Или вот ещё, например: мужчины должны научиться свободно и красиво двигаться с эрекцией. Сейчас это, если честно, жалкое зрелище, даже у АН. Как-то это обезьянит сразу, горбатит, будто пенис это то что носят: страшно задеть обо что-то, скорее бы засунуть, обезвредить. Нужно: твёрже, вертикальнее, но размер меньше (ага, вот облом-то, шучу), а главное — это должно быть как лицо, как флаг, гордо и с сознанием красоты: не как ноша и неудобство, но и не как что-то неважное и незамечаемое: эрекция должна менять всю повадку, но не в хищность, а в гордость! в пламенеющую гордость, дар, улыбку.
Потом — вот как быть с тем, что главных мест на теле два (второе — лицо, понятно) и на таком расстоянии, переезды между ними занимают кучу времени и неуклюжей логистики, особенно когда участников больше двух. («Участников», ёлки, ну как можно так писать! А КАК?!). Или ещё вечная проблема — заправить, к сожалению наши органы незрячи и сами друг в друга не ныряют, разве что в одной определённой позе, а хочется-то всегда и по-разному. И т. д. со всеми остановками. Просто руки опускаются. А с другой стороны — мы ведь тьму подобного рода проблем научились-таки решать, опытом, тыком, многое теперь делаем быстро и не без изящества, притёрлись, чувствуем друг друга. Но красива ли эта притёртость? Быстрота привычности равна ли быстроте танца и искусства? Не знаю, ничего ещё не знаю. Но когда смотришь как двое лежат, тесно, сладко, умело, жарко, ебутся — да, да! ну вот надо это миру, надо видеть и понимать, надо позарез. Мир, лови. Чего молчишь, поймал что ли.
Эй, а не поломаю ли я всё тут своими затеями?! Прощай свобода, все начнут зажиматься, вспоминать как надо, бояться что опять сделал некрасиво... с меня станется. Хорошо что заранее сообразила (вот польза, пока пишешь всё обдумывается). Что надо: никаких поучений и тем более окриков, только пример, показ, пересмотр лучшего. Может, ещё упражнения специальные для каждого, но это уже близко к поучениям. Вообще двигаться только эволюционно (а иначе и невозможно что-то ценное сделать, только маленькими шажками). Бесчисленные пробы и отбор, отбор до посинения. Снимать вообще круглосуточно, карусель в спальне включена всегда; посмотреть как можно снимать в темноте и какой есть софт, чтоб вырезать пустые куски (это просто) и неинтересное (по каким параметрам?). О, и настоящие танцы тоже нужны конечно, чтоб выучиться наконец владеть телом. Пусть Маша уроки даёт. И пения заодно — нельзя фальшивить, как нельзя плохо пахнуть. Я! из нас! сделаю людей!!! Ха. Не зарываться, не зарываться.
(Особенно на Э. не давить. Дайте же ребёнку привыкнуть немного, что вы в самом деле, налетели все.)
А самое, конечно, трудное — в конце. Оргазм! Обожаю наши рыки и крики, прекрасно искажённые лица, конвульсии, удары со всей дури уже, не разбирая куда. Не видев человека таким, его и не полюбишь по-настоящему. Но здесь-то уже даже не похожесть и не эволюционная конвергенция, а буквально те же самые механизмы в мозгу, в мимике, в теле, что и при страшной боли, при мучительстве. Изменился только знак, полярность. И ничего нельзя облагородить и пригладить, никак, и не нужно, это прекрасно, этого я никому не отдам. Хочу кричать и плакать, и заставлять их. И потому альтернативы нет: извини-подвинься, но мы будем медленно и трудно лепить восприятие этого. Не отказываться от бурности и слёз, вот ещё, а просто забывать, что так же бурно бывает и когда больно. Забывать, что бывает больно. Да, фантастика, но это единственная дорога, я уверена, и лучшая. Как улыбка развилась из угрожающего оскала — а сам оскал исчез. Не просто разорвать связь между «эросом и танатосом», как мы вот разорвали же, а нафиг весь этот танатос целиком. Телесное страдание просто не должно существовать, вообще. Ни одна душа никогда от него не просветлилась.
12. НА НОСУ БЕССМЕРТИЕ (ЭЛЛИ)
<...> эвопси семейных групп, всю ночь и полдня сегодня. Разумеется, вперемешку с сексом. Трахаться и лекции читать — в стиле нашего сумасшедшего дома. Ну, не совсем одновременно, но вместе это шло. Как вдох-выдох, раз шесть, кажется. Или восемь. Или десять? Впрочем, как считать... но это ладно, счётчики пусть Катя изобретает, а вот из лекций-то что задержалось в памяти, теперь и проверим.
Ох, а какие же глупости я тут писала (перечитываю). Я его люблю, люблю, хватит расковыривать. Если от одного прикосновения кончаешь — это же даже сексом уже не назвать, только на букву Л заглавную. А всего-то чуть больше суток у меня ни с кем не было, по разным уважительным причинам, а тут он бежит вверх по лестнице, а я спускаюсь навстречу, и он на бегу так легко ладонью по ноге провел, у колена — и я тут же лопнула и осела, прямо ему в руки, и колотилась так, что мы чуть не ссыпались, и орала, наверно, только не помню, как выключилась на секунду. Он сразу меня в спальню отнёс, и не отпускал всю ночь, мы трахались и ревели и хохотали как сумасшедшие оба. Объяснял, что это у него прокол, что они все работают тут и изучают, чтобы вот таких провисаний опасных не было. Что отчасти это потому случилось, что я ещё к ним не привыкла, а они ко мне, мы ещё не бегло друг друга читаем. Но что это исправимо и я чудесно быстро учусь. Только мне надо больше расслабляться и меньше париться. А я, такая ещё совершенно размазанная, говорю: а чем плохо так взрываться, ведь память на всю жизнь? А он смеётся: взрывы он мне обеспечит, теперь известно, на что я способна, так что мы превратим жизнь в фейерверк. Но надо это делать с умом и сознательно, учиться. Что, мол, человек — очень гибкое и приспособляемое существо, очень. Я даже не представляю себе, насколько приспособляемое. «Особенно к хорошему.»
Помнятся, конечно, обрывки — но запись смотреть не стану, принципиально. Только по памяти. Ведь я почему перед этим на сутки заперлась... читала, листала, в ужас приходила — записи мои со всеми... Тут так устроено, пишется, как я понимаю, всё подряд, но читать ты можешь только те куски, на которых есть ты, и чуть-чуть вокруг. Накопилась огромная стопка, оказывается. С ума сойти, сколько мы болтаем... может, в этом и секрет, а не в сексе вовсе? (У кого я читала воспоминания, как в конце того века улицы заполонили люди, бормочущие глупости в сотовые телефоны? Типа, пока молчали, можно было тешиться иллюзией, что они всё-таки нормальные в большинстве.) Это во-первых, а в-нулевых и в главных: ох, какая же я дура, квакша и заика. Свои вяки перечитывать, да чтоб я ещё хоть раз в жизни... Но об этом потом!
А. рассказал: одно время было поветрие, после разговора, если что-то придумал сказать лучше, назавтра заводишь всё то же самое заново, слово в слово по записи, пока не дойдешь до новой придумки, и оттуда все более или менее ветвится. Один спор так и шёл по очереди, как шахматы, в результате поздние записи читать странно: отвечают не столько на то, что слышат, сколько на всё, что было сказано на этом месте раньше, с вариациями. Но потом стали делать проще — править записи, за себя можно сразу, за другого если он согласен. («Правь меня» — да это ж почти секс такой, ха.) Оказывается, некоторые места из книг А.Н. так были сделаны: сначала черновые разговоры, сцены, семейные импровизации на тему, потом обмен правками по записи, потом уже он вплавляет это в окончательный текст.
(Ещё польза от записей: словечки, фразочки, цитатки не прицепляются надолго, не вязнут, не осточертевают, вообще не повторяются больше раза. Уже ведь записано, зачем? И если кто недослышал, не оценил, то и ничего: записано, прочтёт.)
Опять отвлекаюсь... В общем, как я и догадывалась, секрет этого места в том, что никакого секрета нет. Не было даже приблизительно какого-то плана, по которому тут всё бы строилось. Было разве что ощущение, совсем не оригинальное — что the future is now, что «надо что-то делать», надо заново учиться людям жить вместе, чуть не с нуля, потому что воспроизводство и хозяйство уже не работают как клей для семьи. Если наш эксперимент удачен, то это именно удача, счастливый случай по большей части (это А. говорил, хотя, я думаю, он прибедняется). Так выпало, такие люди нашлись, и место, и время. «Удачно влюбились. И ещё раз. И ещё. Бывает.»
(По-моему, книги А. — самый важный первый фильтр, который мы все прошли. Включая его самого: никто же не знает, какие в нём книги есть, пока их не напишет.)
Насчет секса я тоже более или менее угадала (сюрпрайз). Ещё когда А. и М. жили парой, они нащупали это, поняли, что здесь ключ ко многим дверям. Начали культивировать, придумывать, элементарно тренироваться. Подражательное отсеивать, своё искать. Что-то оказалось просто ненужным и неинтересным, притягивало непопробованностью, но отпало, не затронуло, не прижилось. Но про многое и с самого начала было понятно: отсекать, давить, цензурировать! Там же ой как не сплошь цветочки. Не всё даже можно проговаривать, что в голову приходит. Можно очень неприятно вляпаться, если бездумно плыть, или если черпать вдохновение в литературе. Причём не только в попсе: в этом смысле невелика разница между самой убогой порнографией и каким-нибудь Набоковым или, прости господи, Достоевским. В чём другом, а в этом все писатели устроены одинаково. (А кто не так устроен — так те или не писали, или уж этого старались не касаться. Как я их понимаю!)
Секс эволюционно связан с насилием и доминированием, эти вещи в мозгу срослись очень крепко, переплелись местами до неразличимости. У нас эта связь ослаблена — такие вот мы самоподобрались, четыре мутанта и кот, но совсем-то её порвать невозможно. По краю ходим. Рудименты вылезают, надо отлавливать и активно давить. «Разгребать конюшни» это называется: конь прекрасное и благородное животное, но какает не думая. Мы должны учиться думать. (А уж я-то! Знаю, знаю, с чего лично мне начать, потом напишу.) Спасает только, что мы сами друг друга отобрали, воспитали, и живём относительно замкнуто. Поэтому же и новичков нам судьба принимать: мы ведь убежище, без нас им таким деваться некуда, погибнут (это только отчасти невсерьёз).
(Тут естественное возражение: если мы такие мутанты, то что проку от наших открытий для the rest of us — для сренестатистических немутантов, которые до сих пор с куда более неаппетитными бесами сражаются? На это: что ж нам, не летать в космос, если на земле ещё не все накормлены? Ну нет, наоборот: когда накормятся, им и будет уже чем заняться, а не бездельничать с набитым пузом. Мы Готовим Рай™, в котором не скучно.)
В эвопси как раз тогда волна изучения всего этого начиналась, они увлеклись, но быстро поняли, что больше проку будет, если экспериментировать на себе. «Модель бонобо», груминг и прочее «учимся у природы» — это ведь только самое начало, идея общая до бесполезности. Правда, мы-то от этой общей идеи пока не так уж далеко ушли, и в максимально огрублённом описании — ладно, опошленном — история банальна и предсказуема: альфа-самец набирает гарем. Чтобы понять, почему всё это небессмысленно и вообще не так, надо призумиться гораздо ближе.
Секс — это такой фундаментальный вин-вин. Если им правильно пользоваться, практически неисчерпаемый источник хорошести. «Любовь побеждает страх» (подавляется amygdala в мозгу), и даже собственничество и ревность, как ни парадоксально. Получается, именно любовь (телесная ли, нетелесная, на каком-то уровне граница исчезает) и сделала возможным переход от двух к трем — хотя на уровне рацио было, конечно, намного тяжелее решиться, и даже просто осознать как вариант. Главное препятствие — конюшня на разгребать — было, понятно, у А.: именно что ему этого хочется, по очевидным биологическим причинам. И поэтому он, как только всё стало более или менее ясно, совсем отошёл, самоустранился, чтобы не принять свой инстинкт осеменить как можно больше за стремление улучшить мир и человечество. («В результате понял, что в самой глубине это всё-таки одно и то же и есть.») Маша с Катей устраивали всё сами, довольно долго, но в конце концов устроили, поставили его перед фактом. И Катя не просто добавилась: она очень много нового с собой принесла, «с неё всё началось по-настоящему». (Вещная дружественность, удобство, материальная какая-то приспособленность здешняя — это всё Катино по большей части, она удивительно много умеет и успевает.)
Повезло и с гендером. Женская психика конформнее, материнский инстинкт, соперничество менее завязано на агрессию, и в целом у девочек эта сфера управляемее без загоняния внутрь и ломания через колено. А центральная архитектура (чайник + чашки) устойчивее: меньше тянет делиться на непересекающиеся пары, дольше будет время полураспада (то есть невечность всего этого вполне осознаётся, «играй пока играется»). Мораль — мы пионеры, поэтому начинаем с азов, экспериментируем на простом, прежде чем лезть в потенциально трудные конфигурации. МЖЖ — естественный первый шаг после гетеро пары, но «в будущем возможно всё». Интересно.
Кроме секса как такового: тактильный рай, обнимы и поцелуи всегда и везде. Это насаждалось сознательно. И постоянные необъявленные, некалендарные праздники и подарки (кроме и сверх «лучший мой подарочек это ты»). Вплоть до того, что всё это нужно считать, до улыбок и взглядов — не чтобы поровну, но чтоб никто не был случайно позабыт-позаброшен. Если ты не улыбаешься — искренне — каждому при встрече (включая своё отражение), то это звонок, что-то надо чинить, срочно. Тренировка чуткости. Естественность. (Мне всё это тоже предстоит, я пока больше груз, а должна стать ещё одним мотором, но «быстро учусь» — он всё повторял. Но я и сама понимаю, что хожу вслепую и попадаю чаще наугад, и потому что мне подставляют правильные места попадать, но долго так не протянешь.) Ещё очень важно учиться не ранить: в любви самая ранимость и открытость (это ещё одна причина, почему так много грубости, цинизма, опьянения на всё это наверчено исторически — просто защита, чтобы и удовольствие получить, и чужих внутрь не пустить). Короче, никаких секретов, но очень много работы — фабрика счастья, ключевое слово «фабрика», всем вкалывать круглосуточно и без выходных. «Идём дорогой трудной, Элли.»
Поэтому же нужна минимальная зрелость: детей к нам нельзя, у них слишком силён напор врождённых программ роста и социализации, то есть без соперничества, иерархии, насилия не обойтись. «Повелитель мух»: при всей очаровательности дети точно знают, что им надо, и добиваются своего, бьются именно как мухи о стекло, без устали. И только с некоторого возраста (я «на грани»!) выходят на плато, где возможны развилки, гибкость и направляемость, минимальное расслабление. То есть из детей можно лепить хорошее, насколько генетика позволяет, но и в самом удачном случае не обойдётся без крови и соплей. Слишком глубоко сидят пружины, слишком жёстко, на которых это всё раскручивается. Hardware dominates software, как при первой загрузке компьютера. («Детей реально жаль, они даже поебаться не могут» — Маша сказала однажды, я тогда аж подпрыгнула, но сейчас, кажется, понимаю.) Так что для детей надо всё делать совсем по-другому, продуманнее с самого начала, и возможно ли из нас вот таких плавно переехать в семью с детьми — неизвестно. Хотя многое мы ведь оттуда и берём: хороший родитель не жалеет ласкать ребёнка, хвалить, улыбаться ему — почти инстинктивно, но это из тех инстинктов, у которых стоит учиться.
Про мою эйфорию. Отчасти, да, эффект новизны у меня, и эффект прихорашивания перед гостем у остальных, и то и другое неизбежно пойдёт вниз со временем. Но никогда не до нуля, ведь и нет никакого нуля, в человеке всё всегда плавает, никакой твёрдой почвы. Приучишь себя улыбаться, сначала через не хочу, и со временем действительно станешь счастливее, добрее. А подхлёстывание нас новичком можно и повторять. Может быть, устойчивая модель семьи у нас — растущая. Как есть пары, которые в пятьдесят выглядят на тридцать, а любят на двадцать и трахаются каждый день, потому что нечасто, но периодически рожают, раз лет в пять-семь, как раз когда прошлый ребенок в школу идёт, чтобы снова ощутить себя молодожёнами с бебиком.
Но и не беспредельно, конечно. Рано или поздно мы обожжёмся — при всём нашем опыте, и праве вето у каждого, появится кто-то, кто все это разрушит или отравит изнутри. Или всё испортится со временем само, или не выдержим испытания злой судьбы какого-нибудь, ну или просто машинка счастья между ног сломается. И я думаю, если секс станет в тягость, именно shared intimacy будет первым триггером — так рванёт, рук-ног не соберешь. Но не нужно бояться и всёзрякать, потому что нет такой и задачи — сделать вечно. Как у природы нет задачи сделать вечный организм (хотя это возможно), смена поколений движет эволюцию. Будут другие семьи после нас, будут больше знать, учиться на наших ошибках. (Хнык.)