Я отошел к двери напротив. Понятия не имею, как умудрился не споткнуться, потому что рядом с дверью стоял глиняный горшок с каким-то растением (как потом выяснилось). Сделав два широких и быстрых шага, мое плечо врезалось в дверь. Косяк тут же поддался и дверь с грохотом отворилась. Глядя на картину, которая предстала перед нами, Гвен медленно сползла по стене, обхватив руками голову и издав совершенно нечеловеческий вопль. Я стоял тяжело дыша. Кровать Алисы была пуста, а прозрачная занавеска колыхалась от легкого ночного ветра, влетевшего через открытое окно. В отличие от Гвен, ко мне осознание произошедшего приходило медленно. Окно номера Алисы выходило прямо на скат крыши. В голове, пронеслись мысли, о том, что отсюда открывается великолепный вид на звездное небо. Я подошел к окну, выглянул, Алисы. В душе еще теплилась надежда, что моя дочка сидит в пижаме на черепице с наушниками в ушах, а мы – глупые родители устроили шум исключительно из-за собственной мнительности. Надежда умела, даже не успев напоследок улыбнуться, ее место заняло отчаяние. Я только и смог, что пробормотать: «Как же так?». Мне пришлось приложить немалые усилия, чтобы не поддаться эмоциям. На более чем вековой черепице (может меньше, но за ней, судя по ее виду, не особенно ухаживали), ясно виден был след. При других обстоятельствах я бы счел его виной хозяина. Но мне показалось просто невозможным, чтобы покрытие было поломано точно по линии, ведущей к краю. Я вылез на скат, и подполз на четвереньках к краю крыши. В лунном свете на траве были видны следы черепицы. За моей спиной, помимо рыданий Гвен, раздалось оханье старика Этьена. Я тут же вернулся в номер. Этьен щелкнул выключателем, и все мы зажмурились от яркого света.
– Что это вы тут натворили, мистер Дорриш? – старик то ли не понял, что здесь произошло, то ли расстроился из-за выбитой двери, он тупо переводил взгляд своих почти бесцветных глаз с косяка на меня, потом на Гвен и обратно. – Миссис Дорриш, почему вы плачете?
– Алиса пропала! – Я удивился тому, насколько угрожающе прозвучал мой голос.
– То есть как? – старик невольно отшатнулся от меня.
– А вот так – сказал я. – И мне хотелось бы знать, кто это сделал?
Прямой вопрос поставил Этьена в тупик, он просто уставился на меня, но не вымолвил ни слова. А стоило бы, потому что его молчание я истолковал по-своему.
– Этьен, – уже открыто угрожая, сказал я, – Где моя дочь? Кто это сделал?
– Я не знаю, сэр. – Старик начал пятиться к двери.
Одним прыжком я покрыл расстояние, которое нас разделяло, подхватил за грудки и впечатал в дверь. Этьен охнул и захрипел, но продолжал хранить молчание. Я почему-то был уверен, что он знает, где Алиса. Мои руки вцепились в его шею и начали её сдавливать, подкрепляя все тот же вопрос дополнительной мотивацией. Внезапно я ощутил на своих плечах руки Гвен, которая пыталась меня оторвать от старика. Моя хватка ослабла, и Этьен опустился на пол, держась за шею и откашливаясь. Гвен с криками и слезами на глазах встала между нами. Я не могу вспомнить, что она кричала, уверен, что-то о безумии – это было единственным словом, которое я сумел разобрать. Меня охватило отчаяние, но усилием воли его удалось подавить. Мозг начал лихорадочно работать. Алису похитили – это очевидно. О том, с какой целью, мне даже не хотелось думать, потому что тут же накатывала ярость. Важнее было ответить на вопрос: «Куда?»
Кое-как извинившись перед Этьеном и не слушая причитаний Гвен о том, что нужно сообщить властям и вызвать полицию, я помчался в номер, нашел фонарик и выбежал прочь из отеля.
***
Через несколько мгновений я стоял внизу, на месте, где похититель спрыгнул с крыши. На улице было прохладно, выпала роса. Трудно было назвать это везением, учитывая случившееся, но именно роса давала надежду догнать и выследить негодяя, и тогда... честно говоря, понятия не имею, чтобы я сделал, но уверен, что ничего хорошего.
Луч фонарика высветил блестящую от капелек росы траву, на ней четко видны были следы, ведущие к дороге. Бежать было нетрудно, мотивация «ого-го», мыслей в голове минимум. Добежав до дороги, я решил, что везение меня оставило: похититель вполне мог сесть в машину, но этого не произошло, на асфальте остались следы. Я знал направление, а большего мне не требовалось. Похититель не пробежал по дороге и четверти мили, свернув в лес, где одолел подъем на холм. Пока следы были довольно свежими, хотя точно определить насколько я отставал, не удалось бы, слишком уж я увлечен был погоней. Эта мысль заставила меня остановиться. «Увлечен!? Увлечен, мать твою! Коллин, ты совсем с катушек съехал!? У тебя дочь пропала, ты должен её найти, а ты увлечён!». Открытие было неприятным, я ощущал себя охотником, хотя на самом деле должен бы чувствовать совсем иное.
Наконец, сделав несколько глубоких вдохов и успокоившись (насколько это было возможно) я продолжил погоню.
Достигнув вершины холма, я заметил отблеск света внизу. Вот оно! Теперь это была настоящая погоня. Спуск вниз стоил мне нескольких ссадин и порезов. Плевать. Я бежал на свет, не разбирая дороги, постоянно подгоняя себя мыслью, что где-то там моя дочь.
В какой-то момент мне даже показалось, что я увидел человека, который нес Алису на руках. Я не успел его рассмотреть, да и не до этого было. Главное – догнать, и тогда думать, что делать дальше. Пришлось ускориться. Только увидев, небольшой лесной домик на полянке, ко мне пришло осознание, что успеть перехватить беглеца в пути – не удастся. Облокотившись на ствол дерева, тяжело дыша, я остановился, думая, что все уже кончено – причем кончено плохо. Одному Богу известно, сколько людей в этой долбанной хижине, не говоря уже о том, что они собираются делать с ни в чем не повинной девочкой. По моему лицу текли слезы бессилия и отчаяния...
Я просидел около этой хижины до самого утра. Мои часы остались на прикроватной тумбочке, поэтому информация о том, сколько времени я провел, пялясь на тусклый свет, изливавшийся из окон, обошла меня стороной. Солнце, которому, очевидно, были до лампочки, переживания и горести всего человечества, неумолимо поднималось над лесом, горами, озером, и треклятым городком Гленвилладж, который теперь был для меня чем-то сродни язвы. Как я вообще мог подумать, что это место обладает красотой, не говоря уже о том, что в этом месте можно провести великолепные выходные. Гвен, ну нахрена ты выбрала именно это место, неужели нельзя было поехать в чертов Диснейленд, где толстые детишки обжираются ватой и пялят зенки на всяких супергероев и дергают родителей за рукава в надежде вытрясти из них еще несколько сотен баксов на развлекушки. Я бы с большим удовольствием отдал бы все, что было на моем счете, лишь бы видеть радость в глазах дочери. Да к черту радость, просто знать, что она в безопасности, а не дрожать от холода в лесу в ожидании криков дочери. До сих пор не могу поверить, что не зашел в хижину сразу же.
От мыслей, которые бегали внутри черепушки, словно цирковые лошади, меня отвлек звук открывающейся двери. Я выглянул из-за дерева. Из хижины, шаркая ногами, вышла старуха. Выглядела она древнее, чем было на самом деле. Возможно из-за того, что смотрела исключительно себе под ноги, и постоянно трясла головой.
Сначала я подумал, что она меня увидела и поэтому направилась в мою сторону, но эта мысль была сразу же помечена как бредовая. Заметь она меня, в мою сторону шла бы не старуха, а тот урод, что вошел в эту хижину ночью. Я прислонился к дереву спиной, и постарался дышать как можно тише. Бабуля все время бубнила себе что-то под нос, казалось, что недовольно, но прислушавшись к ее бормотанию, я понял, что так напевает песенку.
Старый станет новым город,
Люди заживут.
Будет вечным старый город,
Люди не сбегут.
Мать-земля полюбит город,
Будет всем приют.
Стихи были откровенно хреновыми, но в память врезались не хуже, чем текст попсовой песни. Есть вероятность, что я их запомнил даже не потому, что они простые, а из-за того, что я сделал потом. Возможно именно поэтому, я до сих пор во снах встречаю эту старушку, что напевает мне эту песню, как колыбельную, от которой просыпаешься в холодном поту. Но вернемся в лес, недалеко от Гленвиладжа.
Слушая ее пение, я продолжал думать о том, сколько человек в доме, и что сейчас происходит с моей дочерью. Воображение продолжало рисовать страшные картины, но я заставил его заткнуться и размышлять логически. Однако ничего дельного в голову не приходило. Единственным возможным вариантом было – ждать и надеяться. В крайнем случае, я просто вломлюсь в хижину и сделаю то, что нужно... Пока я был занят своими мыслями, старуха снова скрылась в доме, а через несколько минут вышел этот подонок.
Его рост был около двух метров, однако в фигуре было что-то странное. Складывалось ощущение, что его движения скорее заучены, нежели продуманы. Эдакий надрессированный человек. Его лицо практически не изображало никаких эмоций, а взгляд был пустым. Более странного человека мне ранее видеть не приходилось, или приходилось? Как-то раз я посещал одну больницу, где мне показывали отделение для детей с синдромом Дауна. У них были точно такие же лица. Мне почему-то вдруг стало понятно, что он не подлец, а скорее марионетка в чьих-то руках. В чьих? Старухи? Или в доме есть кто-то еще?
Решение пришло само. Меня укусило какое-то насекомое, и я не придумал ничего лучше, кроме как ударить себя по шее. Шлепок получился знатный и, разумеется, его услышали. Я решил, что скрываться больше нет смысла, и вышел на открытое пространство.
Парень вперил в меня немигающий взгляд. Воцарилась тишина. Та самая гнетущая тишина, от которой подскакивает сердцебиение, а кожа покрывается холодным потом. Не знаю, сколько времени мы смотрели друг на друга, казалось, что целую вечность. Безмолвие нарушила старуха. Скорее всего, она увидела нашу немую сцену через окно и решила вмешаться.
– Что вам нужно? – ее скрипучий голос был наполнен помесью раздражения.
Я решил ответить напрямую и поэтому, не сводя взгляда с высокого парня ответил:
– Я пришел за своей дочерью!
Краем глаза я заметил, как лицо старухи исказила гримаса страха, но она быстро совладала со своим лицом, и спокойно ответила:
– Не понимаю, о чем вы говорите! Вашей дочери здесь нет, а теперь убирайтесь – это частная территория!
– Я не уйду отсюда без своей дочери! – ответил я.
– Джон, этот человек хочет причинить нам зло! – крикнула старуха, очевидно, обращаясь к парню.
– Хорошо, Мама! – ответил парень и двинулся на меня.
Я начал отступать, как вдруг моя спина натолкнулась на что-то твердое. Оказалось, это был топор. Не думая, я схватился за рукоятку, вытащил его из полена и повернулся к Джону.
– Не подходи, а то убью, – предупредил я.
Но парень не слушал, он просто шел на меня, а я стоял с топором и не знал что делать. Когда расстояние, разделявшее нас, сократилось до трёх его шагов, он прыгнул. Я резко отскочил в сторону и отступил еще на несколько шагов. Джон, не сумев меня схватить, просто повернулся и пошел в мою сторону. Не знай я, что он человек, мог бы подумать, что передо мной робот, так спокойно было его лицо. Мне было страшно, потому что на меня шел громила весом почти в центнер, потому что его мать спокойно стояла и смотрела на все это, потому что моя дочь была в этом треклятом доме. Я оказался перед выбором, и ни один из вариантов мне не нравился. Но решать нужно было быстро. В тот же миг Джон прыгнул еще раз, я так же отскочил в сторону, но на этот раз по диагонали, чтобы оказаться за его спиной. Парень оказался проворнее, чем я предполагал и уже успел повернуться ко мне лицом, когда я ударил его топором. Удар пришелся прямо в голову. Лезвие топора застряло прямо под глазом, раздробив скулу. Он умер мгновенно. Я отпустил рукоятку топора, и Джон рухнул. Старуха закричала и бросилась прочь, меня охватила паника. В голове пульсировала мысль: «Она должна перестать кричать». Я побежал за ней. Когда я схватил ее и развернул лицом к себе, в ее глазах был ужас. Она перестала кричать, но ее трясло. Она монотонно повторяла, чтобы я не убивал ее. Я и не собирался, но когда подвел ее к дому, то она вырвалась и снова побежала. Не успел я рвануться за ней, как она споткнулась о корыто, которое стояло около крыльца, и упала. Когда я подошел к ней, она была уже в агонии, её голова была неестественно вывернута, а изо рта текла струйка крови. Я снова оказался во власти паники, настолько сильной, что забыл о дочери. Я метался из одной стороны в другую, не зная, что делать и как все это придется объяснять.
Через некоторое время я успокоился и сел на бревно, в которое и воткнули тот злосчастный топор, торчащий сейчас из головы Джона. Тут я вспомнил о дочери и кинулся в дом. Попав в прихожую, я остолбенел. Все стены были заклеены фотографиями Гленвилладжа. Тут были улыбающиеся люди, которые строят дома, отдыхают, рыбачат, гуляют. На этих фотографиях был цветущий город, который ничего общего не имел с тем, что мы видели сейчас. Я смотрел на фотографии и удивлялся, как так получилось, что этот город все покинули. Единственное изображение, никак не укладывающееся в общую картину – человек в черном балахоне с зеленым колокольчиком в руке. К тому же, это была не фотография – а рисунок. Причем ростом во всю стену. Я стоял, удивленный, ошеломленный, потерянный, смотря на ныне несуществующий город, как внезапно ощутил прикосновение. Рядом со мной стояла моя девочка.
Она ничего не сказала, просто взяла за руку и встала рядом со мной. Я тут же прижал ее к себе. На вопрос, что случилось, она отвечать не стала, просто обняла меня и сказала, что все хорошо. Все смешалось. Стало даже непонятно кого надо успокаивать: меня или Алису. Перед тем как покинуть дом, я завязал ей глаза, чтобы она не видела, что натворил ее папа. Мне было стыдно, страшно и больно за то, что я сделал и как.
Мы вернулись в отель. Алиса бросилась к матери. На заплаканном лице Гвен странным образом поместились одновременно облегчение, благодарность, радость и беспокойство. Она не спрашивала ни о том, как я нашел Алису, ни о том, что произошло в лесу. Уверен, что она поняла, каково мне просто по тому, как я на нее посмотрел.
Как только появилась возможность, я улизнул на место моего преступления под предлогом, что мне нужно прогуляться в одиночестве. Около хижины я нашел лопату и закопал трупы за домом, затем сколотил два креста и установил их. О том, чтобы пойти в полицию и рассказать свою историю не могло быть и речи. Содеянное мной тянуло лет на пятьдесят, так что я не мог позволить себе сесть в тюрьму. Перед тем, как навсегда покинуть это место я еще раз зашел в хижину. Мне нужны были ответы. Зачем этим людям понадобилась моя дочь, почему они предпочли умереть, и за что? В хижине оказалось только одно место, которое было закрыто на ключ. Ящик массивного дубового стола, который стоял прямо у окна, выходящего на двор, где произошла трагедия. Взломав замок, я нашел потрепанную записную книжку.
Она принадлежала некоей Марте Стивенс, по всей видимости, той старухе. Разбирать её корявый почерк было трудно, но я все-таки сумел прочесть почти все.
Она была одной из первых жительниц Гленвилладжа. Она видела, как закладывался этот город, как рос, и как умирал. Поначалу все было хорошо, жизнь кипела, многие из тех, кто приезжал сюда, оставались. Но через 10 лет после того, как построили гостиницу, начались странности. Люди стали говорить о странных фигурах, которых видели в лесах вокруг города. Они были одеты в черные балахоны, и в руке у каждого был зеленый колокольчик, который не издавал никаких звуков. Они ничего не делали, просто стояли, но появлялись всегда внезапно и так же исчезали. Жителей охватил животный страх. Многие стали уезжать
Но самым ужасным стало утро 16-го января, когда проснувшиеся люди вдруг обнаружили, что все берега озера (насколько было видно) были заполнены этими фигурами. Зрелище настолько испугало жителей, что к вечеру в городе не осталось ни одного человека, которому было куда уехать. Остались только те, кому некуда было бежать. Никто не знал, что это за фигуры. Люди ли это, зачем они пришли, почему они ничего не говорят, почему ничего не делают? Марта все это видела, но не захотела с этим мириться. Она хотела раскрыть эту тайну и снова возродить город. Ей даже удалось убедить оставшихся жителей построить ей хижину прямо в лесу. Она искала встречи с «черными балахонами», следила за ними. Желание добиться своего превратилось в одержимость. Долгое время ей ничего не удавалось. Но в один из дней (дату я не смог разобрать) в город приехала семья. Они остановились в отеле и, конечно же, не раз ходили в лес в походы. Как-то девочка из этой семьи отошла далеко от привала, заблудилась, и наткнулась на одного из «балахонов». Она спокойно подошла и попросила отвести ее к родителям. «Балахон» взял девочку за руку, поднял колокольчик, и внезапно он зазвонил. После чего и «балахон» и девочка исчезли. Марта, которая все это время пряталась за деревом неподалеку, отправилась искать привал, чтобы сообщить родителям о несчастье, которое произошло с их дочерью. Каково же было ее удивление, когда она обнаружила на привале всю семью. Девочка, сидя у костра рассказывала о волшебнике, который спас ее. Родители снисходительно кивали в ответ. Марта хотела броситься к девочке и расспросить ее, но потом передумала. Неизвестно как бы отнеслись к этому ее родители. В дневнике она называет это решение самой большой ошибкой в своей жизни...