Да, вся жизнь древних была пронизана магией, наголову превосходившей потуги нынешних чародеев. Но кое в чем последние превосходили-таки могущественных предтеч: например, в понимании, сколь опасны бездумные игры с потусторонними силами. Особенно с силами… так сказать, определенного рода.
Теперь эта простая истина доступна каждому — от мудреца до пастуха. И не случайно время от времени вся волшба в королевстве скопом объявлялась под запретом, для нарушителей которого не требовалась даже плаха. Не требовалась потому, что учинять расправу над обнаруженной ведьмой или колдуном неплохо получалось и у простых людей: соседей, односельчан, просто неравнодушных.
С общими предками горцев и Порченых ничего подобного не происходило — напротив, они припали к источнику силы с жадностью голодных зверей и напитались магией настолько… что ею и отравились. Иначе и быть не могло — если черпать силу там, куда даже адепты темных культов заглядывают с опаской и мерами предосторожности.
Так и возникло это подземелье: когда сливки общества древних устремились вглубь земли, стараясь быть как можно ближе к источнику силы, больше испытывать его влияние. Переселяясь под землю, знать понемногу теряла связь и с народом, и с внешним миром; впадала в безумие и вырождалась. А в конце концов и вовсе не утратила людской облик — превратившись в тех, кого ныне называют Порчеными.
А великий город тем временем вымирал, пустел и разрушался. Оставшихся его жителей до поры до времени удерживала Руна Власти, но со смертью последнего ее хранителя порвалась и эта цепь. Те, кто еще обитал на руинах города, ушли в горы, где и обитают до сих пор.
Однако присутствие Тьмы никуда не делось, и именно на нижних ярусах подземелья оно было наибольшим. И именно туда древние поместили свои магические изделия в надежде сделать их сильнее.
Там, в глубине, отравил свою душу и потерял разум один из наемников Вальденрота; туда же Леннарт надеялся отправить ныне покинувших его спутников: горца-смертника и недалекого рыцаря, преданного герцогу до самоотречения. Отправить за Рогом и Диадемой; в то время как за Руной Власти он в любом случае намеревался отправиться сам. И не только потому, что не мог доверить ее никому больше — вдобавок, господин Кольм был почти уверен: уж ему-то, как последователю Тьмы, даже на нижних ярусах ничего серьезного не грозит. Ведь ни к чему же Темным Владыкам мешать одному из своих верных подручных.
Спустя некоторое время коридор сменился чередой лестниц и каменных площадок, чуть ли не на каждой из которых встречались небольшие группки Порченых. Вздыхая, Леннарт пропускал вперед демонов и наблюдал, как те расправляются с очередной помехой.
Лестницы вились вокруг огромного столба; вились, пока не закончились — приведя советника и его подгнившую рать в огромный зал с куполообразным потолком. Впрочем, разглядеть последний Леннарт не смог из-за темноты… а также из-за высоты оного. Зато советнику не составило труда заметить, кто ждал его в этом зале.
Сверху на незваных гостей взирали сотни горящих глаз: множество Порченых висело под потолком подобно огромным летучим мышам. Завидев (а может и учуяв) чужака, все это полчище с визгом устремилось вниз — цепляясь за стены или просто пикируя на пол… но при этом не расшибаясь. Для самых шустрых из подземных обитателей бой кончился почти мгновенно: демоны были начеку и изрубили авангард Порченых в капусту.
Выглядывая из-за спин посланцев Кроворукого, Леннарт изо всех сил всматривался в обстановку зала. Он понимал: отбиться от такого множества Порченых не под силу даже демонам, и все, на что приходилось рассчитывать советнику — это выиграть время, дабы преодолеть остаток пути.
Но вначале следовало определиться с этим остатком, ибо именно на этом месте составители карт допустили неясность. Определиться и прорваться… а за обратную дорогу господин Кольм мог не беспокоиться. Если Руна Власти окажется в руках советника, Порченые не посмеют его и пальцем тронуть. А горцы так и вовсе придут на помощь — подчинившись призыву хранителя Руны не хуже чем демоны подчинились Зову.
Неверный свет факела выхватывал из темноты разные детали убранства зала: колонны, несколько дверных проемов вдоль стен… Порченые между тем наседали с все возрастающей яростью, а демоны из последних сил сдерживали их натиск.
Затем Леннарт обратил взгляд к полу… и едва не вскрикнул, восхищенный своею же догадкой. На полу зала была изображена фигура, формой похожая на звезду с множеством лучей; фигура вроде той, что он сам намедни рисовал в лесу.
— Эй, вы, дуболомы, — крикнул Леннарт воодушевленно, — пробейте-ка мне дорогу… к середине зала!
Бодро рыкнув, посланцы Кроворукого разом рванули вперед, раскидывая ближайших противников. Из просто группы человекоподобных созданий они превратились, скорее, в диковинный механизм, рубящий и режущий все вокруг. Господин Кольм едва поспевал за ними, в то время как Порченые усилили натиск.
…к тому времени, когда Леннарт, наконец, добрался до центра фигуры, отряд демонов окончательно скрылся под массой серых тел. Порченые уже не сражались — они рвали врагов на куски; терзали тех, кто и так уже был мертв. Но к счастью для советника, в своих догадках он не ошибся: стоило ступить на пятачок в центре зала, как пол под ногами ушел вниз, унося человека в темный и глубокий колодец. Где-то наверху бесновались Порченые, но Леннарту Кольму уже не было до них никакого дела.
Дальше снова был коридор — только извилистый и какой-то странный. Здесь никто не нападал… однако и просто находиться в нем было не очень приятно. Между стенами клубился туман, невесть откуда взявшийся; каменная кладка сочилась темно-красной жидкостью, похожей на кровь.
За одним из поворотов Леннарт натолкнулся на покойника: лежалый труп валялся на полу и как раз служил пиршественной залой для полчищ червей. Их трапезу господин Кольм, сам того не желая, смог разглядеть отчетливо, во многих подробностях. Еще в одном месте проход внезапно попросту исчез: его закрыли корни деревьев, мгновенно выросшие прямо с потолка. Пришлось обходить… и, опять же, почаще смотреть на карту.
Скрежет и шорохи, слышанные Леннартом еще наверху, настигли советника и здесь — причем, звучали они теперь куда громче и отвратительнее. Впрочем, на них-то господин Кольм уже не обращал внимания. Привык. И все равно чувствовал напряжение ровно до тех пор, пока не достиг цели пути: массивной позолоченной двери.
Переведя дух, Леннарт толкнул дверь; та поддалась, на удивление, легко. Советник осторожно переступил порог… и в глаза ему ударил свет: не магический; самый обыкновенный свет солнца, что висело в ясном небе над зелеными лугами.
Моргая и не веря глазам, Леннарт Кольм взирал на траву лугов, на лесистые холмы вдалеке; на стадо мирно пасущихся коров и на небольшую речку, которую можно было пройти вброд. А еще — на избы под соломенными крышами: где-то среди них находился и дом его детства. Именно таким Леннарту запомнилось это место. И оно не изменилось с той поры…
Трава под ногами была мягкой и сочной — как и обычно в середине лета. Потрясенный Леннарт сделал по ней несколько робких шагов: мелких, почти стариковских. Вздохнул полной грудью, впуская в себя свежий деревенский воздух… а затем рассержено бросил:
— Да нет уже его, отчего дома! Не-ту! Как и родителей… И места этого больше нет… вернее, место есть, но выглядит-то наверняка по-другому. Столько ж зим прошло.
Высказав все, что он думает о столь бездарной иллюзии, советник торопливо зашагал к столбу для указателей, стоявшему неподалеку.
— Эх, вы, — ворчал Леннарт, обращаясь не то к мороку подземелья, не то даже к самим Темным Владыкам, — не могли придумать ничего лучше?
Предчувствия не обманули: на одной из дощечек-указателей он нашел ровно то, что искал — диковинный символ, вырезанный прямо ножом по дереву. Нашел, коснулся его ладонью, и рисунок вспыхнул белым холодным светом.
Затем исчезло видение луга, деревни и столба; Леннарт снова был в подземелье… точнее, в небольшой пустой комнате. И только Руна Власти осталась с ним; она сияла, выведенная на одной из плиток, коими были выложены стены комнаты. Леннарт нажал на плитку — и она отошла, сама легла в его руку.
«А вот интересно, — подумал советник ни с того ни с сего, — какую же ловушку-видение духи этого места уготовили… ну хотя бы для вальденротского наемника? Наверное, ему подсунули всех людей, убитых им ради денег. И уж они-то отыгрались… хе-хе.
Все-таки совесть — страшная сила. Против любого… кроме адепта темного культа. Против адепта и впрямь… разве что картинки из детства могли сработать… и то необязательно».
Положив плитку-руну за пазуху, Леннарт двинулся в обратный путь.
«А ведь я едва не проговорился, — вспомнил он по дороге, — о своих планах… когда речь зашла о цепи и поводке. Хорошо, дикарь не понял, а ведь разница проста как краюха хлеба. На цепь зверя сажают, чтобы удержать его, чтобы он никуда не убежал… зараза, а на поводок — наоборот. Чтоб он пошел… но ровно туда, куда велят».
Интерлюдия
Сошла лавина с гор
На последней паре лиг Густаву пришлось спешиться: конь просто не выдержал столь долгой и непрерывной скачки. Он вообще-то не был приучен ни к чему подобному, будучи лишь простым деревенским конягой — из тех, кого обычно запрягают в телегу или плуг. А не гонят во весь опор, неустанно помыкая и не давая ни мгновенья продыху. Добро, хоть сколько-нибудь промчал, а не сразу пал, с непривычки-то…
Поняв, что большего от коня не добиться, Густав бросил его у обочины. Остаток пути он преодолел на своих двоих: рывками, срезая дорогу, продираясь через кусты и спотыкаясь о корни деревьев. А заодно кляня на чем свет стоит владетеля родного поселка, коего угораздило уехать в Вальденрот, на очередной Совет. И ни раньше ни позже, а именно в тот злосчастный день, когда понадобилась его помощь.
Справедливости ради, нельзя было сказать, что беда, пришедшая к односельчанам Густава, стала для них неожиданностью. Отнюдь. Уж чего-чего, а насмотреться на заснеженные вершины гор, возвышавшихся над родными соснами, те за жизнь свою успели… как и отведать плодов соседства с этой красотой.
Не проходило и года, чтобы в Лесной Край не наведывались незваные гости с северных гор — такие же суровые, как тамошняя зима и столь же охочие до чужих жизней. Торнгардцы бежали от герцогского гнета; непокорные дикие горцы совершали вылазки за провизией, ценными вещами… а временами и просто ради утоления собственного буйства. Причем, разрушить, сломать и испортить люди горных кланов стремились несоизмеримо больше, чем в итоге уносили с собой. Наконец, под сенью здешних лесов пытались укрыться разбойничьи шайки, состоявшие как из горцев, так и из отщепенцев Торнгарда. Все, чего хотели они — это найти приют, спрятаться, отсидеться; избежать заслуженной кары, после чего вновь вернуться к своему кровавому промыслу.
У всего этого пришлого люда имелось нечто общее: и те, и другие, и третьи, спускаясь с гор, попадали словно бы в другой мир. В мир куда более добрый: где солнце способно греть, а не просто висеть в небе холодным светлым кругляшом; где ветер не бьет в лицо, а лишь слегка прикасается. И где под ногами все чаще мягкая трава, а не жесткий камень, а первый попавшийся человек почти наверняка не умеет держать меч — ибо зарабатывает на жизнь не чужой кровью, а собственным потом.
Оказавшись в непривычно мирном для себя, почти идиллическом Лесном Краю, пришельцы с гор вели себя подобно голодному волку, имевшему счастье проникнуть в теплый хлев. Вернее, пытались вести: до покорности домашнего скота местным жителям было все-таки далеко. В предгорных лесах чужаков ждали Тени Леса — разведчики и следопыты, в своей жизни научившиеся двум вещам: надежно прятаться и метко стрелять. Пара стрел из-за деревьев доходчиво напоминали пришлому отребью, кто в этих местах охотник, а кто едва тянет на падальщика.
Нелегко приходилось и тем, кому посчастливилось избежать подобной встречи. Даже самый отъявленный негодяй не был шибко хорош против двух десятков крестьян с топорами и вилами. Один такой смельчак до сих пор «украшает» собою дерево в лиге от поселка Густава… На легкую добычу рассчитывать не приходилось тем более: не случайно чуть ли не каждое селение в прилегающих к горам землях было окружено частоколом или земляным валом. И поселок, в котором жил Густав, отнюдь не стал исключением.
Только вот на сей раз к нему пожаловал целый отряд: с полсотни дикарей, одетых в звериные шкуры и шапки, сделанные из медвежьих голов. С топорами… а кое-кто даже с мечами, не иначе как отбитыми у людей герцога Торнгардского. И с боевым кличем, более похожим на рев дикого зверя — на устах.
Односельчане Густава оказались тоже не робкого десятка, даром что мужчин в поселке находилось меньше, чем чужаков. Враз захлопнулись ворота, частокол встал стеной на пути горцев, а самые ретивые из них очень скоро полегли наземь, проткнутые стрелами. Живя недалеко от леса, односельчане Густава пробавлялись не одним лишь крестьянским трудом — не чурались они и охоты. Благодаря чему умели обращаться с луками… а еще знали: стрелой, способной убить медведя, человека отправить к демонам тем более можно.
Получив столь холодный прием, горцы тотчас же сдали назад… однако не убрались восвояси, как надеялись жители поселка. Вместо этого они встали лагерем на ближайшем лугу; злость же и досаду от безуспешной атаки решили выместить на мальчишке-пастухе. Его, не успевшего бежать под защиту частокола, резали живьем — долго, на виду у односельчан. Кто-то, не выдержав, выпустил стрелу в сторону диких мучителей… однако не попал, а только рассмешил их.
Зато с овечьим стадом, доверенным несчастному мальчишке, горцы обошлись куда более разумно. Сами не держа скота и живя в основном охотой, они, как видно, все же понимали, для чего эти овцы нужны. Во всяком случае забивать их разом люди в шкурах не стали: предпочли заколоть лишь нескольких животных, дабы тут же зажарить их на вертелах. Всех же прочих оставили пастись как ни в чем не бывало.
Ближе к вечеру импровизированный дикарский пир набрал обороты: к жареному мясу вскоре примкнуло невесть откуда взявшееся пиво. Захмелевшие горцы плясали у костра, орали песни, дрались между собой; некоторые просто слонялись по округе. Никто из них явно ничего не боялся, ни о чем не волновался и никуда не спешил. А когда, уже на закате, к стоянке чужаков пожаловали их женщины с детьми, до жителей поселка окончательно дошло: ненавистные горцы пожаловали сюда надолго. Словно бы знали, что владетель этих земель — в отъезде.
— Не иначе как переселиться к нам вздумали, — первым озвучил эту мысль, зародившуюся в умах односельчан, поселковый староста, — совсем, видать, на севере худо стало. Невтерпеж. А мы… сами понимаете: лишние здесь. Под ногами путаемся только — как мыши в горнице.
— Ха! Мыши! — выкрикнул кто-то из крестьян, молодой и горячий, — да пусть только сунуться! Попробуют только — узнают, какие мыши!
— А им нет нужды пробовать, — строго парировал староста, — им проще подождать… и не так уж много. Ровно до тех пор, пока мы не съедим все, что попрятано у нас амбарах да погребах. Скот, считайте, мы уже потеряли и урожай, к сожалению, тоже. А заодно и соседние деревни, с которыми мы торговали да обменивались. Рано или поздно нам придется высунуть из-за частокола нос… вот тогда нами и займутся. Так что, для начала, умерьте свой пыл: дольше проживете.
— Скоро они налижутся в край и завалятся спать, — заявила в ответ молодая охотница по имени Ула, — тогда мне хватит дюжины крепких ребят, чтобы вырезать всю стоянку.
Глаза охотницы при этом сверкнули воинственным блеском, а голос звучал столь твердо и убедительно, что ее затея пришлась односельчанам по нраву. Только вот никто из дюжины крепких ребят домой так и не вернулся; зато каждый из них перед смертью успел узнать немало нового. Что горцы даже спят, не выпуская оружия из рук, что их женщины, если нужно, бьются на равных с мужчинами, и что клан Медведей не щадит никого — особенно тех, кто покусился на его покой и на жизни его людей.
Впрочем, храбрым парням в некотором смысле даже повезло: их просто зарубили и закололи. А вот над Улой напоследок надругалось не меньше десятка дикарей; едва ли кто-то из односельчан не слышал ее криков.