С Умой я часто устраивал заплывы в самом большом бассейне станции. Пловчихой она оказалась отменной и не раз обставляла меня по части кроля. Брасс, правда, давался ей хуже. Но соревноваться с нею было одно удовольствие. И вообще она мне нравилась как девушка, однако, глядя на их общение с Шивой, я догадался, что они друг к другу неравнодушны, а потому всякие мысли о поползновениях в ее сторону отбросил. Она же относилась ко мне очень дружелюбно и не раз со смехом вспоминала подробности нашего первого знакомства, когда в один и тот же день поссорилась с Шивой, получила распоряжение встретить меня и присмотреться к будущему сотруднику, а потом еще по неосторожности вляпалась в заросли кактусов и была из-за этого очень зла на весь белый свет.
А вот с кем я так и не смог однозначно определить отношения даже на исходе года, так это с Савитри. Они могли все вместе прийти ко мне в каюту и болтать допоздна, а она — засидеться и подольше. Мы с нею гоняли чаи, я занимался починкой чего-нибудь, а она до глубокой ночи что-нибудь рассказывала. И мне это очень нравилось, особенно слушать звучание чуть хрипловатого чувственного голоса. Иногда я досадовал: ну почему такие голоса даются женщинам, во всем остальном избегающим сексуальности? Савитри всех держала на расстоянии. Страха и зажатости в ней не было. Она просто вела себя очень странно, и к ней не решались подойти. Наверное, и я не решался. Просто не видел такой необходимости. Но болтать с ней по ночам и выходным мне нравилось.
Но иногда она вдруг обижалась на какую-нибудь незначительную, с моей точки зрения, фразу и переставала со мной общаться. Мой недоуменный вопрос «а что я такого сказал?» вызывал у Умы бурный приступ смеха. Ей он напоминал растерянность сломавшей что-нибудь Савитри: «Я ничего не нажимала, вообще не прикасалась!» По мнению Танцовщицы, мы с дочерью Варуны были в этом похожи.
— С нами она ведет себя так же, — успокаивала меня Ума. — Я знаю ее уже не один год, но так и не разобралась, что происходит в ее голове. Но сейчас она превзошла саму себя.
Всё прояснилось незадолго до отпуска, в одну из традиционных ночных посиделок у меня в каюте. Шива, зевая, ушел спать, а Ума осталась с нами. Болтать приходилось ей: я сопел над запасной приблудой от установки управления центрифугой, Савитри же мрачно молчала.
— Как же я хочу домой! — потянувшись, простонала Танцовщица. — Ужасно по всем моим соскучилась!
— А я — нет, — вдруг буркнула док, уставив невидящий взор куда-то в пол.
— Чего это еще?!
Я тоже поднял голову в недоумении. Она так страдала из-за отлета отца, а теперь — такое. Может, это она просто из вредности? Эта же мысль пришла и Уме:
— Да ладно тебе! Кого ты пытаешься обмануть? — и она подмигнула мне. — Варуна по тебе соскучился не меньше!
— Некогда ему там скучать. Он обо мне, наверное, и не вспоминает!
— Это еще почему?! — вырвалось у меня.
— Потому что у меня там теперь есть брат.
— В каком смысле?! — опешила Ума.
— В новорожденном. А чего бы, вы думали, папа туда так рвался…
Танцовщица восхитилась:
— Вот это да! Слушай, у вас же с ним такая разница в возрасте, что он запросто мог бы быть твоим сыном, а Варуне — внуком!
Савитри нахмурилась еще сильнее и пробурчала что-то о престарелых безумцах, не наигравшихся в куклы. В отличие от зрячих, привыкших хотя бы иногда заглядывать в зеркало, док за мимикой не следила, и из-за этого ее странное, часто меняющееся лицо смотрелось презабавно. Все эмоции читались на нем, как будто их выписывали крупными пиктограммами на чистом листе бумаги. И мне стало ее жалко. В том смысле, что Савитри была так сильно привязана к отцу и даже столько времени не решалась вслух заговорить о своем гипотетическом сопернике — младшем братишке. Нам на курсе психологии как-то объясняли, что похожий кризис случается в семьях, где заводят второго ребенка тогда, когда первому меньше шести. Но ведь не двадцати шести!
— Ладно, перестань ее дразнить, — оставив детали на полу, попросил я Уму, которая раззадорилась и начала поддразнивать закипавшую подругу, а потом поднялся на ноги.
— Вот поэтому я и не хотела вам говорить! — холодно высказала ей Савитри, после чего, поджав губы, умолкла.
Я подошел к доку и положил ей ладони на плечи. Она слегка вздрогнула, но высвобождаться не стала. Я состроил Танцовщице внушительную гримасу и только потом понял, что Савитри все равно заметит. Но док сделала вид, что не заметила, а молодчина-Ума сразу же изящно сменила тему.
Когда они уходили каждая к себе, Савитри чуть задержалась на пороге.
— Спасибо тебе, огонек! — скороговоркой пробормотала она, неуклюже ткнулась губами мне в щеку и почти побежала вслед за подругой.
Огонек! Ну надо же, выдумала…
И вот наконец-то мы отчаливаем на Землю!
Два года мечтал, грезил об этом событии — и вот ничего особенного не чувствую.
Когда отправлялся, думал, что семи дней на общение с родней и старыми друзьями будет мало, хотел изобрести повод, чтобы не ехать потом в Трийпуру в гости к Варуне и Савитри, как мы договорились с коллегами. Но на месте все оказалось иначе.
Домашние устроили мне грандиозную встречу на острове Солнца: еще бы, ведь два года они ничего обо мне не слышали. И если родители понимали причину секретности и не доискивались правды, то дедушкам, бабушкам, дядьям, теткам и кузенам с кузинами объяснить, что расспросы неуместны, было трудно. Хорошо, что вмешался отец и отбил меня у любопытных.
— У тебя все хорошо? — спросила мама, ласково, как в детстве, обведя ладонью мое лицо от виска, через подбородок и до другого виска.
— Да, все…
— Взгляд у тебя стал… настороженный, что ли?
— Ма, не выдумывай.
— Ну, точно все хорошо?
— Да говорю же! — огрызнулся совсем по-пацански: с мамой я почему-то всегда начинал чувствовать себя мальчишкой, а сейчас еще изрядно от нее отвык. Вот-вот, а еще над Савитри потешался!
— Ладно, ладно, я не пристаю. Тебя, между прочим, давно уже хотели увидеть однокурсники. Энгер, Галианна… Просили связаться с ними при первой же возможности.
Я покивал. Интересно, какими они стали? Хм… А я вот на станции о них даже не вспоминал… И что я им скажу? Они ведь тоже начнут вытягивать, что я, где да как…
На исходе второго дня, после встречи с друзьями детства, я уже понял, что отчаянно соскучился по своим с «Трийпуры». Здесь мне не о чем было говорить: общих тем и интересов не осталась, а трепаться о пустом было лень. Тоску по родителям я быстро восполнил, поболтав с ними накануне до рассвета. Но при этом и рабочей круговерти мне тоже не хотелось. Просто стало понятно, что меня тянет к новым друзьям, с которыми связала жизнь, с которыми я мог быть самим собой и не таиться, боясь сказать лишнее про работу.
Однако Энгер и Галианна настояли на встрече, и третий день отдыха я провел в их компании у моря.
Галианна трудилась в Министерстве и страшно хвастала своими привилегиями. Энгер предложил свои услуги Академии: теперь он читал лекции по преобразованию первокурсникам. Мне это казалось классным — уж куда лучше, чем спасать от справедливого возмездия всякую историческую мразь! — а вот бывшая сокурсница посматривала на него свысока. Она и в самом деле стала несколько заносчива и меркантильна.
— Зря ты отказался от такого места, Агни, — говорила она. — Конечно, спасибо, что уступил его мне, но, возможно, и тебе нашли бы занятие у нас.
— Ладно, я уж как-нибудь перебьюсь, — не открывая глаз и подставляя физиономию открытому яростному солнцу, лениво отозвался я.
Век бы так сидеть под шелест ракушечника в легких волнах! И ни о чем не думать, только дремать!
— Но все-таки, Агни, кем ты работаешь и где?
В отсутствии упорства ее не упрекнешь…
— Чиню орбитальные станции и спутники, — и я ведь почти не соврал, во всяком случае, насчет дислокации.
— Да ну ты брось! С высшим техническим?!
Мне захотелось ее подразнить.
— Ну да. Сидим так, бывало, с бытовыми роботами, комбинезоны все в масле, пьем текилу…
— Чего вы с ними пьете?
— Ну, когда текилу, а когда и техспирт, если перебои с поставками кактусов…
Энгер тихо повизгивал в своем шезлонге, но от удивления Галианна его не замечала. Ее глаза становились уже больше и круглее очков:
— Где сидите-то?!
— Ну как… в машинном отделении, понятно. Ноги так свесил, а там, внизу, в цеху, цистерны…
— Какие цистерны?
— Ну как «какие»! Там еще пиктограмма такая нарисована, — я соорудил из пальцев что-то напоминающее трехлопастный винт, и Галианна приступила к незаметному отодвиганию своего шезлонга от моего. — Мы ж потому текилу и пьем, чтобы страшно не было.
— Там еще и страшно?
— Дак еще бы — кактусы на каждом шагу растут! Вот мы их выжимаем на текилу и пьем ее, родную!
Энгер там, кажется, умер. Его шезлонг уже даже не шевелился. А Галианна успела отъехать на приличное расстояние, когда до нее наконец дошло:
— Ах ты… Ах вы!..
И мы с приятелем захохотали в полный голос. Энгер, весь потный от жары и смеха, скатился в песок и стал похож на песочного человека. Галианна швырнула в меня скомканным полотенцем и убежала плавать, Энгер погнался за нею. А я снова заскучал по своим. В смысле — по своим коллегам.
Вечером не выдержал и связался с Шивой:
— Как насчет того, чтобы нам съехаться пораньше?
— Да ты мои мысли читаешь! — вскричал Танцор. — А я только сегодня говорил Уме, что надо бы тебя спросить о планах, вдруг изменились! Когда приедешь?
— Да хоть завтра.
— Отлично! Встречаемся, где условились!
Настроение сразу подскочило. Меня там ждут! Немного, конечно, поскребла совесть от укоризненных взглядов родителей, после чего я встретил с ними и второй рассвет, хотя на этот раз говорить особенно было не о чем. Выручила нас мама, любительница рассказывать всякие забавные истории. Мне же хватило бы и просто смотреть на них с отцом всю ночь.
А утром, подремав часа полтора, я кинулся в аэропорт. Озноба, прохватившего меня вчера от сквозняка неприкаянности, как не бывало! Трийпура, готовься, к тебе едет еще один маньяк, помешавшийся на твоей тезке высоко в небесах!
Эту троицу я разглядел еще при заходе флайера на посадку. Все встречающие — люди как люди, стоят себе в павильончике, попивают прохладительные напитки.
Мои — рисовали на небе всякие идиотские приветствия, не смущаясь, что это зона для полетов. В воздухе висели уродливые улыбающиеся рожицы величиной со стадион, переливалась всеми цветами радуги пиктограмма с моим именем, звукоусилители разносили приветственные вопли далеко вокруг. Соседи по флайеру начали с подозрением коситься на меня, а когда пришло время выходить, сразу пропустили вперед.
Все трое были одеты в белое, и такими я их не видел еще ни разу. А они — меня. Видимо, тот сквозняк донес до меня корпоративные настроения, и я тоже вырядился перед отлетом в белоснежные брюки и рубашку. Поэтому, увидев друг друга вблизи, мы все согнулись пополам и стали хохотать. Ну просто стая альбиносов!
Солнце уже клонилось к закату, и в предместьях Трийпуры, где располагался местный аэропорт, стало не так жарко, как бывает днем в наших средиземноморских краях. Но я знал, что это впечатление обманчиво: к примеру, Шива успел тяпнуть здесь солнечной радиации так, что плечи и руки его были красными, а нос шелушился, как у подростка. Это вам не обезвреженные лучи на станции, настоящее светило спалит и жетона не попросит!
— Ну что, сейчас ты нас видишь? — спросил я Савитри и невольно уставился на тоненькую цепочку-браслет, охватившую ее правую лодыжку. Очень уж красиво смотрелись загорелые стройные ножки нашего бессменного дока! В своих одеждах-разлетайках они с Умой походили на статуи из периода Античности, которые спрыгнули со своих постаментов и решили побегать на воле. Представляю, если бы они в таком же виде носились по станции среди кактусовых насаждений…
— А почему я не должна вас видеть?
— Ты же говорила, что не видишь белого и черного!
— Белая у нас одежда, а не мы сами. А вижу я не одежду, а нас самих.
Я оглянулся на Шиву с Умой. Они стояли, обнявшись: он охватил ее рукой за плечи, она его — за талию.
— А вы давно приехали?
— Куда? — уточнил Шива.
— В Трийпуру.
Он сдвинул темные очки на кончик носа, смерил меня взглядом, покосился на Уму, хмыкнул и слегка встряхнул ее:
— Вообще-то мы здесь живем, только в центре города.
Я немного растерялся. На станции не принято особо распространяться о личной жизни, но тут, на свободе, кажется, стало понятно, что…
— Ну да, — улыбнулась Ума. — Мы с… этим вот… женаты, и давно. Всё жду удобного момента заслать его во времена рабовладельческого строя и поселить его там навеки. Для него это был бы рай! Не щекочи меня, феодал несчастный!
— Ты сначала определись — рабовладелец я или феодал.
— Ты счастливо сочетаешь в себе оба эти принципа.
— Вы намерены препираться тут до ночи или все же ехать ко мне? — подала голос Савитри.
Ну вот, сейчас мы приедем, она тоже представит мне своего парня, а то и мужа, и — привет, мой старый друг, сквозняк неприкаянности, даже словом перемолвиться мне будет толком не с кем: все заняты! Хотя нет, мы будем трепаться ни о чем и обо всем с Варуной! Я пожалуюсь моему мудрому учителю на кубинские страсти, а он, как всегда, станет меня утешать давно известными аргументами: что в каждый из месяцев года какая-нибудь из групп «наджо» уходит в отпуск и перебрасывает это дело из рук в руки соседям; переходящая красная Куба поэтому не засчитывается как проделанная работа, и вообще ее словно бы и нет. А возни там на миллион, уж очень сильно всем злоумышленникам (иди доброхотам, теперь и не знаю, как вернее) хотелось достать гаванского бородатого лидера эпохи войн, катаклизмов и переворотов. Поэтому покушения на него, отражаемые нами, проводились одной серьезной организацией с удивительной регулярностью и настойчивостью. В целом смотрелось это как поединок между двумя госструктурами, разнесенными во времени на тысячелетия. Потом мы, может, даже напьемся с учителем какой-нибудь местной спиртсодержащей жидкости, погорланим и разойдемся спать. Хотя что это я размечтался? У Варуны ведь тоже есть кому призвать его к порядку. Эх, старый мой друг, сквозняк неприкаянности, один ты меня понимаешь…
— Садись, что встал? — выдернул меня из невеселых размышлений Шива, указывая на приземистый белоснежный гравилет с эмблемой по борту в виде скачущего быка и пиктограммой «Нанди». Хорошая, кстати, марка, уважаемая моим отцом, сколько себя помню.
Мы уселись, и Шива погнал с места в карьер, иногда поднимая гравилет в воздух на приличную высоту. Тогда я успевал оглядеть окрестности — вполне, признаться, живописные и малолюдные.
— Сколько занял перелет от вас до Трийпуры? — поинтересовалась Ума.
Я поспешно оторвался от созерцания браслетика на ноге Савитри, которая сидела напротив меня, и ответил, что почти пять часов.
— Так быстро?! Я думала, это дольше…
— Ничего себе — быстро! Я уже не знал, куда деваться от скуки…
Не отвлекаясь от дороги, Шива хохотнул:
— Эге, привык на станции вот так вот — хоп!.. — он хлопнул в ладоши.
— …и на тебе маркер-маяк, а ты уже на месте! — подхватила Ума.
Я закивал:
— И сура — благостно так: «Чего изволишь, почтенный?» А я ему: «Во владения Варуны, ади!» Сура в мгновение ока переносит маркер — и вот мы уже жмем руки Варуне!
Тут же я почувствовал пристальное, даже напряженное внимание со стороны Савитри, хотя она по своему обычаю на меня не смотрела и молчала. Может, я что-то сказал не так? Сложно ее понять…
Дом Варуны оказался целым замком, выточенным в скале прямо на берегу у бухты. Широкие низкие ступеньки, также вытесанные в камне, лентой спускались от жилища к самой полосе прибоя, а сбоку от них, вдоль стены, проходил огороженный лепными перилами пандус. В закатных лучах дом был просто сказочен!