И вот Михаил Михайлович жадно собирал все
ведения, касавшиеся пугачевского движения.
То обстоятельство, что возглавлялось это движение простым донским казаком, едва ли умевшим подписы- ил гь свое имя, не смущало старого натур-философа. Книжная мудрость—не единая в мире мудрость. Хри-
юны апостолы были из простых рыбарей и тоже не ннши грамоты. Мало ли имеется в народной среде о. и>й, отличающихся острым умом и удивительными способностями? И мало ли можно найти сущих обор- и среди дворянских сынков, обученных иностранными гувернерами?
По почему же претендующий на российскую императорскую корону вождь народный предается пьянст- ну п безудержному блуду? Значит, он находится во н м о ти своих скотских страстей. А тот, кто не в состо- имип обуздать свои собственные страсти, сможет ли пороться с людскими пороками, отравляющими суще-
м ание общества? Персона, становящаяся во главе
•to I много или малого государства, должна озаботиться мудрым законодательством, как можно ближе подходящим к незыблемым законам Натуры. Но разве истинный мудрец будет пить без просыпу и окружать себя гаремом?
У Пугачева в виде его первых министров выступают Хлопуша Рваные Ноздри и Зацепа Резаны Уши, оба побывавшие на каторге за воровство, грабеж, поджоги и душегубство. Какой же государственной мудрости можно ожидать от сих министров? Ведь скорее их можно было бы назвать безумцами. Безумец сам «Петр Федорович», безумны и его соратники. Но ведь не сами собой они выскочили, их выдвинул народ. А ежели народ выдвинул безумцев, то что же такое этот самый народ? Не безумцем ли является и он?
Пугачевское движение является преимущественно крестьянским: крепостной не хочет быть рабом. Это вполне согласуется с законами Натуры — Натура не знает рабства. Волки ради своего пропитания могут загрызть и других волков, но не могут заставить этих других волков быть рабами. Человеческое рабство, по истине, есть явление искусственное, а бунт против него — совершенно естественное явление. Значит, и пугачевское движение отнюдь не есть явление безумное. Но тогда почему же главными предводителями его являются безумцы, на каждом шагу проявляющие свое безумие? Получается некий заколдованный круг, из которого никак не найдешь выхода...
Именно об этом «натур-филозоф» говорил теплым летним вечером своему приятелю и вместе вечному возражателю, Вильгельму Федоровичу Шприхворту, только что посетившему в доме Кургановых больную княжну Агату. Закончив свой визит и пообещав завтра утром произвести новое кровопускание княжне, штадт-медикус вышел в столовую, где для него был приготовлен чай. За столом сидел и старый князь Иван Александрович.
Я высоко уважаю философию,— вымолвил, по- |шмая крепкий душистый чай, штадт-медикус,— но я п. <наю, можно ли почитать философию наукой?
- То есть как это так?—удивился Михаил Ми- к аПлович.— Разве не весь мир почитал Лейбница за п.щкого ученого? А великий метафизикус Декарт?
Философия есть, так сказать, наука, притязаю- ||| а л охватить все отрасли знаний. Это есть как бы л VUIа знаний человеческих. Но велики ли те знания, к< >IIми мы располагаем? Вот, если взять для примера ши л бы старейшую из наук, медицинскую, то ведь и | v г мы на каждом шагу встречаем всяческие пробелы. |1<>!п>зуя больных, наблюдаем различные феномены в и* состоянии, но не знаем истинных причин, вызыва- |"щих оные феномены. Позволь, друже...
Нет. Подожди. Вот я лечу нашу милую княжну. Признаки болезни позволяют мне определить эту боне ии. как горячку. Знаю, что надлежит делать для преодоления этого недута. Но чем он порожден? Один
калеет, что недуг порожден накоплением вредных
ш оп в организме. Но это не ответ, ибо тогда возни-
mi г вопрос, какова причина вредных соков? Другой
I а /нот: сие есть воспаление крови. Но где же причина и.и паленного состояния крови?
Да что ты этим хочешь сказать, медикус? Только то, что вы, филозофы, беретесь за разрешите всех вопросов, не обладая потребными для этого шапилми.
Но мы говорили о народном движении, подня- | им Пугачевым. Причины его, кажется, могут быть пиределены достаточно точно.
Против этого утверждения заявляю протест. Mi и кое народное движение есть явление более слож- нежели заболевание одного человека. Во сколько
е раз сложнее организм государственный, состоящий н I многих миллионов существ, организма одного суще-
I на! Определению поддаются только немногие, броса-
ющиеся в глаза причины. И от определения ускользают тысячи других причин, может быть, куда более действенных. Вот ты же сам поминал о том, что Пугачев пьет, как губка. Русские люди, опьяняющие себя водкой, бывают весьма буйны. Русский народ испокон веков предан пьянству, а потребление спири- туса производит повреждения в здравии телесном и душевном. Вот ты теперь будешь говорить, что причиной этого движения является крепостное состояние крестьян, а я скажу, что причина в отравлении русского народа спиритусом. И оба мы будем правы... А хозяин дома этого скажет, что если бы после великого императора Петра Первого осталось не женское, а мужское потомство и не возникал бы вопрос о престолонаследии, то не было бы и мнимого «Петра Федорыча», то есть не было бы и движения или оно выставило бы другую цель.
Опять же многие еще говорят: причиной движения является то, что на престоле сидит не царь, а царица. Это тоже может быть принято во внимание, ибо народ русский на женщину привык смотреть, яко на существо, стоящее ниже мужчины. Глава дому — муж. Глава государству — царь... Вот тебе еще одна причина!
Но ты-то согласен, медикус, с моей мыслью, что самое движение бунтовщическое служит доказательством болезненного состояния государственного организма и может быть рассматриваемо как тяжкое заболевание.
С этим согласен. Но дальше?
Я бы сказал, что причиной заболеваний и отдельных людей, и общества является неправильное кровообращение-
Медик поморщился:
Сие есть фигуральное выражение, может быть, и весьма красноречивое, но не больше того. Объяснения же по существу всему происходящему сие фигуральное выражение не дает и дать не может. При- и in же его за аллегорию, я хочу сказать, как врач, что многими сведущими в медицинской науке людьми советуется для восстановления правильного кро-
вращения пускать больному кровь из жил. Через
н<> воспаление крови ослабляется. У тех больных, ппнание которых от жара затемнено, наступает проникшие-.
Н-ну, кровь и так уж льется в достаточном
ичестве!— угрюмо ответил натур-философ.— Вон
прибежавший сюда, в Казань, Анемподист, управляющим имением князя, говорит, что за четыре или пять дней пребывания в одном только селе какого-то и I многочисленных ныне Лже-Петров побито до смер- I н человек десять да человек двадцать на веки ип .1,лечены. А на прошлой неделе гусары Михельсо- iiii, говорят, разгромив где-то на берегу Волги одну Пош.шую шайку, перерубили человек пятьдесят да • сотню утопили... Какого же тебе еще «кровопусканию. нужно?!
Мне лично — никакого! — ответил, ставя на блю- м.11-0 допитый стакан, медик.— Но ведь это не от •мил зависит. Вон я и нашей милой больной кровь пускаю вовсе не для удовольствия...
В мто время в столовую вбежал раскрасневшийся II' i|> Иваныч Курганов и, небрежно швырнув на под-
ник свою обшитую серебряным позументом треу-
су, крикнул:
Новость! Только что прискакали гонцы от Фреймана. Пугачев сорвался со своего гнезда и идет i l l Фрейман пытался его сбить в степь, но ничего in мог поделать, так как его два батальона в самый решительный момент перешли на сторону мятежников.
А Михельсон?
Михельсона теснят мятежные казаки. Он, прав- mi пощипал хвост орде мятежников, когда они перепри нлллись через Багровку, но и сам поплатился. Ему пришлось уйти на Самару. Рассчитывает, оправившись, снова ударить на скопища, загородившие дорогу от Самары на Казань. Во всяком случае, сейчас передовые отряды Пугачева находятся уже на расстоянии не свыше полутораста верст от нас...
Хорошее дело,— откликнулся угрюмо старый князь Курганов.— Вот попомните мое слово: нам осады не миновать!
Ничего, батюшка! — отозвался Петр Иванович.— Нам осады бояться нечего. Наши силы растут. Только что почти все рабочие с фабрик Бахвалова записались в волонтеры. Триста пятьдесят человек. Горят желанием постоять за матушку-царицу.
Бахваловские рабочие? — переспросил с сомнением натур-философ.— С чего это они?
В столовую тихими шагами вошла Прасковья Николаевна и попросила врача зайти посмотреть на больную. Иванцов распрощался и побрел домой, постукивая по деревянным помосткам своей старой, вывезенной из Лиссабона, палкой черного дерева с набалдашником в виде шара из слоновой кости.
ГЛАВА ВОСЬМАЯ
П
о желанию старой княгини Прасковьи Николаевны, причт соседней Вознесенской церкви был приглашен на дом к Кургановым — отслужить м" юбствие о здравии болящей княжны Агафьи. После молебствия отец Илларион и дьякон отец Кирилл остались у Кургановых на обед. За обедом | и i n. Иван Александрович не утерпел и заговорил о юм, что занимало умы всех казанцев: о возможно- | in нападения Пугачева на город. Спросил мнение о т а Иллариона о пугачевском движении. Священник. человек уже пожилой, благообразный и славившийся в Казани благолепием своего служения, гру- | I но ответил:
Сие есть попущение господне! Иначе говоря, наказание, нам господом за наши прегрешения посылаемое! — вмешался молодой и речи- ■ гий дьякон.
Да, но это очень уж неопределенно! — протя- н v л князь.— Наконец, если даже принять вашу мысль, отец Илларион, то как же это так? Те самые прегрешения, которые творятся и сейчас, творились п раньше. Например, крепостное право и связанные ' оным злоупотребления или, скажем, всяческие непорядки по управлению, погрешности в отправлении правосудия, обременение населения налогами н прочее. Стоит вспомнить хотя бы времена Бирона. Медь тогда, действительно, ужас, что творилось. | нш стоял. Дышать не смели. И, однако, никто по- нпльнулся не посмел.
— Так-то оно так, но...
Постойте, отец Илларион! Я еще не договорил. Вспомните и последние годы царствования Елизаветы Петровны. Не буду осуждать покойную государыню, но ведь теперь всем, всем решительно в Российской Империи живется несравненно легче. Почему же движение подымается именно теперь, когда все заставляет верить в то, что русский народ ждет лучшее будущее? Границы государства весьма и весьма раздвинуты, безопасность от нападения извне упрочена. Промышленность и торговля развиваются, науки и искусства процветают, во главе государства стоит императрица, высокому уму и государственным талантам коей дивится весь свет.
Пути господа неисповедимы! — вздохнул отец Илларион.— Ум же человеческий весьма ограничен. Но я позволю себе привести для примера один всем в Казани известный случай...
О семье Оглоблиных! — вставил дьякон.— Отец Илларион сей казус любит цитировать в назидание..
Оглоблины? Это не те ли, у которых огромные лавки возле Кремля? — заинтересовался князь.
Те самые. Семья их состоит в моих прихожанах искони. Были они, Оглоблины, торговцами средней руки. Пользовались известным достатком, но в богачах не числились. Всем делом заправлял старый Осип Семенович, который в храме нашем был критором. И было у него четверо сыновей и три дочери. И всех он заставлял работать. Все шло хорошо, но пять лет тому назад, совершенно неожиданно, вследствие одного несчастного случая, в одночасье померла вся семья его родного дяди, тоже Оглоблина, торговавшего с Заволжьем, и наши, казанские, Оглоблины получили громаднейшее наследство от тех, саратовских: чугуно- и меднолитейный завод с колокольным отделением, несколько водяных мельниц, прииски на Урале, лавки в разных городах, канатную мастерскую, и прочая, и прочая. Пришлось на наших Оглоблиных до двух сотен тысяч рублей серебром..
• Однако.
Такое богачество, что и любому князю впору! — in I авил дьякон.
Ну, и вот,— продолжал отец Илларион,— что М(< бы вы думали? Богатство сей семьи возросло и десять или даже двадцать раз, но счастья им не принесло. Один из сыновей Оглоблина, отправившись в Макарьев на ярмарку, там загулял, пропил данные ему отцом для оборота деньги, а потом, придя в умоиступление и не смея показаться отцу ин глаза, наложил на себя руки. Другой слюбился I какой-то мещанского звания девицей и, похитив m бежал с ней неведомо куда. Третий обнару- IIил себя игроком. Одна из дочерей ни с того, ни • сего начала чахнуть. Другая ушла в монастырь. I ргтыо они, Оглоблины, выдали замуж, а она возьми пи и сбеги от мужа с каким-то поляком-католи- кнм, из тех, что жили здесь на положении как бы и ильных.
Что вы хотите сказать сим примером, отец H i :арион?— перебил его повествование князь.
Токмо то, ваше сиятельство, что вот покуда люди пользовались скромным достатком и жили себе, ми мудрствуя лукаво, все шло честь честью. А стоило им разбогатеть, вышло так, как будто они утратили ршиювесие душевное. Семья как бы заболела неким шйиым недутом.
- Отец Илларион и самое-то Емелькино движение приравнивает заболеванию! — вступился дьякон.— По •пи мысли так выходит, что русский народ подвергся |<щ бы некоему поветрию!
Внимательно прислушивавшийся к разговору нами философ Иванцов закивал одобрительно головой.
Мы с Шприхвортом придерживаемся той же «щрии,— сказал он.—Движение, поднятое Пугачевым, может быть уподоблено той болезни, которая в науке
икается гангреной, а в просторечии — «антоновым
"Швы».
«Антонов огонь»? Ну, хорошо. Согласимся смотреть на сие движение, яко на проявление «антонова огня». Но каковы причины?
А что мы знаем о причинах настоящего «антонова огня»?— живо отозвался натур-философ.— Вот давно ли в Москве была моровая язва, сиречь—чума? Пришла чума через южные степи, с Дуная, где находится действующая армия. А откуда она появилась там? Из Константинополя. Туда же пришла, говорят, с какими-то кораблями из Египта. Ну, а там еще откуда-то... Однако ясно одно: болезнь сия — я про чуму говорю — отменно заразительна. Он одного заболевшего передается другому, третьему и так далее. И захватывает не только отдельные города, и но и целые страны. А где причины этой болезни, в чем ее сущность,— сие никто не ведает.
Поднятое Пугачевым движение еще более заразительно, нежели моровая язва,— тихо вымолвил священник.
А по-моему, пугачевщина действует, как опьянение,— вставил дьякон.— Кто наслушается бредней, ими распускаемых, тот уподобляется горчайшему, который в умоисступлении или, скажем, в припадке белой горячки, и на людей, и на животных кидается и на стену лезет.
Ну, с занесенной из Турции чумой власти-та- ки сумели справиться,— сказал князь,— хоть и сидела она в самой Москве, а не в степях приволжских. А вот с пугачевщиной что-то до сих пор плохо справляются...
В это время в столовую влетел молодой князь Иван.
Выступаем! — выкрикнул он.
Что такое? — поднялся старый князь встрево- женно.
Павел Потемкин одержал верх над фон Бранд- том. Решено выступить навстречу Пугачу и разнести его полчища, не допуская их приближения к Казани. Я забежал только собрать кое-какие вещи. Через два
г «ш
мига сбор. Назначенные для выступления части уже собираются на Арском поле.
Гости поднялись и стали прощаться.
Вопрос о необходимости преградить скопищам Пугачева дорогу к Казани поднимался и раньше. Это пила любимая мысль молодого и честолюбивого гене- |шла Павла Сергеевича Потемкина, недавно прибывшего в Казань из столицы. Павел Сергеевич, двоюродный брат уже обласканного государыней Григория Л моксандровича Потемкина, попал в генералы, как • оиорится, фокусом: если бы не то, что его сродник Григорий стал фаворитом императрицы, уже давно охладевшей к своим прежним любимцам Орловым, II шлу пришлось бы долгонько добиваться хотя бы
совничьего чина. Но Григорий «вытащил» и Павла,
и тог в один год из майоров проскочил в полковники, it и I полковников в генералы. И вот теперь он уже в ими ральском чине прибыл с особыми полномочиями в К и iaiib, которой угрожал Пугачев. С его приездом начали подходить и подкрепления. И Павел Сергеевич решил, что сидеть у моря и ждать погоды не прихоти ел: надо идти и насесть на разбушевавшегося мгцнедя в его же берлоге.