Я вскочил с постели, подбежал к окну и убедился, что ночь безлунная: шел дождь, крупные капли ударялись о стекла. Бедный Оливье не трогался с места. Я прошел сквозь видение и приблизился к двери. Повернув ручку, я еще раз оглянулся. Призрак медленно повернул голову и бросил на меня взгляд, полный тоски и нежности. Тогда в первый раз я заметил на правом виске рану, из которой сочилась струйка крови. Лицо было бледно, как воск, но прозрачно.
Я ушел из своей спальни и отправился в комнату одного приятеля, которому я рассказал все случившееся. С другими домашними я тоже поделился этим приключением, но, когда я заговорил об этом при отце, он запретил мне повторять такую бессмыслицу и в особенности не доводить эти глупости до сведения матери.
В следующий понедельник отец получил извещение, что Редан взят приступом, но подробностей не сообщалось. Через две недели мой приятель, увидевший раньше меня имя брата в списке убитых, сообщил мне о постигшем нас несчастье.
Полковой командир и два-три офицера, сами видевшие труп, рассказывали, что положение тела было именно такое, как я описывал.
Рана находилась как раз на том же месте, как у призрака. Но никто не помог мне выяснить, умер ли брат тотчас же или он еще жил несколько часов. В таком случае явление его мне должно было произойти несколько часов спустя после его смерти, так как я видел призрак около двух часов ночи. Несколько месяцев спустя мне прислали молитвенник и письмо, написанное мною. Они были найдены в кармане мундира, который был на брате в момент смерти; эти вещи свято хранятся у меня до сих пор.
СII. У жены моей был дядя, капитан торгового флота, очень любивший ее, когда она была ребенком; часто, бывало, в Лондоне он брал девочку к себе на колени и гладил ее волосы. Потом она уехала с родителями в Сидней, а дядя продолжал плавать во всех частях света.
Четыре-пять лет спустя, однажды перед обедом она пошла к себе наверх одеваться и распустила волосы; вдруг она почувствовала, как чья-то рука легла ей на макушку, стала проводить по волосам. Потом тяжело опустилась ей на плечо. Испуганная, она обернулась и воскликнула: «Мама! Зачем ты меня так пугаешь?»
Но в комнате никого не было.
Когда она рассказала об этом случае за обедом, один знакомый, человек суеверный, посоветовал отметить число и час этого явления. Позднее получилось известие, что дядя Виллиам скончался как раз в этот день. Если принять в расчет разницу во времени, то выходило, что смерть последовала именно в тот час, когда таинственная рука гладила девушку по голове.
Чэнтри Гаррис,
издатель «New-Zealand Маil»
в Веллингтоне (Новая Зеландия)
CIII. Однажды (это было в четверг 1849 года) я отправился, как это часто делал, провести вечер с преп. Гаррисоном и его семьей, с которой находился в самых дружеских отношениях.
Погода стояла прекрасная, и мы все пошли гулять в Зоологический сад. Привожу эти подробности нарочно в доказательство того, что все члены семейства Гаррисон были в этот день совершенно здоровы, и никто не мог ожидать последующих странных событий. На другой день я поехал гостить к своим родным, жившим на даче, в 25 милях от Лондона, по большой дороге. В понедельник, пообедав в половине третьего, я оставил дам в гостиной, а сам пошел пройтись по саду до большой дороги. Заметьте, что день был августовский, солнечный, ясный и что я шел по очень широкой и людной дороге, неподалеку от постоялого двора. Я находился в самом спокойном, жизнерадостном расположении духа, был тогда молод, полон сил, и ничто вокруг не могло сделать меня склонным к химерам. На небольшом расстоянии от меня шли крестьяне.
Вдруг передо мной вырос «призрак», да так близко, что, будь это человеческое существо, оно задело бы меня, — на несколько мгновений он заслонил от меня окрестный вид и окружающие предметы. Определенных очертаний этого призрака я не различил, но видел, что губы его шевелятся и что-то шепчут; взор его уставился в мои глаза с таким суровым, строгим выражением, что я невольно попятился. Инстинктивно и, кажется, вслух я проговорил: «Боже праведный! Это Гаррисон!», хотя я и не думал о нем в эту минуту. По прошествии нескольких секунд, показавшихся мне целой вечностью, призрак исчез. Я оставался прикованным к месту, и странное состояние, какое я испытывал, не позволяло сомневаться в реальности видения. Я чувствовал, как вся кровь стынет у меня в жилах; нервы были спокойны, но я ощущал смертельный холод во всем теле. Эти ощущения продолжались около часа; постепенно все прошло, по мере восстановления нормального кровообращения. Никогда больше не случалось мне испытывать подобного впечатления. Вернувшись, я не стал рассказывать о случившемся дамам, чтобы не испугать их, и неприятное впечатление мало-помалу стушевалось.
Я уже говорил, что дача, где я гостил, стояла у большой дороги. На расстоянии 200–300 метров рядом с ней не было другого жилья; перед фасадом возвышалась железная решетка, высотой футов в семь, для защиты дома от бродяг. Двери всегда запирались с наступлением сумерек. Аллея футов в 30 длиной, усыпанная гравием, тянулась от входной двери к тропинке, ведущей в село. Вечер был тихий, ясный, спокойный. Никто не мог бы неслышно подойти к дому среди глубокой тишины летнего вечера. Кроме того, большая собака сторожила входную дверь, а внутри дома находилась маленькая такса, лаявшая при малейшем шорохе. Перед тем, как разойтись, мы сидели в гостиной; с нами была и такса. Слуги ушли спать в заднюю комнату, отстоявшую футов на шестьдесят.
Внезапно раздался у входной двери шум, такой сильный и настойчивый (дверь заколыхалась в раме и затряслась от страшных ударов), что мы все вскочили в один миг, страшно перепуганные; сбежались полуодетые слуги узнать, что такое случилось.
Все бросились к двери, но больше ничего не увидели и не услышали. Такса, против обыкновения, вся дрожа, забилась под диван и ни за что не хотела выходить в потемках. У дверей молотка не было, никакие предметы не падали, и немыслимо было кому бы то ни было забраться в дом или выйти из него неслышно среди этой глубокой тишины. Обитатели дома были потрясены. И мне стоило немало труда убедить хозяев и прислугу улечься спать.
Я был по натуре так мало впечатлителен, что не заподозрил тогда никакой связи между этим фактом и явлением «призрака» в тот же день; в свою очередь, я отправился спать, на свободе размышляя обо всем этом и стараясь найти объяснение этому казусу.
Я оставался на даче до утра среды, не думая, не гадая, что случилось за мое отсутствие. Вернувшись в город, я немедленно отправился в свою контору. Писарь вышел мне навстречу и доложил, что какой-то господин раза два заходил ко мне и желает видеть меня немедленно.
Это оказался некто Чадуик, близкий знакомый семьи Гаррисон. Вот что он рассказал мне, к моему великому изумлению:
— В Вандсворт-Роде вдруг объявилась страшная эпидемия холеры, — у Гаррисонов дом опустел. Жилица заболела в пятницу и умерла; ее служанка заболела в тот же вечер и тоже скончалась; г-жа Гаррисон заболела в субботу и умерла; горничную болезнь сразила в воскресенье. Кухарку, больную, увезли из дому. Сам несчастный Гаррисон захворал в воскресенье вечером, и его увезли из дому в Гампстэд, для перемены воздуха. Он умолял окружающих, чтобы послали за вами, но никто не знал, где вы находитесь. Ради Бога, едем скорее, иначе мы его не застанем в живых.
Я поехал, но мы опоздали, — Гаррисон уже умер.
Г. Б. Гартлинг.
12, Вестборн Гарден Фолькстон
Случай этот, без сомнения, один из самых поразительных, самых драматичных и необычайных из всех, известных нам; он относится к числу самых удивительных переживаний, испытанных одновременно несколькими лицами и даже животными. Мы вернемся к нему при общем обсуждении причин.
А вот еще два случая не менее любопытных, касающихся коллективных видений.
CIV. В ночь 21 августа 1869 года, около девяти часов я сидела у себя в комнате в доме своей матери, в Дэвенпорте. Мой семилетний племянник уже лег спать в смежной комнате. Вдруг я с удивлением увидела его вбегающим ко мне в испуге.
— Ах, тетя, я только что видел папу, — кричал мальчик, — он обошел вокруг моей постели.
— Пустяки! — отвечала я. — Тебе, должно быть, приснилось.
Мальчик возразил, что это вовсе не сон, и ни за что не хотел возвращаться в свою комнату. Увидав, что мне не удается уговорить его, я позволила ему лечь на мою постель. К 11 часам улеглась и я. Час спустя я вдруг совершенно отчетливо увидела фигуру брата моего, сидевшего на стуле у камина (мой брат в то время находился в Гонгконге); особенно поразила меня смертельная бледность его лица. Мой племянник в то время уже спал глубоким сном. Я так испугалась, что закрылась с головой одеялом. Вскоре я совершенно ясно услышала его голос, зовущий меня по имени; зов повторился три раза. Когда я решилась выглянуть — он уже исчез.
На другое утро я рассказала матери и сестре обо всем случившемся и записала происшествие в свою памятную книжку. Следующая почта из Китая принесла нам печальную весть о смерти моего брата: скончался он скоропостижно 21 августа 1869 года, на рейде Гонгконга, от солнечного удара.
Минни Кокс,
Квинстоун (Ирландия)
CV. Один наш близкий знакомый — офицер полка шотландских гайлендеров, был тяжело ранен в колено в битве при Тель-эль-Кебире. Мы были с его матерью большими приятельницами, и, когда госпитальное судно «Карфаген» привезло офицера на Мальту, то мать его попросила меня проведать сына и сделать распоряжения для доставки его на сушу.
— Приехав на корабль, я застала беднягу очень тяжело больным; мне сказали, что опасно будет перевозить его в госпиталь. После долгих упрашиваний нам разрешили — матери и мне — посещать его и ухаживать за ним. Несчастный был так слаб, что врачи боялись сделать ему ампутацию ноги, а между тем такая операция была для него единственным шансом спасения. В ноге его открылась гангрена, некоторые части ее гнили и отпадали. Но так как положение его то ухудшалось, то улучшалось, то врачи начинали уже надеяться, что авось он кое-как поправится, хотя останется хромым на всю жизнь и, может быть, впадет в чахотку. В ночь на 4 января 1886 года в состоянии раненого никакого ухудшения не замечалось; тогда его мать увезла меня к себе отдохнуть немного. Больной впал как бы в летаргическое состояние, и доктор сказал, что, так как он находится под действием морфия, то, вероятно, проспит всю ночь. Я согласилась оставить его, с тем, чтобы утром непременно вернуться. Около трех часов ночи мой старший мальчик, спавший в одной со мной комнате, вдруг позвал меня: «Мама, мама, смотри, вон господин Б…» Я быстро поднялась, в самом деле, призрачная фигура господина Б. носилась по комнате, приблизительно на расстоянии полфута от пола. Потом он исчез через окно, улыбаясь мне. Он был в ночном костюме; но, странное дело, отвалившиеся пальцы на больной ноге у призрака были совершенно целы и невредимы. Мы оба это заметили, сын мой и я.
Через полчаса пришел посыльный известить меня, что господин Б. скончался в три часа. Мать его рассказывала, что он пришел в полусознание в момент кончины и вспоминал обо мне. Всю свою жизнь я не могла себе простить, что ушла в эту ночь.
Евгения Викгам».
Муж г-жи Викгам, подполковник артиллерии,
своей подписью удостоверяет правдивость этого рассказа.
Сын ее, Эдмон Викгам, также подтверждает виденное
Глава четвертая
«Много есть вещей на небе и на земле, друг Гоpaциo, которых и не снилось вашим мудрецам».
Итак, мы привели более сотни примеров явления умирающих. Еще столько же у меня имеется неизданных писем. Прочтя их добросовестно и без предвзятой мысли, вы убедитесь, что невозможно видеть в этом одни выдумки, подстроенные сказки или же галлюцинации со случайными совпадениями.
Голословное отрицание тут неуместно. Разумеется, эти явления переносят нас в область необычайного, неведомого, необъяснимого. Однако отрицание еще не есть решение загадки. По-моему, более разумно, более научно было бы постараться дать себе отчет в этих явлениях, чем отрицать их сплеча. Правда, объяснить их будет труднее. Как мы уже сказали вначале, чувства наши несовершенны и обманчивы; быть может, они так никогда и не раскроют нам истинную действительность, в этой области — еще менее, чем где бы то ни было.
Приведенные наблюдения были выбраны из числа других, гораздо более многочисленных. Читатели, интересующиеся свойством и разнообразием этих проявлений, наверное, прочли их внимательно и поняли, почему мы привели их в таком значительном количестве: мы именно хотели доказать, что случаи эти вовсе не так редки, не так исключительны, как многие воображают. Кроме того, ценность этих свидетельств возрастает пропорционально их численности.
Вы должны были заметить, что во всех рассказах подробности приведены с большой обстоятельностью, и что тут дело вовсе не в субъективных галлюцинациях, неопределенных, сомнительных и, главным образом, анонимных. Лично я испытываю непреодолимое отвращение ко всему анонимному, и я не понимаю, никогда не мог понять, как это у иных людей не хватает смелости отстаивать свое мнение и как, имея в запасе интересное сообщение, которое могло внести хоть какой-нибудь вклад в науку, иной господин не решается подписаться под своим рассказом; одни боятся скомпрометировать себя, не угодить влиятельным друзьям, другие не хотят очутиться в смешном положении, находятся под влиянием какого-нибудь суеверного предрассудка или другого несостоятельного соображения.
Еще раз приношу благодарность лицам, поделившимся со мной своими наблюдениями.
Со своей стороны, я старался следовать их указаниям, по возможности опуская личные обстоятельства. Мы уже говорили выше, что, в среднем, из 20 человек непременно найдется хоть один, который или сам испытал, или услыхал от кого-нибудь из близких о произошедшем с ними явлении такого порядка. Эта пропорция вовсе не мала. Вообще о таких приключениях почти никто не рассказывает иначе, как если его специально об этом попросят, да и то еще не всегда!
Теперь является вопрос: какова действительная ценность этих рассказов? Количества, очевидно, еще не достаточно — количество только коэффициент. Необходимо анализировать и качество. Предположение, что эти рассказы выдуманы с начала до конца с целью мистифицировать родных или знакомых, всерьез высказывалось, но мы с самого начала устраним такое подозрение. В некоторых случаях очевидцев было по нескольку человек. В других — свидетели испытывали такое потрясение, что даже заболевали. Первые из приведенных мною рассказов были сообщены мне лицами, за искренность и добросовестность которых я готов ручаться, как за свои собственные. Следующие за ними письма-свидетельства, очевидно, также вполне добросовестны. Приблизительно десятая часть сообщений проверены мной различными способами, и всегда эта проверка подтверждала правдивость рассказов, за исключением разве что каких-нибудь ничтожных вариантов.
Эти рассказы по свойствам своим, вообще, не отличаются от первых, слышанных мною от лиц, давно мне известных. Если первые правдивы, то нет основания предполагать, чтобы и аналогичные им не были точно так же правдивы. Шутники и врали редко изощряются в повествованиях, когда дело идет о смерти родственника, отца, матери, ребенка. Над своим горем редко кто потешается. Да и, кроме того, искренность слышится в самом тоне этих писем.
Отношения мои к авторам приведенных мною писем буквально таковы же, как и к тем корреспондентам, которые постоянно со всех концов земного шара шлют мне различные сообщения и наблюдения по астрономии и метеорологии.