажатыми в кулак камешками.
«Да и плохая это примета — приносить домой с кладбища», — подумал он. Грохнул удар колокола.
…раз…
Ян разжал пальцы.
…два…
Его сны.
…три…
В прошлой жизни.
…четыре…
Альбрехт прав.
…пять…
Ничего уже не изменить.
…шесть…
Окончательно и бесповоротно.
…семь!
Ян отошёл от окна и поэтому не видел, как с седьмым ударом колокола луч заходящего солнца заиграл на невесть откуда взявшихся на камешках гранях и, задумавшись, не услышал, как радостно воскликнули два детских голоса там, под его окном, у корня вяза. Радостно, потому что, как они и ждали — так давно ждали! — к ним сверху упали семь больших бриллиантов.