Да, расстояние, разделяющее их, было меньше двадцати футов и одновременно длиннее, чем путь вокруг Вселенной.
Они боролись один на один. На каждого был направлен поток излучения — из комнаты и острова, из Земли и Вселенной, — потоки тех сил, которые они знали лучше, чем кто-либо из живущих на Земле.
Как две невидимые реки огня — одна светлая, другая темная, — эти силы вливались в противников, вставших друг против друга.
Рэйф сделал шаг… куда?.. к трону?
Пальцы Шанкара коснулись подлокотника кресла, и в открывшемся отверстии снова полыхнул свет; но теперь луч лазера должен был обежать вокруг всей Вселенной, искаженное пространство погасило его, и он исчез, не достигнув цели.
Рэйф сделал еще шаг. В комнате стало темнее.
— Волк был только зверем, — услышал, он, — и во имя простого зверя ты выбрал смерть вместо жизни.
— Он был частью этого мира, — ответил Рэйф. — Именно ты заставил его выбрать смерть вместо жизни.
Теперь зал совсем исчез во тьме; были освещены только они вдвоем.
— Даже не это важно, — сказал Шанкар.
— Все важно, и это особенно, — сказал Рэйф. Он шел вперед, преодолевая силу, отталкивающую его от трона. Как будто он брел в воде, с каждой секундой становившейся все более вязкой. Свет совсем исчез, но Рэйф в нем уже не нуждался и в темноте продолжал двигаться туда, где сидел старик.
— Тебе уже никогда не быть моим сыном, — сказал Шанкар. — Я говорил тебе, что бесполезно меряться силой со мной, но ты не поверил. Ты не прошел и половины пути.
— Я все еще иду, — сказал Рэйф.
Исчез воздух. Дышать стало нечем. Ушло все тепло, кроме того, что хранило его тело. Холод и удушье неудержимо наваливались на Рэйфа, пытаясь сломить его волю, но он продолжал идти.
— Ты уже почти покойник, — настигла его мысль Шанкара. — А я жду тебя здесь, напоенный силой тех, кто умер. Все, что в тебе осталось, это крохи тех, кто еще жив, кто еще мечтает о воздухе и оплакивает умирающего волка.
— Если то, что я несу в себе, можно было бы убить в человечестве, — ответил Рэйф, — ни меня, ни этой силы давно бы не было. Не лги мне, истинный Отец Лжи, ибо силу, которая идет ко мне, убить нельзя: она древнее той, что питает тебя.
Шанкар был уже совсем рядом.
— Осталось совсем немного, — сказал он. — Ты почти у цели. Пока еще есть время, можешь утешать себя тем, что твоя сила древнее моей. Умирают герои, но зло продолжает жить. Думаешь, ты убил Повелителя демонов? Подожди еще несколько лет и ты увидишь, как вырастет еще один любитель прибивать мелких зверюшек к перевернутому распятию.
Рэйф сделал еще один шаг, и Шанкар оказался так близко, что до него можно было дотянуться рукой.
— Ну вот, — сказал Шанкар, — ты и пришел. Ты долго шел сюда, желая уничтожить меня. Смотри же, чего ты этим добился, — сам пришел ко мне за своей смертью. Теперь я протягиваю к тебе руку, как я протянул ее к тому человеку, и говорю тебе, как говорил ему: ты прогневил меня, Рэйф Харальд, и я приказываю тебе умереть!
Из тьмы, скрывающей трон Шанкара, пришло прикосновение чего-то острого, холодного, как стальной прут; этот холод прожигал сердце, и лишенное тепла тело не в силах было сопротивляться. Сердце Рэйфа останавливалось от смертельного холода. Он почувствовал, что умирает. А руки его еще не дотянулись до Шанкара, не пробили завесы тьмы.
— Я это сделаю, — подумал Рэйф, собирая остатки сил. И эта мысль бросила его вперед, на острие холода, пронизывающее грудь: так в древности воины бросались на обнаженные мечи врагов, жертвуя собственной жизнью ради победы.
Руки Рэйфа обхватили тьму, и тьма овладела им, не оставив и лучика света.
Глава XVII
И Рэйф Харальд умер.
Но ему не дали остаться за чертой жизни. Пришел день, когда слух и зрение вернулись. Рэйф постепенно начал осознавать, что лежит на белой кровати, в белой комнате, что к нему приходят Габи, Эб и еще какие-то люди.
А потом однажды, неожиданно, без предупреждения, на его кровать легла лохматая серая голова и его запястье осторожно сжали громадные челюсти.
— Лукас? — сказал он.
Кто-то невидимый изменил форму кровати Рэйфа: изголовье поднялось, Рэйф мог видеть не только Лукаса, но и Габи, и Эбнера, и еще какого-то человека в белом халате со стетоскопом на шее.
— Я здесь, — сказал Лукас.
— Конечно, а кто же еще, — сказал Эб. — Ты не дал ему умереть.
— Я? — удивленно переспросил Рэйф.
— Это так, — подтвердил Лукас.
— Как только он снова смог говорить, он все рассказал, — голос Габи слегка дрожал, — а теперь наконец и ты заговорил.
Рэйф склонил голову. Так горько, но он должен разочаровать их…
— Все кончено, — произнес он. — Я мертв. Шанкар убил меня.
— Ладно, хватит тебе! — сказал Эб. — У тебя сердце работает, как метроном. Ну а если ты так обленился, что предпочитаешь валяться в кровати…
Рэйф не ответил на шутку.
— Где Шанкар?
Лицо Эба стало мрачным.
— Его кремировали, — ответил он. — Мы решили, что рисковать не стоит.
— То есть как? — уставился на него Рэйф. — Ты хочешь сказать, что он тоже мертв?
— Ты убил его, — сказал Лукас. — Ты вернул мне жизнь.
— Я?! — Рэйф изумленно переводил взгляд с одного на другого. — Я не мог этого сделать. Он первый убил меня.
По глазам сидевших вокруг него Рэйф увидел, что они не верят.
— Не помню, чтобы я дотянулся до него, — сказал Рэйф.
— Пока ты добрался до трона, — сказал Эб, — прошла, по-моему, вечность. Но когда ты все-таки достиг цели, то бросился на него, и вы вместе повалились на пол. А как только это произошло, мы все ощутили, что можем двигаться. Бросились тебе на помощь, но это было уже лишним: ты вцепился ему в горло.
Рэйф взглянул на свои руки, лежавшие поверх одеяла, бледные, худые, слабые…
— Если он убил тебя первым, — сказал Эб, — значит, ты мертвый свернул ему шею. А это, думаю, не под силу даже тебе.
— Не под силу, говоришь? — эта невеселая шутка все-таки немного развеяла его мрачное настроение. Он слабо усмехнулся, все еще рассматривая свои руки. — Вот она, реакция! Самый быстрый человек в мире. Такой быстрый, что может действовать даже после собственной смерти.
— Да жив ты, жив! — произнес Эб. — Давай больше не будем об этом. Худо мне от этих разговоров. Ты сидишь рядышком, разговариваешь с нами. Чего же еще надо?
— Это не имеет значения, — ответил Рэйф. Он говорил и знал, что они никогда не поймут его.
Глаза Рэйфа с тоской вглядывались в лица друзей, особенно грустно ему было смотреть на Габи. — Я скоро уйду.
— Доктор, — обратился Эб к человеку со стетоскопом, — да скажите вы ему, черт возьми!
— Даю слово, мистер Харальд, — сказал тот, глядя в глаза Рэйфа, — ваше здоровье не вызывает никаких опасений. Скоро вы встанете на ноги.
— Я верю, — сказал Рэйф. — Только это ничего не меняет. Что случилось, то случилось. Я проиграл битву с Шанкаром. Он убил меня первым, и я умер.
— Да, — неожиданно зазвучал голос Лукаса. — Это правда. Рэйф умер, чтобы спасти меня. Страшные волчьи челюсти ласково сжимали запястья Рэйфа. — Я здесь. Всегда. Я пойду с тобой, Рэйф.
— Нет! — не выдержала Габи. — Никто из вас никуда не уйдет, Рэйф, ты останешься со мной. Все это чушь. В этом нет ни крупицы смысла… — она резко повернулась к стоящим рядом с ней мужчинам. — Вы поняли? Это не имеет значения: кем он себя считает. Живым, мертвым, каким угодно! И ты это понимаешь! — она снова повернулась к Рэйфу. — Ты останешься. Вы оба останетесь здесь, и теперь уж я с вас глаз не спущу!
Рэйф грустно смотрел на нее.
— Я так не смогу, — проговорил он.
Но когда он говорил, то поймал себя на странном ощущении: он не верил своим словам.
Да, он умер. Умер той смертью, которую человек, не испытавший ее, никогда не поймет. Но ведь это неправда, что со смертью всему приходит конец.
Он стал другим, но разве эта перемена обязательно к худшему? Его телепатические способности, его реакция никуда не делись; пусть они сейчас бездействуют, но вернутся к нему. Зато стены между ним и всем человечеством больше не будет. Теперь он мог почувствовать Габи, стоящую рядом с ним, и для этого не было необходимости становиться ею.
Воспринимать смерть как конец — это философия Щанкара, и битва с ним была битвой с философией смерти. Законы Вселенной — любой Вселенной — не могут оставаться неизменными, иначе жизнь невозможна. Они должны меняться каждый день, вместе со всем меняющимся миром. Лукас остался жить. Вполне возможно, что Габи несет в себе жизнь, которой хватит и ей самой, и Рэйфу, пока он еще раз не завоюет свое право на жизнь.
Вполне возможно. Наверняка.
Перевела с английского Татьяна ПЕТРОВА
Андрей Подольский, доктор психологических наук
В этом безумии есть система
Сын Ночи, бог сна Гипнос был бы, наверное, вполне удовлетворен, познакомившись с повестью Г. Диксона, ибо сон в произведении писателя-фантаста связан с силою гигантского масштаба.
Одни лишь «побочные» эффекты излучения, погрузившего человечество в мир теней, способны избавить от любых недугов и даже подарить бессмертие.
Впрочем, издревле человек наделял это загадочное состояние души необычайными свойствами, которые, правда, и по сей день во многом остаются неведомыми.
Не желая утомлять читателя физиологическими подробностями, мы обратились к психологу, профессору МГУ Андрею Подольскому с просьбой рассказать о психических феноменах этой обыденной тайны, именуемой «сон».
Есть такое коварное свойство в обсуждении любой психологической проблемы: каждый мнит себя специалистом, потому как имеет собственный опыт, идет ли речь о чувствах, эмоциях, мышлении, восприятии… Сновидения — благодатнейший материал для того, чтобы соотнести личный опыт с суждениями специалиста, так как у всякого человека есть уверенность в том, что он об этом многое знает. Но уверенность оказывается иллюзией, если попытаться расплести клубок личного опыта, суеверий и оставить то весьма и весьма немногое, что имеет отношение к науке.
…Обычная московская семья: мать, лет пятидесяти, и двадцатидвухлетний сын, духовно очень близкие люди. В последнее время сын стал приводить в дом постоянную девушку, что могло означать некие серьезные планы. Мать очень рада, девушка ей нравится. И вот будущая свекровь со смехом рассказывает психологу — другу дома — свой сон: они втроем сидят за круглым столом под абажуром, пьют чай с маминым «фирменным» пирогом, беседуют. И тут влетает маленькая синяя точка. Дальше мамино видение идет как бы на полиэкране, она видит и то, что происходит под столом, и то, что за ним. В то время как все продолжают мило беседовать, точка садится на туфельку девушки, и по мере ее небыстрого продвижения по ноге вверх исчезает кусочек туфельки, лодыжка, колено… А маме становится все лучше и лучше.
Итак, возможно ли этот сон рационально объяснить?
Надо сказать, что научные подходы к объяснению природы сновидений образуют своего рода дерево, ствол которого раздваивается именно там, где нужно отвечать на вопрос: закономерно или случайно то, что происходит в сновидениях?
Те, кто утверждает — «случайно», принадлежат к сторонникам так называемых «физиологических» теорий сновидений, утверждающих, что сны появляются в результате остаточной игры возбуждения и торможения в головном мозге спящего.
Эта ветка для психологов — тупиковая: нельзя же делать сущностные выводы и извлекать уроки из нерегулярных и непредсказуемых электрических импульсов. И с этой точки зрения приснившееся московской даме не значит ровно ничего.
Другая ветвь приводит к современной психологии; как сказал Полоний о Гамлете: «Если это безумие, то по-своему последовательное» (в другом переводе — систематическое). Открыть закономерности этой «системы» и пытаются ученые. По их мнению, сколь бы нелогичными, странными ни казались сновидения, смысл в них есть.
И с этой точки зрения рассказанный сон даже неловко объяснять, его смысл — желанное исчезновение разлучницы — прозрачен до неприличия.
Наш психолог пытается обсудить проблему с матерью. Она в шоке! Она продолжает уверять, что любит эту девочку… Со второй попытки психолога женщина становится более откровенной и признается, что, может быть, сыну пока рановато жениться, да и не совсем они пара. «Но неужели, — говорит мама, — я такая гадина, что ради своих интересов могу пожелать смерти человека!»
Здесь кончается то, что видно любому непредубежденному специалисту, и начинается серьезное психологическое исследование. Мать переживает так называемый «кризис второй зрелости», когда человек решает для себя, в какой из трех основных областей жизни он сумел реализоваться: профессиональной, интимной, коммуникативной. Первое — да, удалось, но дело к пенсии. Второе — с мужем разошлись, Бог знает, когда. Остается коммуникативная сфера, семья, где все «завязано» на сына, чем и объясняется реакция на женщину, которая появилась, чтобы его «отнять».
А синяя точка в этом сне возникла, очевидно, из любимого выражения матери: «Гори оно все синим пламенем» (так, кстати, и случилось — свадьбы не было).
Итак, мы с вами принимаем версию, что сны в принципе «что-то значат». Но что именно? Суть проблемы сформулировал еще Аристотель. В его «Трактате о душе», «Трактате о страстях» (в некоторых переводах эта работа называется «Трактат об аффектах»), «Риторике» в афористической форме сказано, что в сновидении представлены те раздражители, впечатления, которые значимы для человека, но не стали еще достаточно сильными для того, чтобы быть принятыми во внимание в состоянии бодрствования.
Дальнейшая история вопроса, на мой взгляд, выглядит до смешного коротко, потому что история — это развитие идей и личности, а такого долгое время не происходило. Накапливались факты, не более того. «Интерес к сновидению постепенно опустился до суеверия», — справедливо писал Зигмунд Фрейд, чья работа и стала одним из самых весомых вкладов не столько даже в психологию, сколько в человековедение, представление о сущности человеческой природы, смысле бытия.
Книга, положившая начало психоанализу, которую в дальнейшем Фрейд неизменно считал своей главной работой, — «Толкование сновидений» (1900 г.) — подняла пласт явлений, связанных с неосознаваемой психической активностью.
Сновидения, по Фрейду, продукт бессознательной деятельности, направленной на удовлетворение скрытых потребностей человека. Вытесненные переживания оборачиваются образами сновидения. Фрейд подробно описал механизмы, которые мешают понять содержание сновидений, искажают его, назвав это явление «внутренней цензурой», препятствующей осознанию неприемлемых для человека, несовместимых с его моралью мыслей и желаний. Как и во всем классическом психоанализе, в толковании сновидений главенствующее место занимает либидо, энергия, питающая сексуальность ребенка и взрослого.
В дальнейшем теория сновидений развивалась в рамках общей теории психоанализа. В нее внесли вклад ученики Фрейда — Карл Густав Юнг, основатель аналитической психологии, создавший концепцию архетипов, источников общечеловеческой символики, в том числе и символики сновидений, и Альфред Адлер, основатель школы индивидуальной психологии. Они расширили обозначенные Фрейдом подходы, перестав ограничивать сферу бессознательного только либидозными влечениями.
И наконец, наиболее, на мой взгляд, содержательный и современный подход был сформулирован П.Я.Гальпериным в 1948 году. Он попытался найти ответы на два вопроса: каким образом влечения становятся значимыми для человека проблемами? И почему эти проблемы предстают в форме образов?
С физиологической точки зрения сон, грубо говоря, есть отдых мозга. Но надо учитывать, что мозг не есть некая абстракция, он не действует, не существует отдельно от организма (разве что в банке со спиртом); он так же «обслуживает» всего человека, как руки, ноги, желудок и т. д. Итак, мозг должен иметь физиологический минимум для отдыха просто по закону самосохранения — следовательно, должно наступать торможение. Если биологически сон это отдых, то психологически, пользуясь формулировкой Фрейда, — потеря интереса к миру. Однако жизненные проблемы, которые донимают человека, делают процесс торможения невозможным; создаются стойкие очаги возбуждения, которые физиолог А.А.Ухтомский назвал доминантами.