— Он сказал ждать? — спросил Джеронимо, начиная чувствовать, как от предчувствия скорой встречи с Йогиней у него начало неприятно щемить сердце.
— Мг, — прогудел Ратиша в нос и опасливо завертел головой, цепляясь взглядом за всё, что могло вызывать подозрение. Лонро, давно привыкший доверять звериному чутью славянина, тут же напрягся:
— Что-то не так? — тихо спросил он.
Вместо ответа «Дикий гусь» только скорчил кислую мину, будто говоря: «Так не так, …при эдаких делах нужно быть поосторожнее».
Джеронимо, отдавая должное его осторожности, осмотрелся и вздрогнул. Где-то в полусотне шагов, по тропе, прямо навстречу им шла Йогиня. Кутаясь и отворачивая лицо от холодного ветра, пешком, будто прогуливалась по дорожке в саду у дома…
— Это она, — судорожно выдохнул Лонро, передовая узду Ратише и явно намереваясь тут же отправиться ей навстречу.
— Куда? — схватил тот в последний миг за холодную руку уже шагнувшего было на встречу судьбе латинянина. — Назад!
Лонро повернулся. Он смотрел на Ратишу как на врага.
— Что ты? — не унимался тот. — Подумай, …стой не торопись. Сам посуди, тот, что нас сюда провожал, был не какой-то там пастушок или малец на посылках. Знающий тайный язык боя, это самое малое – четник. А теперь давай прикинем, с одной стороны то, как мои земляки стерегут жриц любого из Богов, а с другой, как нас легко подвели к этой встрече. Хоть и воевать нас с тобой толку нет никакого, а с опаской, — в этот момент Ратиша с силой подтянул к себе Лонро за полу армяка, — с опаской …оно спокойнее выходит. Стоим и ждём…, сама придёт.
На том и порешили. Джеронимо присмирел, уразумев вдруг, что в словах его спутника на самом деле есть резон.
Что и говорить, Йогиня достаточно потрепала им нервы, то и дело останавливаясь, будто одолеваемая какими-то мыслями или просто окидывала взглядом шипящие на ветру вершины высоких сосен, словом, видела их, знала – ждут, и попросту издевалась над ними. Об этом говорит хотя бы то, что подойдя, она тут же спросила:
— Что ты, мой друг сердешный, не вышел ко мне навстречу? Али ноги уж не несут, …али спутник твой за рукав придержал?
И в тот же миг в Ратишу ударил такой взгляд, что его полные живой силы руки и ноги стали вдруг трясущимися и немощными, словно у древнего старика.
— …пришёл-таки, не забыл меня, — игриво продолжала Радмила, откидывая назад капюшон кожаного дождевого плаща, и являя встречающим её мужчинам свою просто небесную красоту.
Лонро невольно потянулся к своей голове, и неуверенным движением огладил растрепавшиеся на ветру полуседые волосы. Он никогда бы в это не поверил, если бы не увидел сам. Что за волшебство было в этой женщине? По истечению стольких лет ей всё ещё было около тридцати лет от роду и ни один из её русых волос, выбивающихся из-под подвязанной платком низкорогой кики[55] не отливал сединой. Время было не властно над ней. Каково же это было осознавать члену Ордена Времени? Даже их всесильные магистры, знающие многие тайны мира и те не способны были на подобное! А тут – на тебе, всё так просто, …и не надо быть магистром, …хотя, кто её знает, эту непростую расенскую женщину? Стоит, мило улыбается, о чём-то разговаривает с бледным как мел Ратишей.
На самом деле спутнику латинянина в это время приходилось совсем не сладко. Конечно, он знал о силе жриц, но испытывать эту Силу на себе ему ещё не приходилось. Каждое её слово – это нож в сердце, каждый оборот беседы, как болевой захват его раненной Душе. Йогиня возвращала к жизни избитую, полуживую Совесть заблудившегося во тьме славянина и та, почувствовав подмогу, вновь подняла голову и так нестерпимо мучила хозяина, что тот, не в силах больше этого терпеть, заплакал….
— Да как же спаслись они? — содрогаясь всем телом и не в силах удержать слёз, спросил Ратиша. — Ведь и матушка, и сёстры, и …братья погибли…
— На то, видать, воля Богов, — мягко произнесла Радмила. — И коли ты, как сам говоришь, что из рода медведей из Ежевицкого скита, что севернее Тары, сын Болеслава, внук Всеволода, то поведаю тебе, как уцелели Болеслав и сын его младший, Коло.
Отец твой, как и многие из скита в тот день пошёл свод Капища править, …балка там подгнила, ну и малого с собой прихватил Тому уж скоро на именаречение, должон же он труду обучаться? К обедне налетели татями на скит аримы с джунгарами. Как увидели с верхов Капища, что снова беда с востока пришла, старых да малых в подземные ходы увели, а кто остался, ремесленники, жрецы да Дïи все взялись за оружие.
Крепко досталось вашему скиту. А про Болеслава да Коло знаю потому, что была у твоего отца, сам позвал, староста ему посоветовал. Стар стал, говорит, из потомства только этот малец и уцелел. Все из Рода полегли под мечами аримскими да головешками пожарными, а врода[56] уж давно сгинул в далёких землях. Это он про тебя так сказывал, безпутный.
Поведал мне Болеслав и о том, как поп Егорий, что продал Дух и Душу пустому ромейскому богу, совратил тебя речами лживыми, да исхитрился в путь снарядить – стоять во славу Иудейского царства. Видано ль такое, славянину не щадить живота своего ради чужого ревнивого бога да ещё и за посулы сладкие от служителей его что ведут в вечное рабство небесное. Никто из чистой крови не выберет этого взамен воли своей и царствия Прави, где все мы с Предками своими встретимся.
Йогиня не стала больше смущать расплакавшегося мужа и отвела взгляд:
— Вижу, вдоволь хлебнул ты их обещаний, не зря же сюда вернулся от их райских пущ. А вот с ромеем этим спутался напрасно. Пустой он. Я гляжу, он по-нашему совсем мало говорит?
Ратиша, соглашаясь, кивнул.
— Тогда, — продолжила Радмила, — толкуй ему, да подоходчивее, я повторяться не стану.
Понапрасну ты, голубь седокудрий, сюда вернулся. Разве, что только на меня снова посмотреть. …Толкуй, толмач, не останавливайся. Так вот что я тебе о том скажу: сколь не приходи ты к светлым водам Ирия, сколь не пей, а впрок не напьёшься. Сколь не ходи ты сюда, ромеюшко, а толку с того боле не будет. Я щедро одарила вас златом и сверх того не дам уж. Да и на кой оно тебе, злато это? Думай лучше, кому и как добро своё оставить, ведь жизни тропа твоя вскоре оборвётся. Нельзя сразу по двум дорогам идти. Шёл ты по тёмной дорожке, пускай бы и шёл. А тянешься к светлой, так переходи на неё, а не принимай клятвы кощеев. Раз уж примкнул к ним, и к нам тянешься, живым тебя не оставят ни ваши боги, ни сами кощеи. Не ищи меня больше, я отведу твоё сердце, пусть хоть недолго побудет свободным. И к тому, кого уж нет на этом свете, и кто тебе про нас-жриц многое сказывал – не ходи, не то тропка твоя ещё короче станет...
Пусть так и будет…
Клубок девятый
Через три месяца Лонро вернулся на родину. Йогиня сдержала своё обещание. Его сердце на самом деле больше не тянулось в дальние края и не трепетало от одной только мысли о ней. Да только что с того? Вместо ожидаемого покоя и умиротворения Джеронимо почувствовал такое опустошение, что вскоре, измучившись, готов был отдать всё, лишь вернуть обратно донимающие его ранее страдания.
Время безпощадно. Оно множит раны камней и деревьев, рабов и воинов, но как это ни странно, душевные раны оно лечит. Незаметно прошла зима, вступила в права цветущая весна и постепенно все тревожные мысли Лонро, связанные с истерией от ощущения пустоты и пугающими предостережениями об опасности Йогини, стали отходить на задний план. Жизнь постепенно стала налаживаться и словно в подарок его исстрадавшемуся внутреннему миру, Судьба снова дала ему любовь.
Жена и дети держались от него отстранённо, да и отец, выслушав его рассказ о путешествиях в межи Великой Тартарии без выдумок и сглаживания углов, (а Джеронимо, наконец, набрался сил и рассказал ему всё так, как оно было на самом деле), посерел лицом и не хотел его больше видеть.
Что ему ещё оставалось? В опустошённом сердце зияла дыра, а свято место, как известно, пусто не бывает. Вокруг благоухала весна, цвели сады и полный красок мир просто пел от переизбытка чувств и природной силы…
Её родители жили в скромном особняке у одного из ромовых холмов. Как раз у того, у подножия которого в тот самый памятный летний день по дороге к Арти Хоу, Лонро не смог отказать себе в удовольствии и омылся. Влюблённые тайно встречались то в глубине виноградников, то в оливковых аллеях, гуляли долгими вечерами в садах и были безмерно счастливы тому, что Боги дали им возможность любить.
Её звали Туллия, в честь родового имени отца, который был родом из Туллий. Молода, красива, не глупа, она целиком подчинялась желаниям своего безупречного тела. Что тут поделаешь, уж слишком долго её пылкая Душа томилась в ожидании чего-то …такого, выводящего из замкнутого круга обыденности. Боги услышали её молитвы, послав ей Джеронимо. Это произошло как солнечный удар. В толчее торговых овощных рядов, она просто столкнулась с ним, безцельно блуждающим в тени пёстрых пологов палаток торговцев.
Она несла отцу воду. Полуденный зной просто убивал измождённого старика, но бойкий торг предпраздничного дня держал его на месте. Туллия уже и не помнила, что заставило Джеронимо остановиться и нагнуться к земле прямо у неё на пути. Она просто его не заметила. Стараясь не задеть тесные ряды низких навесов тяжёлым телом холодного кувшина, девушка в который раз ловко переложила его на другое плечо и вдруг натолкнулась на изогнувшегося перед ней человека, щедро плеснув тому на спину водой.
Пышнотелая торговка, что лениво отгоняла мух от своих стеллажей с овощами и фруктами, брызнула едким смешком, заставляя вставшего на пути Туллии мужчину покраснеть. Его колкий взгляд сразу же ударил во вспотевшую от жары хохотушку и заставил её притихнуть. Следующей жертвой должна была стать та, что осмелилась поливать из кувшина высокородного сеньора.
Их глаза встретились. Лонро стало как-то неловко от того, что в её взгляде отобразился страх, будто она ожидала того, что её ударят. Черты её лица заострились. Её необычные, синие глаза были по стать морским далям, а ресницы, словно вёсла галер тяжело вздрагивали, она на самом деле тяжело переживала за свою неловкость.
Что тогда говорила она, что говорил он? Всё пропало за какой-то розовой пеленой и продолжалось до тех пор, пока Туллия вдруг не вспомнила, что её ждёт отец. Она подняла на плечо полупустой кувшин и, будучи просто разобранной от происходящего с ней, слыша голос незнакомца но, не слыша его слов от волнения, быстро зашагала прочь, дабы не лишиться чувств от нахлынувших эмоций.
Словно змея заросшее быльником русло умело проскользнула она к торговому месту отца через многоголосую толпу рынка. Ставя на землю изрядно полегчавший кувшин, девушка с надеждой осмотрелась. Незнакомца не было. Напрасно она впивалась глазами в измученные солнцем лица прохожих. Никому не было дела до её чувств, до появившегося из-за навеса отца и до товара, которым в данный момент интересовались только осы. Старик Монецци вылил принесённую дочерь воду на виноград, даже не удосужившись смочить хотя бы пригоршней своё посеревшее от пыли лицо. Щедро одарив дочь короткой нахлобучкой, он отправил её обратно к рыночному бассейну.
Словно на ватных ногах побрела Туллия к центру рынка. Шла, цепляясь взглядом за фигуры прохожих и, подспудно отыскивая того самого незнакомца. Его нигде не было. Вскоре она смирилась, понимая, что Судьба уже преподнесла ей сегодня подарок и второго не будет. Девушка даже не знала, корить ли себя за то, что попросту сбежала с места их встречи? В её понимании даже их безобидная, короткая беседа казалась более чем непозволительной для уважающей себя девушки.
Мысленно блуждая в каких-то неясных образах, она добралась до бассейна и вдруг остановилась. Перед ней, согнувшись над водой, маячила знакомая, мокрая спина.
Любовь ударила их сразу, одним ударом, наповал. С того самого момента обезумевшая от счастья девушка каждый день купалась в море обрушившихся на неё чувств, позабыв обо всём на свете.
А что же Лонро? И Лонро жил тем же. Его опустошённая Душа в то время тоже нуждалась в ком-то, кто бы мог его понять, пожалеть, а что же касалось тела, то оно просто гудело от желания обладать этой девушкой.
Туллия совсем не придавала значения тому, что тёмно-каштановые волосы Джеронимо щедро разбавлял пепел седины. Его высоко забравшиеся залысины, которые, не кривя душой, легко можно было охарактеризовать, как проплешины в её влюблённых глазах только добавляли ему притягательной благородной солидности и манили к себе её тонкие пальцы.
Влюблённые слепы, да только вот беда, другие люди, не пребывающие в плену счастья или давно позабывшие, что это такое, не всегда могут понять их. Вскоре об их отношениях стало известно всем вокруг, в том числе и отцу девушки. Как и любой родитель, он желал своей старшей дочери счастья, и потому сказать, что он был «просто расстроен» значило ни сказать ничего. И дело даже не в том, что в посягнувших на честь его семьи числился сын Луиджи Лонро, нет. Как раз о родстве с этой семьёй ему, простому виноделу можно было бы только мечтать, но... Ухаживающий за его дочерью Джеронимо Лонро был женат, и женат на женщине из дома Гонзага, древнейшего италского дворянского рода. Трудно даже себе представить, какие несчастия могли пасть на голову несчастного Ревво Монецци, отца Туллии и его семьи, если слух о близости его дочери и Лонро дойдут до глав этих уважаемых в Риме домов. А ведь это могло случиться в любой момент.
Одна-две безсонные ночи и Монецци, не в силах томиться в ожидании грядущих бед, сам отправился к Луиджи Лонро. Попасть кому-либо из простых смертных в такой уважаемый дом было делом гиблым, но винодел был настойчив и смог-таки выпросить для себя высочайшую аудиенцию под предлогом того, что дело, де, касается безопасности рода Лонро.
Старик Луиджи, дабы не осквернять священные камни своего дома пылью ног бедного винодела принял его в мраморной беседке у самых ворот. С первых слов он дал Монеции понять, что крайне раздражён его визитом и не намерен долго терпеть его общество. Ревво где-то в глубине Души надеялся, что выслушав его рассказ, старый Лонро как отец отца поймёт его и, приняв во внимание то, что Монецци сам пришёл к нему, а не стал дожидаться момента, когда Луиджи узнает о связи его сына и Туллии от кого-то ещё. Может хоть старик Лонро посоветует, что же им всем дальше делать?
Как же всё-таки ошибался в своих предположениях этот простодушный человек! Разве мог он подумать, что выслушав его рассказ, Луиджи впадёт в такое неистовство, что его львиный рык в одно мгновение очистит въездной двор даже от птиц. Он просто взбесился. Мыслимо ли такое? На те слова, которые во время припадка бешенства он выкрикивал в адрес своего родного сына, не решился бы даже работорговец, понося свой провинившийся товар.
Когда же гнев Лонро, наконец, поутих, заканчивая с Монецци и беспардонно выпроваживая того к воротам, Луиджи вместо каких-либо советов произнёс то, что и вовсе перешло все границы здравого понимания: «Выродок! — продолжал поносить своего сына Лонро, — Он думает, что я стану терпеть эту его заразное расенское слабодушие? Так тому и быть, пусть тогда сдохнет, как собака…».
В тот день Джеронимо уехал из дому раньше обычного. Былое желание видеться чаще со своей возлюбленной теперь сменилось непреодолимым желанием вовсе не расставаться с ней никогда. Конечно же, он знал, что встретиться с ней сегодня раньше срока, определённого накануне не получится, но и находиться в границах ставшего ему ненавистным собственного дома было выше его сил.
Добравшись до холмов, он оставил свою колесницу у источника и какое-то время просто бродил вдоль дороги, то и дело, бросая взгляд в сторону своего прекрасного арабского скакуна, мирно пасущегося вдоль пыльной дороги. Тот же, будто почуяв, что хозяин относится к нему сегодня благосклонно, решил перебраться поближе к воде, где и трава была сочнее, и тень от окружающих источник деревьев и кустов плотнее.
Ключевая вода манила прохладой измученное жаждой животное и оно, обезумев от укусов заедающих его слепней, ринулось к ней напролом через кусты. Колесница шумно заскакала по камням и вдруг остановилась, скрипнув дрогнувшими от внезапной остановки оглоблями. Припав горячими губами к ледяной глади вырывавшихся наружу подземных вод, закипающий от зноя жеребец стал жадно насыщаться.