— Значит, войны нет! — робко спросила Ника.
— Нет, девочка нет! Никакой войны нет, и в ближайшее время не ожидается! — отчего-то раздраженно и зло ответил полковник.
Склонившись низко над столом, он перебирал какие-то бумаги, но, вдруг резко подняв голову, он гаркнул на притихших девчонок:
— Вы ещё здесь? А ну живо домой, и, что бы духу вашего здесь не было!
Они мчались по длинному коридору, громко стуча каблучками, спотыкаясь, натыкаясь на стулья, расставленные вдоль стен, падая на них, хохоча и создавая много шума. Где-то открывались двери и кто-то, что-то кричал им вслед. Наконец они выскочили из здания, и тяжелая массивная дверь с шумом захлопнулась за ними. Стараясь вдохнуть глубже све-жий морозный воздух, они стали успокаиваться. Достали зеркальце, и поочередно вгля-дываясь в него, стали стирать платочком тушь, растекшуюся под глазами от смеха.
— Он ненормальный! — убедительно произнесла Алевтина и крутанула пальцем у вис-ка. — Как закричал на нас, я думала, что умру от страха на том же месте. Повторяю, он или контуженный, или законченный псих!
— Будешь тут контуженным, если таких, как мы с тобой, он может каждый день домой пачками провожает.
— Тогда скорее всего он псих! — настаивала на своём Алевтина, вглядываясь в зеркаль-це, и поправляя ноготком слипшиеся ресницы.
— Смотри, ещё услышит! — засмеялась Ника, оглядываясь на тяжелую массивную дверь.
— Можно подумать, он следом за нами бежал! Больно мы ему нужны! — фыркнула Алев-тина, и тут — же вздохнув, добавила: — Не получилось ничего у нас с тобой. Мечтали, меч-тали и зря… Вот так всегда! Одним махом можно покончить со всякой мечтой. Теперь только и осталось, что выйти замуж!
Ника, глядя на взгрустнувшую подружку, засмеялась, но Алевтина опять вздохнула:
— Тебе хорошо смеяться, у тебя жених! А у меня никого нет!
— Около тебя как пчелы, всегда вьется рой парней, кого-нибудь полюбишь!
— Кого? — возмущенно воскликнула Алевтина, смахивая со лба золотистый завиток во-лос, что нечаянно выбился из-под тугой вязаной шапочки.
Накрашенные ресницы девчонки сжались в узкую полоску, а пухлые губы презрительно скривились:
— Разве это мужчины? Здесь их нет! Ау, отзовитесь! А вот там, на войне, сразу увидишь настоящего героя…
— Разве нельзя увидеть героя без войны, без камуфляжной формы, без…
— Ах, Вероника, ты чересчур земная. А оттого наивна, и совсем не знаешь мужчин. Да без войны они же все трусы и подлецы…
— Я бы этого не сказала! — сухо произнесла Ника, и бросив: — Пока! — пошла вперёд, по
длинному узкому тротуару, скользя каблучками по накатанным обледенелым дорожкам.
Она земная! Может быть, так оно и есть! И разве это так плохо? И разве плохо, если её любимый будет простым и таким же земным человеком, как и она сама. Разве это так плохо?
ГЛАВА 6.
Ника, услышав, как во дворе лает собака, каждый раз выскакивала на веранду, а за-тем неслась в тапочках по талому снегу к почтовому ящику. Обратно она возвращалась хмурая, пряча глаза и закусив губы. Черные длинные волосы выбились из-под заколки и
повисли вдоль щёк. Мария ничего не говорила. Она лишь сочувственно смотрела на сгорб-ленную фигурку своей дочери и грустно улыбалась. Что она могла сказать Нике? О чем, и зачем? Пусть ждёт! Наверное, это её участь. Мало ли приходилось и приходится ждать женщинам на Руси своих любимых. Они это делают порой всю свою жизнь!
Вот поэтому, что бы не ждать, Мария больше не вышла замуж после смерти мужа. Ей всего хватило в её жизни, всего сполна!
В окно кто-то нетерпеливо забарабанил, и Ника, накинув платок, помчалась бегом на улицу, теряя на ходу тапочки, и что-то отвечая матери, на её возмущенные возгласы о весеннем ветре, мокром снеге и простуде. Но все эти слова бесполезны. Тяжелая вход-ная дверь уже захлопнулась, и лишь занавеска колышется, словно сетуя на что-то.
Ника влетела в комнату сияющая, и с разбегу бросившись на диван так, что у бедного старикана застонали все пружины, закричала радостно, потрясая цветной открыткой:
— Есть! Он прислал мне телеграмму, слышишь мама, телеграмму!
Она осторожно надорвала марку, и раскрыв открытку стала читать:
— Ника! Поздравляю с днем рождения! Желаю счастья и здоровья. Володя.
— И это всё? — растерянно прошептала Ника, с недоумением вглядываясь в яркий цве-ток на открытке, а затем, обратив на Марию глаза, полные слёз, спросила: — Мама ска-жи, что это? Кто это писал? Это не он! Это не его слова! Он не мог, не мог так написать!
— Дочка успокойся! Ведь это телеграмма. В ней всё нужно излагать сухо, кратко, без эмо- ций…
— Нет, нет! Это не он! А если это он, то значит, он обманул меня. Я целый год ждала его самого, он обещал приехать ещё прошлым летом. Я ждала его объяснений, что же случи-лось. Ждала его письма целый год. А он мало того, что не приехал, он даже не написал. Даже не извинился. Даже не объяснил мне ничего. И эта телеграмма… как насмешка!
Ника огромными глазами смотрела на мать, не замечая, как по щекам её катятся слёзы.
Шершавая ладонь матери опустилась на черноволосую голову дочери и нежно погладила её.
— Подожди, подожди родная, подожди мой милый ребенок. Нельзя так сразу обвинять парня во всех грехах…
— Грехах? А может, он уже женился, а может, просто так морочит мне голову?
Огромные глаза дочери смотрят, не мигая, на усталое лицо матери, и та, горестно взды-хая, отвечает:
— Может, и женился! Всё может быть дочка! Ведь ему уже много лет. Сколько же, дай
Бог памяти?
— Двадцать пять! — безжизненным голосом произносит Ника, и словно обессилев, опус-кается на рядом стоящий стул, и сидит прямо, не шевелясь, напоминая своим отрешенным видом какую-то древнюю античную скульптуру.
Мария возмущенно вскидывает руки, но через минуту она уже сидит рядом с дочерью, и, поглаживая её по плечу, тихо говорит:
— Двадцать пять! Солидный возраст для мужчины! Уже давно пора иметь семью, де-тей… — помолчав, вздохнула и добавила:- Но мне кажется Володя не такой, он не будет те-бя обманывать. И плохо про него не думай, дочка. Подожди ещё! И прошу тебя, не расстраивайся! Не надо…
— Успокойся мама! — улыбнулась Ника, грустно глядя перед собой. — Я уже не растра-иваюсь. Всё шло к тому! Любовь в письмах! Как глупо! Почти как роман в стихах! Ну, а те-перь всё прошло! Не бойся мама за меня. Всё нормально. Всё хорошо!
— Ну, вот и закончилась эта любовь, которая тянулась почти десять лет. Глупая дев-чоночья любовь! Детская любовь, или влюбленность? — думала Ника, порой вечерами раз-бирая старые, пожелтевшие от времени письма.
Ей доставляло удовольствие читать и перечитывать их. И каждый раз она находила что-то такое, что казалось, как же она могла пропустить это слово, это выражение, не за-метить того подтекста, что сквозил между строк.
Уже прошел год как она закончила медицинское училище и уехала работать в Крым, в
Симферополь. А если бы не уехала? Может, что-то и произошло бы с ней, вернее с её сердцем, которое казалось, было наглухо замуровано, словно консервная банка все это время, и которое, в конце концов, могло взорваться. Но, слава Богу, этого не произошло.
Подружка уговаривала её недолго, и Ника уехала с ней, сразу же на второй день после выпускного вечера. Они устроились работать медсестрами в детскую больницу, в центре города. Им дали комнату в новом общежитие, в большой пятиэтажке мало-семейке, построенной на краю города, расположившейся рядом с огромным, зеленым по-лем пшеницы…
Первую неделю девчонки очищали и отмывали комнату от строительного мусора, а за-тем обустраивались, получая новую мебель, подшивая и вешая на окна дешёвые зана-вески, купленные в универмаге на последние деньги. Здесь в общежитии, Ника познако- милась и подружилась с другими девчонками, и, как ни странно, но она как-будто ото-шла душой, оттаяла, и как будто избавилась от той боли, что терзала её, и которую она постоянно ощущала, почти физически, в своем сердце.
Целыми днями девчонки хохотали над всякой чепухой, по любому поводу. И громче всех смеялась Ника. К собственному удивлению она оказалась самой весёлой и болтли-вой среди девчат, чего раньше она просто никогда за собой не замечала.
Отработав год в Крыму, и честно заработав отпуск на две недели, она уезжала в Казах-стан. Там жили её две старшие сестры. Одна в большом областном городе, другая в гор-ном поселке, где строился огромный горно-перерабатывающий комбинат. Поселок нахо-дился неподалеку от Керкена, и Ника, успевшая побывать у всех сестер в гостях, с не-терпением ждала того момента, когда, наконец, они все вместе поедут в Керкен. Там их ждала тетя Фаня, постаревшая, но всё такая же жизнерадостная и жизнедеятельная, как и прежде. В первый же день приезда Ника помчалась в Яр.
— Мой старый, любимый Яр, здравствуй! — шептала девушка, бродя по сухой траве, уже выжженной безжалостным южным солнцем.
Она разглядывала русло еле бегущего Ручья и с наслаждением вдыхала аромат утрен- ней прохлады, веющей от воды. Она села неподалеку от берега и стала вглядываться в прозрачную воду. Маленькие рыбешки всё также суетились в Ручье- речушке, как и де-сять лет тому назад, и Ника рассмеялась, вспомнив, как в детстве она вместе с мальчиш-ками ловила тряпкой этих несчастных малюток, а затем пыталась устроить дома аква-риум, не понимая, отчего мама сердится на неё и заставляет унести рыбёшек обратно. Она вспомнила, как тяжело было тащить в Яр полную банку с водой, боясь при этом споткнуться и упасть.
— Ах, как это было давно и неправда! — проговорила Ника и с блаженством потянулась.
Утреннее солнце ещё лишь поднималось из-за высоких ив, но первые лучи уже робко касались земли, едва пробиваясь сквозь густую листву.
Девушка встала, отряхнула юбку от песка, и пошла вдоль берега, вскоре поравнявшись с густыми зарослями чертополоха. Именно здесь она когда-то затерялась, среди этих ко-лючих звездочек. Хотя нет! Тогда было начало лета, колючки были зелены и даже краси-вы, а сейчас они пожелтели, и белый пух клочьями спускается с сухих стеблей.
Ника хворостиной постучала по стволу и тот, вдруг стал пылить маленькими белыми парашютами. Ника, гикнув как когда-то в детстве, помчалась вдоль белых кустов, стукая по стволам, и поднимая в этот тихий утренний час в Яру не только белые пушистые обла-ка, но и тот шум, что издают сухие, безжизненные растения.
Наконец устав, она поднялась наверх обрыва, и, немного подумав, зашагала по тропин-ке, ведущей совсем в противоположную сторону от дома тёти Фани.
А вскоре Ника стояла у своего бывшего родного дома, где она когда-то родилась. Жад-ными глазами вглядывалась она в окна, в калитку, в палисадник дома, ставшего вдруг неправдоподобно маленьким и чужим. Она с любовью погладила шершавый ствол бе-лой акации, росшей у забора, и вздохнула. Сколько же лет этому дереву, а оно нисколь-ко не изменилось, стоит такое же, как в детстве, и ствол нисколько не стал толще, хотя другой ствол давным-давно спилен. Она помнит до сих пор, как застряла её коленка в расщелине двух стволов, помнит тот панический ужас, когда поняла, что ногу ей са- мой не вытащить, помнит тот страх, когда отец, освободив её из плена дерева, спи-лив один ствол, пообещал серьёзно поговорить с дочерью, о её поведении, а вернее всего выпороть…
Ника улыбнулась, прошла дальше, и остановилась перед домом Володи. Во дворе зала-яла собака, и пожилая женщина вышла во двор, видимо посмотреть, на кого лает псина. Ника, сделав вид, что случайно заглянула во двор, отвернулась и пошла прочь. Оглянув-шись, она увидела, что пожилая женщина стоит у калитки, и, подняв над глазами козы- рек ладошки, смотрит ей вслед.
— Стыдно? Неужели тебе стыдно сказать этой женщине "здравствуйте!".-шептало что-то внутри неё. — Неужели ты уйдёшь, так и не спросив, так и не узнав о нём у его матери. Мо-жет, с ним что-то случилось, может, он женился, а может, ждёт тебя…
— Всё хватит! — решительно прозвучало внутри её сердца. — Хватит! Всё прошло! Десять лет- это не десять дней! И хватит об этом!
Короткий отпуск подходил к концу. Через два дня Ника уедет, а сегодня она идёт на свидание со старым другом детства. Это тот самый Игорь, которого когда-то укусил Пи-рат. Неужели это когда-то было?
Игорь шёл рядом с ней, высокий симпатичный парень, и даже красивый. Он о чем-то рассказывал, а Ника, искоса поглядывая в его лицо, с удовольствием узнавала в нём знакомые с детства черты, которые не исчезли, а просто слегка изменились.
Игорь обстоятельно, долго и скучно рассказывал о своей работе, товарищах, о своих увлечениях, а Ника, глядя на его огромные руки, всё думала:
— Интересно, он обнимет её или нет?
Он так её и не обнял. Даже в последний вечер, перед отъездом, он опять что-то долго ей
объяснял, а она, согласно кивая головой, думала о том, поцелует он её или нет?
Он так и не поцеловал её. Она уехала, скорее всего, радостная, что всё так получилось. Радостная и недоумевающая! Почему? Ну, почему она не может переступить ту черту, ко-торая среди них, девчонок, зовётся СТОП! Да, стоп! Внутренний стоп- кран! Он сраба-тывал постоянно, не давая ей переступить через эту черту, через себя! Иной раз это при-носило удовлетворение от собственной непогрешимости, но иногда, а вернее чаще всего, Ника чувствовала лишь боль в сердце, и комок в горле, который мешал ей дышать. Поче- му? Ну почему она не может быть немного другой. Немного легкомысленной, немного на-ивной, немного покладистой…
Что, разве парней не было в Симферополе? Разве никто не обратил на неё внимания?
Да нет же, бегала она и по ночным полям, раскинувшимся прямо за общежитием, и валя-лась она в пшенице, приминая безжалостно к земле тучные упругие колосья, глядя в ночное небо, похожее на яркий красочный шатер, где чему-то загадочно улыбалась ог-ромная луна. Луна смотрела ехидно прямо ей в глаза, и Ника сама вдруг начинала смеяться так громко и весело, что вводила в смущение своего пылкого кавалера. И опять же, оттолкнув очередного поклонника, она уходила одна, так и не испытав ничего кро-ме ощущения пустоты в сердце и щемящей тоски. Так отчего же, отчего теперь она хочет иное…
Она вернулась на работу отдохнувшая, посвежевшая. Видно прогулки по родным мес-там помогли ей в чем-то. Ника опять с радостным упоением ушла в свой мир: мир работы, поездок к морю, прогулок по городу, по дискотекам и кинотеатрам. Нет, это была не раз-гульная жизнь. Это была интересная жизнь, наполненная радостью новизны и бессмыс-лицей завтрашнего дня. Это была юность, такая, какая она и должна быть!
Никто никого не заставлял делать что-то дурное и противное самому себе, хотя здесь в общежитие, вдали от дома, каждый был волен делать всё, что ему заблагорассудится, и распоряжаться своей жизнью так, как ему хотелось. На то это и было — Общежитие!
Нике писали подружки по школе, знакомые парни, сестры. С особым волнением она ждала писем от мамы. Письма от неё приходили, но в них было одно и тоже, про болез-ни, хозяйство, и множество советов да наказов. Всё! Ни слова о Володе!
Так прошел март, и опять всё было тихо.
— Всё! Всё! — шептало что-то внутри. — Значит, его нет! Он умер! Его просто нет!
Пришло письмо от Игоря. Он спрашивал разрешения писать ей.
— Пиши! — отвечала Ника.
Какая разница, кому отвечать на письма. Но письма Игоря, почему-то в начале скромные и даже робкие, с каждым разом становились всё более любвеобильными. Ника, не привык-шая к таким излияниям на бумаге, порой со страхом брала в руки очередное послание.
Нередко она краснела, когда читала письмо, и с досадой отбрасывала его от себя, но дружный хохот девчат возвращал её опять к весёлому состоянию духа, и жизнь Ники, слег-ка потревоженная письмом Игоря, снова входила в своё русло.
Приближался июнь месяц, и что-то там внутри Ники тревожило её. Она опять летела в Казахстан!
— Наверное, именно теперь там должно что-то проясниться! — думала Ника, сидя в са-молёте. Игорь звал её, просил приехать в отпуск. Сестры тоже просили. Ленуся собира-лась познакомить Нику с "классным парнем", работающим вместе с ней в одном цеху.