Ленуся ругает её постоянно. По вечерам она прибегает к Нике проведать её, а заодно уз-нать, нет ли каких вестей от Анатолия.
Нет! Пока никаких! Анатолий уехал так быстро и неожиданно, что Ника даже не поняла тогда, насколько он осложнил ей жизнь. Но разве могла она сказать своему мужу что-то против? Нет! Он все равно не послушал бы её. Видимо решение об отъезде давно созрело в его голове.
Ника, вздохнув, опять посмотрела на часы, оглянувшись, увидела скамейку, уютно при-мостившуюся под высоким серебристым тополем, подошла, и устало опустилась на неё. Запрокинув голову, молодая женщина внимательно вглядывалась в колышущую крону дерева, и думала о своём.
Лето! Июнь! Какая прекрасная пора! Но всё равно она любит осень, когда опадает лист-ва с деревьев, когда в воздухе медленно кружится тронутый золотом лист, и тихо ложит-ся прямо в раскрытые ладони. И вот тогда, приглядевшись к этому подарку природы, на-чинаешь поневоле сознавать, что и ты сам похож на тот листок, который отжил свой век, и отцвел свою пору, теперь падает в чьи — то ласковые трепетные руки, или под чьи — то безжалостные ноги, в конце концов оставляя после себя лишь горстку перемолотой тру-хи или горсть пепла… Грустное, но вполне логическое завершение жизненного пути!
Ника вздохнула и закрыла глаза. В памяти вдруг возникло лицо Анатолия. Он печально смотрел на неё, стоящую на перроне с детьми, махал рукой из открытого окна, и пытался улыбнуться губами, дрожащими мелкой дрожью. Ей самой тогда хотелось плакать. Поче-му? Может потому, что она ненавидит расставания, от которых веет разлукой…
— Я скоро напишу вам! — крикнул Толик напоследок.
Но вот уже прошёл целый месяц, а от него нет никаких вестей. Может, он так и не на-шёл ничего подходящего в далёкой России. Хотя, Россия большая! Но все-же поехал То-лик к своему бывшему армейскому другу. Этот друг живет в Саратовской области. Стран-но, почему ехать надо именно туда? Не лучше ли поехать к маме, на Урал! Это намного ближе и понятнее…
Но разве можно переубедить её "хорошего" упрямого мужа. Это только со стороны кажет-ся, что Толик во всём покладистый парень. За прожитые вместе годы, Ника изучила своего мужа и знает, что упрямство, главная черта его характера. Конечно, и она не по-дарок, и поэтому иногда ей совсем не хочется спорить с Толиком, как и в этом случае. За какие-то два дня он собрался, и укатил ещё с одним товарищем искать "новые места",вер- нее, " новые земли" для переезда. Может это и правильно! Пока нет малыша, надо быстрей перебраться на новое место жительства. Но ей и сейчас уже так тяжело! А что будет даль-ше?
Ника вздохнула опять, и, взглянув на часы, поднялась со скамейки. Пора в детский сад
за Данилкой.
— Папа скоро приедет? — капризно тянул сын, и Ника, в который раз отвечала ему:
— Скоро! Скоро твой папа приедет за нами!
Данил недоверчиво смотрел на неё, но видимо, что-то удерживало его от дальнейших вопросов, и, хлюпнув носом, он обиженно засопел, явно выказывая, таким образом, своё недоверие к словам матери.
Подойдя к воротам, Ника увидела соседку, тётю Тамару, которая жила через дорогу в маленьком чистеньком домике. Соседка был грузной, страдающей одышкой женщиной, проработавшей всю свою жизнь на железной дороге, но так и не успевшей обзавестись му-жем и детьми. Кажется, отсутствие оных качеств замужней женщины, повлияло на неё так неблагоприятно, что к пятидесяти годам она превратилась в женщину, которая помимо одышки страдала неуживчивым характером, граничащим с чрезмерным любопытством.
— А идёшь? — встретила она Нику у ворот своего дома. — А я тебя уже тут битый час до-жидаюсь. Телеграмму тебе принесли. На переговоры с Орлом вызываетесь. Это кто же там у вас живёт?
Ника, пробормотала что-то о далёких родственниках, очевидно, удовлетворив в какой- то мере любопытство соседки, потому-что, увидев, что Ника входит в калитку, соседка развер-нулась и тоже побрела к своему дому.
Вечером заглянула к ней Ленуся. Она, внимательно посмотрев на младшую сестру, участ-ливо спросила:
— Что-то ты какая-то кислая в последнее время стала. Тебе нездоровится?
Ника, потерев руками поясницу, пожала плечами:
— Если насчет беременности, то всё в порядке.
— Это хорошо! А настроение можно самой себе поднять. Не думай о плохом, и не пере-живай. Всё будет нормально!
Лена ласково похлопала Нику по руке.
— Через неделю поеду в Керкен. Немного хочу отдохнуть от всех дел и забот. Может, ты тоже поедешь вместе со мной?
Ника грустно улыбнулась:
— Ты же знаешь, что теперь я здесь почти пленница. Дом не бросишь, собаку и курей кормить каждый день надо…
Люся согласно закивала головой, а потом, подумав, радостно предложила:
— Ну, тогда я детей заберу. Пусть шумно будет, но думаю, тётушка только рада будет нашей компании. А дети в Яру побегают, порезвятся на природе.
Ника вздохнула:
— Ах, как бы я хотела в Керкен. Иногда я вижу во сне Яр, Ручей, всю нашу шумную ватагу…
— Вот и отпускай детей, нечего им здесь в городе пылится! — засмеялась сестра.
А на следующий день Ника ходила с детьми на переговоры с Анатолием. Обратно они шли по аллее, и Ника, вопреки своей привычки, в этот раз совсем не замечала красоты огромных деревьев, зелёной травы, буйного цветения кустов роз на клумбах.
Дети умчались вперёд на качели, и сейчас ей никто не мешал думать о том, что ска-зал Анатолий. Оказывается, он уже работает механиком в селе, где-то под Орлом. В теле-фонной трубке что-то щёлкало, шипело, было так плохо слышно, что говорил ей Толик, но Ника всё же поняла, что её муж почти что счастлив. Видимо, он нашел то, что было ему по душе. У него есть работа, заработок, в колхозе обещают дать квартиру или дом, и он надеется через неделю или две получить это жильё. Так что Нике надо срочно прода-вать дом в Казахстане, грузить контейнер и приезжать.
— Но как я это сделаю одна? — начала кричать в трубку Ника, но Толик очевидно по-няв, что она хотела сказать, перебил её:
— Ничего, справишься! Дом отдавай по дешёвке, за ценой не стой. А контейнер твоя сестра с мужем помогут загрузить. Я приехать не смогу. Буду работать, и ждать жильё. А иначе его могут перехватить такие же переселенцы, как и мы.
— Неужели она скоро уедет отсюда! — стучало в висках Ники. — Неужели всё это, сейчас такое родное и понятное, скоро станет чужим и далёким для неё.
Она остановилась, провела рукой по коре огромного дерева, росшего в конце аллеи.
— Скоро и это дерево станет таким далёким и чужим…
— Мама! Ты чего отстаешь? — услышала Ника, словно издалека нетерпеливый голос сво-ей дочери, и тут-же, словно очнувшись от своих дум, она улыбнулась и прибавила шаг.
Дневная жара спала, и вечерняя прохлада овеяла уставшие за день улицы, скверы и парки. Ника не торопилась домой. Дети, уже два дня, как уехали с Леной в Керкен, и те-перь ей абсолютно нечем заняться. Можно не готовить кушать, не стирать, и даже забыть об уборке в доме. У неё тоже будет отпуск! Полнейшее расслабление от всех дел и забот. Через две недели в декрет. Осталось ещё отработать четыре смены, и она будет свободна. Хотя впереди предстоят такие тяжелые дни, что ни о чем не хочется думать. Пока что! Ну, а на днях она подаст объявление о продаже дома. Уборку во дворе, дети сделали сами, но этого мало, надо завтра побелить дом…
— Вероника Антоновна, здравствуйте! — вдруг услышала Ника хрипловатый мужской голос, показавшийся ей знакомым.
Оглянувшись, она увидела мужчину, неряшливо одетого, в помятых брюках и такой же помятой рубашке. Лицо мужчины скрытое наполовину смешной и нелепой шляпой, нес-колько опухшее, с небритым заросшим подбородком, показалось Нике тоже знакомым до странности, но неприятным и отталкивающим. Быстро сгущающиеся сумерки придавали что-то зловещее нескладной фигуре мужчине, застывшего рядом, а огромные черные очки являли собой нелепое дополнение к его странному облику.
— Простите, я вас не знаю! — произнесла Ника, вставая со скамейки, и порываясь прой-ти мимо этого неприятного человека.
— Как-же так? Вы не помните меня? — огорченно спросил мужчина, следуя за ней. — А ведь совсем недавно у нас с вами состоялся очень смешной разговор!
Мужчина доверительно склонился в сторону Ники. Почему, но Ника вдруг почувствовала угрозу в этих словах.
— Послушайте! Вы говорите мне какими-то загадками. Я вас не знаю, и извините меня, я тороплюсь.
Она повернулась, чтобы уйти, но мужчина схватил её за руку.
— Как вы быстро забыли обо мне! А я вас не забыл, нет! Более того, я о вас помнил каж-дый час, каждую минуту, с той поры как вы… как вы отказали мне.
Мужчина, поперхнувшись, всё — же закончил свой диалог, который он произносил тороп-ливо, словно боясь, что его или остановят, или он забудет что-то сказать. Ника со страхом вглядывалась в полутемное лицо мужчины, скрытое наполовину ковбойской шляпой, пы-талась разглядеть за тёмными очками его глаза, и вдруг вспомнила, что это же тот самый чудак со своим неудавшимся сватовством. Ну да, конечно, это он! И даже шрамы теперь стали видны отчетливей, хотя заросшая щетина, да одутловатое лицо почти срав-няли изъяны на его лице, и словно превратили того странного человека в незнакомца… А собственно, не мудрено забыть то, что произошло почти два месяца назад, если тебе это совсем ни к чему. Но вот только, кажется, кто-то сказал тогда, что у этого человека не всё в порядке с головой…
— С той поры, как вы отказали мне, я о вас постоянно думал, справлялся о вас! Вы ска-зали мне тогда правду, у вас есть дети…
— У меня есть и дети, и муж! — перебивая его, быстро проговорила Ника.
Она старалась уйти от этого странного мужчины, но он не отставая, шел следом за ней.
— Дети есть, а муж…Сейчас вы просто обманываете меня! У вас нет мужа, он уехал! Тихо засмеялся мужчина, и Нике почудилось что-то зловещее в этом тихом смехе.
— Отойдите от меня! — она рванулась вперёд, но мужчина успел её схватить за руку, и, притянув к себе, глядя сквозь черноту очков ей прямо в глаза, ставшими огромными от ужаса и страха, прошептал:- Боишься?
Он вновь тихо засмеялся, обдавая Нику гнилостным запахом больных зубов и тела.
— Не бойся, я не кусаюсь.
— Пустите меня! — закричала Ника, и, изо всех сил толкнула от себя страшное, дурно пахнущее лицо мужчины.
Мужчина, зашатавшись, выпустил руку женщины, но, опять засмеявшись, крикнул вслед, бросившейся бежать от него Ники:
— Я приду к тебе! Жди меня, милая!
Ника бежала по улице, ведущей к её дому. Она оглядывалась, прижимая правую руку к животу, отчего-то бьющемуся у ней по ногам. Подбежав к воротам, она долго искала ключ в своей сумочке, затравленно оглядываясь по сторонам.
— Такое странное ощущение, что все вымерли в этот вечер на улице. Даже машины, и те не проезжают по дороге. — думала она, лихорадочно шаря в сумочке.
Наконец она нашла ключ, и торопливо вставив его в маленькое отверстие в воротах, с облегчением почувствовала, как щелкнул замок. Ника промчалась по двору так быстро, словно за ней и в самом деле кто-то гнался. А, открывая дверь в дом, она опять оглядыва-лась, словно вот-вот сейчас из густых зарослей малины должен был выскочить кто-то ди-кий и ужасный. Захлопнув двери, закрыла их на крючок, и только тогда Ника перевела дух и обессилено села на стул.
— Боже, как страшно! — думала она, потирая руку, но вдруг, вспомнив о том, что мужчи-на держал её именно за эту руку, она брезгливо поморщилась, и бросилась в ванную.
Набрав воды, она принялась с ожесточением тереть мочалкой руки, шею, плечи, словно пытаясь убрать с себя всё, чего могло коснуться зловонное дыхание этого человека. Поду — мав, она окунула в воду голову, и с силой стала втирать в мокрые волосы шампунь, под-нимая в ванне белое пушистое облако пены.
Ника вышла из ванной, закутавшись, в свой любимый нежно-розовый халат, подарок Ана-толия. На голове её наверчена башня из полотенца. Неспеша она прошла на кухню, и вспомнила, что до сих пор ещё ничего не ела. А ведь за окном уже ночь, и в это время она обычно старается не кушать. Но сегодня она выбилась из графика, так что хотя бы чай, но надо выпить. Взяв чайник, она прошла на веранду, где стояла газовая плита. Зажгла кам-форку, поставила на огонь чайник, повернулась уходить, но вдруг что-то мелькнуло у неё перед глазами, и, обратив взор на темное окно, Ника закричала от ужаса. В окно веран-ды, расплющив о стекло, нос и губы, смотрел на неё тот самый, странный и страшный че-ловек.
— Ну, ты ждёшь меня? — услышала Ника вдруг хриплый голос.
— Нет, нет! Уходите! А иначе… — она отступала, с ужасом вглядываясь в окно.
— Что иначе? Ты позовешь милицию? — засмеялся мужчина, и постучал ногтем по стек-лу: — Вероника! Открой двери, я же люблю тебя!
— Нет! Убирайтесь отсюда, проваливайте вон! — завизжала женщина, и, заскочив с ве-ранды в прихожую, закрылась на задвижку.
Она прижалась к стене, прислушалась.
Было тихо, очень тихо! Только ребёнок в животе вдруг стукнулся головкой под самое её сердце, и мелко — мелко застучал, где-то сбоку, своей ножкой.
— Тише милый! Тише! — уговаривала Ника ребенка, и тот словно послушавшись её, утих.
— Неужели ушёл? — с надеждой подумала Ника.
И словно в ответ, вдруг на веранде раздался звон выбитого стекла и через стеклянную дверь, ведущую в коридор, Ника увидела, как в проёме окна показалось страшное ух-мыляющееся лицо мужчины. Ника побледнела, сердце её застучало громко, отдавая уда-ры прямо в живот, да так, что ребёнок, словно опять подскочил, и изо всех силы уперся головой в стенку её живота.
— Открой милая! — послышался вкрадчивый голос, а через секунду дверь в коридоре мелко задрожала.
— О, Боже, помоги! Господи, спаси и сохрани! — побелевшими губами шептала Ника, вжимаясь в стену, и обратив куда-то вверх глаза полные мольбы, страха и слёз.
Но затем, вдруг подняв ко лбу пальцы сложенные вместе, она осенила себя крестным зна-мением. И тут сильный удар потряс дверь. Но, качнувшись, тонкое дерево выдержало удар. Ника застыла с поднятой вверх рукой. Ужас происходящего отразился в её глазах. В них появилась обреченность и покорность затравленного и загнанного в угол животно-го, когда более сильный удар опять прошелся по двери, и она увидела, как тонкая дос-ка лопнула в месте замка.
— Нет! О, Боже, нет! — шептала женщина, отступая в зал, натыкаясь на углы дверей и косяков, спотыкаясь о ковёр, постеленный на полу, цепляясь халатом за журнальный сто-лик, на который она наткнулась в темноте комнаты.
Звон разбитого стекла, треск ломающейся доски, словно привёл её в чувство. Она остано-вилась и стала оглядываться, в надежде найти хоть какое — то укрытие в зале. За окном загудела машина, и Ника, вспомнив о форточке, рванулась к окну, распахнула настежь маленькую створку, и закричала, что было сил, обращаясь в жуткую темноту ночи:
— Помогите! Люди! Помогите!
Треск упавшей двери, и смех, дикий, леденящий душу, и руки, тянущиеся к ней, словно из преисподней, и, тут — же, яркая вспышка света с дороги, вырвавшая из темноты двор за окном, деревья, часть комнаты, и страшный оскал лица, толи человека, толи демона, надвигающегося на неё. Вот что было последнее в памяти Ники, прежде чем страшная боль прошлась по её животу, а затем наступила тьма.
ГЛАВА 20.
Что-то качало, убаюкивало её, ласково гладило её волосы, лицо, руки, тихо шептало что-то ей. Что? Ника ещё не понимала, но уже знала, что это совсем не больно и не страш-но. Что всё жуткое уже позади. И если это что-то, похоже на руки её любимого, шепот по-хож на шепот её любимого, так пусть же! Она согласна! Значит, умереть это совсем не страшно, это даже приятно, если знать, что там, на небесах она встретится с любимым! С её Володей! Она знает, только его глаза могут быть такого пронзительно голубого цве-та, цвета голубого неба, в которых застыла нежность…