I буйному веселью, празднуя канун своего отправление и великий поход на Москву. Пир шел до утренней зари.
На рассвете пушечный выстрел возвестил начало мпхода. Лагерь пришел в движение. Люди, бросая медленно догоравшие костры, расходились по своим полкам и сотням. По мере сбора людей, один полк ■а другим снимался с места и выходил в степь, на дорогу.
Часов в десять утра последняя конная сотня, державшая в лагере караул, покинула Чернятины v гора и на рысях ушла в степь. Тогда пробывшие эту мочь в овраге бабы вырвались и с воплями бросились
опять ушедшую в поход армию «его пресветлого
царского величества, анпиратора Петра Федорыча нес л России». Впереди всех бежала тощая темнолицая баба, прижимавшая к высохшей груди посиневшего от не тошного крика ребенка.
В этот час сам анпиратор со своим главным н|Табом, со всем генералитетом, министрами и ино- • I рапными гостями находился уже далеко от Черни гиных хуторов, в степи. Там он расположился на иершине древнего кургана, насыпанного неведомыми pvi дми над могильным ложем неведомого степного бдгира, и, сидя на привезенной из Чернятина паримой скамье с заменявшим ему скипетр архиерей- скпм жезлом в руке, пропускал мимо себя идущее на Москву воинство.
Для торжественного случая он облачился в казакин из алого сукна, на мускулистых ногах были шаровары из ярко-желтого китайского шелка и красного сафьяна сапоги с загнутыми концами. Казакин б 1.1 л перетянут голубой муаровой лентой, за ней вид- мечись ручки дорогих турецких пистолетов и кинжа- пон. Левая рука «анпиратора» опиралась на эфес
акказской сабли.
193
Везносый Хлопуша и безухий Зацепа, иначе граф
I Путчей победитель
Книга вторая. Глава 6
ПУГАЧЕВ-ПОБЕДИТЕЛЬ
Чернышев и граф Путятин, стояли за его спиной. Дальше держался скромно одетый князь Федор Мышкин-Мышецкий, а на полускате расположилась группа иностранных гостей.
По пыльной дороге, огибавшей курган, проползала огромная змея. Сменяя друг друга, проходили, не заботясь о строе, отряды пеших и конных. Впереди каждого отряда шла более или менее значительная часть вооруженных ружьями и тесаками людей. За ними валили оборванцы, вооруженные цепами, вилами, дубинами. За этими следовал разнокалиберный обоз из самых разнообразных экипажей, влекомых разномастными лошадьми. За обозом следовали табуны запасных коней, были видны порой стада коров и овец. Среди толп пеших шли ведомые киргизами вьючные верблюды, а в обозе плыли тяжелые двухколесные степные арбы, в которых сидели смуглые оборванные женщины.
Проходя мимо кургана, каждый отряд выкрикивал «ура» или «виват», и нестройные, недружные крики сливались в один дикий рев.
Светлоглазый швед Анкастром, скрестя руки на груди, стоял лицом к дороге и смотрел, не отрываясь, на проходившие полки пугачевцев. Его казавшееся каменным худощавое лицо оживлялось несколько, когда мимо кургана, джигитуя, проносился какий-ни- будь казачий отряд или когда разномастные степные лошади протаскивали неуклюжую полевую пушку на окованных железными ободьями высоких колесах. Стоявший рядом со шведом шевалье де Мэрикур сначала не без любопытства созерцал представлявшуюся его взору пеструю картину, обмениваясь впечатлениями с тучным итальянцем, но скоро это ему надоело, и он принялся чистить себе ногти маленьким напильничком.
Когда мимо кургана проходила одна часть обоза и в клубах рыжеватой пыли проплыла арба с выгляды-
ни ишими из нее смуглыми женщинами, шевалье обра- I и мел к Вардзини с вопросом:
Желал бы я знать, что они сделали с теми чеп.фьмя женщинами, которых хотели нам вчера на- I' | ми,. Одна из них, та, чернобровая, было по-своему недурна. Дикарка, конечно, но...
Л пиастром, чуть повернувшись лицом к французу,
шалея спокойно:
Граф Путятин сказал мне, что по приказанию
имиго.. императора всех четырех зарезали...
• Что такое? — поразился шевалье.
Все четыре зарезаны. Резал их какой-то Шакир. Ка iaic или татарин, или киргиз... Он при», императоре исполняет, если можно так выразиться, роль государ- | ми нного палача...
Послушайте, капитан! Неужели Ж6>и Их зарезали, как овец! — повторил швед и опять ■ ill пристально смотреть на проносившийся в это время мимо кургана маленький конный отряд.
Черт знает что такое! — пробормотал шевалье.— И I мице восемнадцатого века...
Кардзини, усмехнувшись, вымолвил:
Восемнадцатый век — это в Европе. А здесь—
Ад ИЛ.
Минуту спустя Вардзини поинтересовался:
Что это за часть? Казаки, что ли? Мимо кургана проходили нестройные ряды конни- ны Исадники в пестрых халатах восседали на степ- мы» юхматых конях. Вооружены они были частью нммнноствольными ружьями с мултуками и подсош-
1ми, а больше копьями, кривыми саблями и лука-
мн Пестрые колчаны, полные оперенными стрелами, Ним Iа 1ись у луки каждого седла. Впереди ватаги
ниимх халатников шла группа музыкантов: тут были
грипп, балалаечники, трубачи и барабанщики.
ш н и I всадников вез длинный шест с перекладинка- которым были подвешены белые и черные кон-
195
194
ские хвосты, алые и синие ленты, погремушки и колокольчики.
Иррегулярная конница,— откликнулся швед.— Башкиры... Только вчера пришли на соединение с императором. До пяти тысяч человек.. И два таких же отряда идут еще.
Бардзини круто повернулся к переставшему чистить ногти шевалье и, понизив голос, спросил;
Вы историю изучали, мой юный друг?
Военную — да,— ответил небрежно француз.— А что?
Я хотел бы знать, что вам напоминает это зрелище?
Шевалье с легким недоумением посмотрел на патера.
Что мне это зрелище напоминает? Но, мой бог, признаюсь...
Вам не кажется, что мы созерцаем повторение похода какого-нибудь Дженгис-хана или Тимурлена из недр Азии на Европу.
Пожалуй..
Вам не кажется,— продолжал патер,— что это дикие орды степных хищников, варваров-номадов, идут для уничтожения европейского мира, как шли в старые годы орды монголов?
Швед повернул лицо к разговаривавшим, его губы дрогнули, но он ничего не сказал.
Шевалье нетерпеливо пожал плечами и капризно вымолвил:
Я знаю только одно, что теперь было бы хорошо выпить стакан вина. Впрочем, я не отказался бы и от омлета..
Не дождавшись конца прохождения своей армии, Пугачев спустился с кургана, сел на своего вороного и ускакал вместе со своей свитой. Следом за ним уехали и иностранцы.
Местность опустела: змея проползла дальше. Но
•men через два на той же дороге показалась новая кидкая толпа. Это бежали вслед за ушедшей на ссиеро-запад армией «Петра Федорыча» просидевшие м-'к. в овраге и оставленные в Чернятине лишние Ottrtu Впереди бежала, прижимая к груди коричневые I ■ v >< и, темнолицая женщина с выпученными глазами и искривленным ртом. По ее щекам катились капли inn а, смешиваясь со степной пылью. Из груди вырыва- |||nib хриплое дыхание Ребенка, которого она еще недавно держала на руках, у нее уже не было.
ГЛАВА СЕДЬМАЯ
Е
два в Казани стали поговаривать о возможности нападения пугачевцев на бывшую столицу казанского царства, старый князь Иван Александрович Курганов всполошился и решил, что всей курганов- ской семье не мешало бы перебраться из Казани в Москву. Привыкшая безропотно подчиняться мужу княгиня Прасковья Николаевна и на этот раз не подняла голоса против принятого Иваном Александровичем решения, хотя путешествие в Белокаменную по дальности расстояния и пугало старую женщину. Родственники Кургановых, Лихачевы, только недавно выстроившие в Казани большой дом, уже успевший прослыть в простодушной Казани «лихачевским дворцом», относились к намерению князя отрицательно: им казалось, что о серьезной опасности для Казани со стороны мятежников и речи быть не может. Поднятое беглым казачишкой, треклятым Емелькой Пугачевым, восстание идет явно на убыль. Мятежники разорили огромный край, а теперь и сами не знают, что делать, ну, и мечутся из стороны в сторону, но до Казани им не добраться. А если и доберутся, то расшибут себе лбы. Казань — это тебе не какая-нибудь степная крепостца, где все укрепление—земляной вал да гнилой частокол и где вся сила — какие-нибудь два или три десятка мирно доживающих свой век инвалидов под начальством выслужившегося из рядовых в поручики коменданта. В Казани живет губернатор, имеется гарнизон и не какой-нибудь, а настоящий гарнизон из двух пехотных полков, трех батарей и трех сотен донских казаков, под начальством старого опытного ного генерала Лохвицкого, ветерана Семилетней
м<>0ми. Правда, полки — Белевский и Елецкий — дале- | и не в полном составе и на три четверти состоят из
рекрутов, но они представляют достаточно
нмушительную силу. Артиллерия тоже не так плоха. А», кстати, из старого арсенала вытащили сотни чу (им уцелевших пушек, отлитых когда-то петровским Mm юром Виниусом. А казаки— лихие ребята и ими командует пользующийся среди донского казачества П<> и.июй известностью полковник Шамраев. Он держит смоих донцов в руках. Но мало и этого: едва вступив м должность, генерал Лохвицкий сейчас же настоял на < формировании волонтерских дружин из местных оПммателей. В эти дружины записались поголовно все моепитанники трех старших классов местной «Благородной гимназии», многие семинаристы, молодые куп- н|| и дворяне. Сейчас имеется уже четыре такие ми кины: гимназическая, семинарская, купеческая и дворянская. Ружья выданы из цейхгауза. У дворян к I нмназистов имеется даже по собственной пушке. Каждый день дружины производят экзерциции на мнншюм нлацу, на берегу Кабан-озера.
Пусть только Емелька сунется, казанцы пока- • v I ому кузькину мать. А кстати, вот-вот подойдет и
ружаемая в Ярославле речная флотилия. Нет, Ка-
'(1П1. совершенно безопасна!
Павел Петрович Лихачев, троюродный брат князя Курганова, старик лет шестидесяти, даже упрекал ми мл за его неприличную трусость.
К осени все кончится! — говорил он.— Как под- ннлап. заваруха неведомо с чего, так и развеется, кикс неведомо с чего. Да наше мужичье давно рассы-
бы: старообрядцы да воры-казаки с Яика их
си ной держат. Но, слышно, и у них уже нелады По'н.шие. Наделали делов, а теперь и сами не рады Ишу г, куда бы выскочить. Ведь, кому-кому, а главным Пунтпрям от расправы не увернуться!
Пиан Александрович выслушивал все эти соображения, но думал свою думу: хорошо в Казани, а еще лучше — в Москве. Туда уж пугачевцам и во веки веков не добраться. Потому он готовился перевезти семью и довольно многочисленную дворню в Белокаменную, благо и там у него был на Арбате полученный в приданое за Прасковьей Николаевной барский дом. Двое доверенных слуг отправились уже в Москву, чтобы привести дом в порядок к приезду господ.
Однако почти накануне назначенного отъезда в Москву княжня Агафья Ивановна, которую в доме звали Агатой, внезапно занемогла. Призванный немедленно городской медикус Вильгельм Федорович Шприхворт, осмотрев метавшуюся в жару больную, определил у нее горячку. Больной была пущена кровь, потом началось лечение. Но ни кровопускания, ни лечение не помогали: горячка продолжала держать молодую княжну прикованной к постели. О том, чтобы везти больную девушку в таком состоянии за тридевять земель, не могло быть и речи, и когда продолжавший тревожиться князь заговорил об этой неприятной помехе, в первый раз в жизни тихая и всегда покорная княгиня Прасковья Николаевна резко сказала ему:
— Ежели боишься, то уезжай. Я же своего детища не покину, ибо я—мать.
Так Кургановы остались жить в отведенном в их распоряжение Лихачевым обширном и удобном флигеле, окна которого выходили в пышно разросшийся старый сад.
Молодой князь Петр Иванович, записавшийся в дворянскую дружину, по целым дням не показывался дома: он завел дружбу с офицерами обоих пехотных полков, стоявших в Казани гарнизоном, и все время проводил в их компании. Скучать было решительно некогда. В переполненной сбежавшими из охваченных восстанием местностей дворянскими семьями жизнь била ключом, и молодежь развлекалась на все лады, балы и вечеринки шли беспрерывной чередой. Но и
| дрики не отставали от молодежи: среди них бы- 1(1 мало охотников до танцев, зато все почти сплошь Аыли любителями карточной игры, и эта игра велась ид широкую ногу. Бывали случаи, когда какой-нибудь | и■ | авший из своего поместья дворянин проигрывал по поместье другому, даже и не подозревая, что VI сдьба сожжена, деревня наполовину выгорела, а | решетные разбрелись или присоединились к пугачевцам.
«Штадт-медикус» Шприхворт бывал в квартире Кургановых каждый день, иной раз даже дважды, 11 oiiij следить за ходом болезни молодой КНЯЖНЫ. Имеете с ним повадился к Кургановым старый друг и приятель Шприхворта, почти восьмидесятилетний Михаил Михайлович Иванцов, называвший себя «натур- филоэофом».
►то был еще бодро державшийся, несмотря на свой преклонный возраст, высокий, сухой, как щепка, старт с изрезанным морщинами лицом и багровым,
по у пьяницы, носом, хотя на самом деле пьяни-
||.mi Иванцов никогда не был и пьянство строго осуж- Kiiii, считая его прежде всего прегрешением против
и .шов природы, которую он всегда называл «Ма- iepi.K> всего сущаго, Натурою».
Михаил Михайлович был в Казани едва ли не | 1 i.iм образованным человеком и, во всяком случае,
иммм бывалым, ибо с семнадцатилетнего и до шести- |. пплетнего возраста провел время почти без пере- pi.ma в заграничных странствованиях. Свою долгую и и. м'гкую служебную карьеру он начал еще юношей, iioi ан вместе со своим дальним родственником, знаменитым петровских времен дипломатом графом Тол- I Iмм н Неаполь, где укрывался бежавший от отцов- •' и тяжелой руки царевич Алексей Петрович со t* Кнфросиньюшкой. Позже Михаил Михайлович
пенился одним из ближайших сотрудников Остерма- HII, |ужил при Волынском, случайно уцелел, когда I In рои раздавил Волынского, побывал и в Лиссабоне,
и в Мадриде, и в Риме, и в Палермо, и в Париже, и в Лондоне. Достигши шестидесятилетнего возраста, он вышел в отставку и перебрался доживать свой век в родной город — Казань, где и сделался одной из местных достопримечательностей, а в простом народе прослыл за звездочета и чернокнижника. Такая слава была создана ему тем обстоятельством, что старик, еще в дни странствий за границей пристрастившийся к естественным наукам, устроил над своим скромным домишкой в Кремле астрономическую обсерваторию, обзавелся выписанными из Швейцарии инструментами, приобрел добрых четыре сотни книг научного содержания и занялся наблюдениями, которые простым обывателям казались весьма таинственными. Но астрономия не была для Михаила Михайловича главной целью: он увлекался философией и, приняв за исходную точку работы Лейбница, сам начал создавать новую теорию, которая, по его мнению, должна была со временем заменить все придуманное раньше.
Когда Иванцов начал свою работу, то ему казалось, что это дело достаточно простое, но чем больше подвигался его труд, тем более смутной становилась для него основная мысль. А за последние полтора года он и совсем стал сбиваться: все, что творилось вокруг, слишком резко противоречило его выводам. Раньше он установил «двенадцать основоположений благоденствия общества человеческого, государством рекомаго», а теперь выходило так, что если не все, то, во всяком случае, многие из этих «основоположений» никак не уживаются с творящимся в России.
Движение, поднятое на Яике Пугачевым, живейшим образом интересовало Михаила Михайловича, так как в этом движении он легко усматривал многие предвиденные им в «основоположениях» черты. Например, Михаил Михайлович еще во дни Анны Иоаннов- ны и ее любимца Бирона пришел к убеждению, что монархия является совершенно искусственной госу- трственной формой, к тому же, в общем, мешающей народному благоденствию. Естественной или натура аьной формой государственного устройства являет- | н (|юрма республиканская, дающая возможность народу иметь во главе управления выбранных людей, Пользующихся полным и совершенным доверием. То "|>< юятельство, что сии народные правители постав- | по гея самим народом, обеспечивает за ними и всяче- 1 н vk) поддержку со стороны самого народа. К власти попускаются только люди, заслуживающие высокого доверия своими прирожденными добродетелями и вы- г о к ими способностями, а ТЯКЖ6 бескорыстные и глубо- | о понимающие истинные нужды народа. Иначе народ не выдвигал бы их, не отдавал бы власть над собой и их руки, а ежели бы у власти по какой-либо случайное in и оказались лица, не заслуживающие народного доверия, то народ, несомненно, сейчас же отвернулся Оы от них.