— У тебя кое-что похуже головной боли, — жестко сказал Павел.
Эндрю наморщил лоб.
— Зачем тебе этот фонарь — перестань меня слепить! Почему так темно?
— Действительно, черт возьми, почему? Мы же разбились!
— Разбились?
Эндрю попытался сесть, но Павел помешал, положив тяжелую руку ему на плечо.
— Не двигайся! У тебя перебита спина, возможно, сломан таз и к тому же не исключены внутренние повреждения. Я дал тебе болеутоляющее, но если хочешь жить, ни в коем случае не шевелись.
— Отстань, — капризно произнес Эндрю. Кажется, сказанное до него не дошло. Он попытался отшвырнуть одеяло и согнулся от острой боли.
— Дьявол! А говоришь, дал болеутоляющее! Если ты не способен даже выбрать нужное лекарство…
— Нет, теперь послушай меня! — прервал Павел, перебирая принесенные инструменты в поисках соединителя суставов. — Тебя всего переломало, но все же надежда на спасение есть. Ты понял?
— Я…
Лицо Эндрю сморщилось, как мокрая маска из папье-маше. Он, наконец, осознал: «Это случилось со мной!»
— Так мы разбились?
— Почему же, черт побери, твоя койка оказалась на другой стороне каюты? Что разбросало все твои вещи по полу? Если бы ты не дрых без задних ног, а бодрствовал, как все остальные, то теперь лежал бы под тысячью тонн песка!
— Не твое дело! Я живу по-своему, а на остальных мне плевать!
— Заткнись! — Павел уже собирал соединитель суставов. — Постарайся взять все от болеутоляющего — его осталось мало. А без этого препарата единственное, что я смогу для тебя сделать, чтобы ослабить боль, — это полностью блокировать нижнюю часть позвоночника. Но не уверен, что после этого ты когда-нибудь сможешь передвигаться. Так что, если тебе не надоело ходить по земле, делай то, что тебе говорят.
Полуоткрытый рот Эндрю задрожал. Он начинал что-то понимать.
— Сейчас я починю твою левую руку, — продолжал Павел. — Вот эта штука поставит плечо на место. Соберись. Ты, судя по всему, испытал в своей жизни не так уж много боли, но люди переносили куда более страшные вещи, чем то, что ты сейчас почувствуешь.
— Люди раньше сносили вшей, мух и открытые язвы, — огрызнулся Эндрю. — Зачем же тогда весь ваш «прогресс»?
Удивившись, что Эндрю слыхивал, оказывается, о подобных вещах, Павел приподнял бесчувственную руку и установил соединитель суставов, стараясь не думать о том, что ощущает пациент.
— Какой, к черту, прогресс! Кажется, мы попали на соседнюю с Картером планету… Ну, поехали!
Он отпустил пружину соединителя, и плечевой сустав с глухим стуком встал на место. Отлично.
Когда прибор был отсоединен, Эндрю спросил:
— А ты сам-то как умудрился уцелеть? — едкий тон вновь вернулся к нему.
— Меня выбросило через переборку медкабинета в отделение, полное мехов. Мне просто повезло, и благодари Бога, что мне повезло. Иначе ты бы сейчас корчился от боли.
— Ничего подобного, — гордо возразил Эндрю. — Пора бы тебе знать — это не в моих правилах.
Павел озадаченно посмотрел на него. Одним из побочных эффектов болеутоляющего была, как гласили справочники, мания величия. Кажется, это самое у Эндрю и началось.
— Взгляни-ка, — продолжал Эндрю, — видишь вон тот черный чемодан?
Павел перевел взгляд и заметил темный квадратный кейс, на который едва не наступил, обходя койку. Он поднял его. Кейс для своего размера оказался чересчур тяжелым.
— Там комбинированный замок. Нажми пять, два, пять, один, четыре.
Осветив замок фонарем, Павел набрал названный код, и крышка поднялась. Кровь застыла в его жилах.
— Догадался, что это за штука, да? — с торжеством спросил Эндрю.
— Да. — Павел почувствовал, что горло стало таким же сухим, как ветер в дюнах за переборкой. — Конечно, ты должен был таскать его с собой. Это Легкий Выход.
Маленький гладкий цилиндр из пластила[1], не толще и не длиннее предплечья, с белым колпачком на одном конце, покоящийся на амортизирующей подушечке из красного бархата, стоил, наверное, не меньше половины самого «Пеннирояла».
То была «разрешенная законом» модификация более раннего прибора, который пришлось запретить, поскольку, кочуя с планеты на планету, он убивал пионеров космоса, приходивших в отчаяние от попыток преодолеть бесчисленные проблемы, возникавшие во враждебном мире. На ранних образцах этой машины были нажиты целые состояния: поселенцев соблазняли воображаемыми мирами, такими прекрасными, что люди с радостью готовы были умереть с голоду, лишь бы снова и снова переживать иллюзорные удовольствия.
Когда использование машины приобрело характер эпидемии, правительство Земли издало, наконец, закон — как всегда, компромиссный. Запрещалось не производить, а только покупать и использовать эти машины. Исключение делалось лишь для тех, кто выполнял опасное, связанное со смертельным риском задание. На практике же это означало, что машины покупали космические туристы, правительственные чиновники, руководители космических линий. То есть те, кто готов был выложить круглую сумму.
Это могло быть все что угодно. Буквально все.
В принципе, в машине была заложена гуманная идея: что может быть более жестоким для находящегося в сознании живого существа, чем понимание неотвратимо надвигающейся смерти? Когда нет надежды на спасение — лучше уж закончить свои дни в неомраченной радости!
Прекрасно.
Но в тот момент, когда человек нажимал на колпачок, он совершенно определенно совершал самоубийство. В коре головного мозга прожигались новые нейроканалы, и пути назад не было.
Павел захлопнул крышку, защелкнул замок и осторожно положил кейс на полку, так, чтобы его не мог достать Эндрю.
— Эй, ты чего? — закричал Эндрю. — Тебе ведь известно, что это за штука? Ты что, не знаешь, как ее включить?
— Знаю.
Павел отвернулся, направил луч фонарика на медицинские принадлежности и занялся единственно важным делом — отбором необходимого для завершения операции.
— Давай, включай!
— Заткнись! — Его испугала собственная ярость — доктору негоже так разговаривать с пациентом. — Или я тебя заставлю замолчать!
Он схватил инъектор — не местной анестезии, которая нейтрализует болевые точки, а общего действия.
— Подлец! — засипел Эндрю. — Ты дьявол! Ты…
На последнем слове его голос утих. Глаза, блестевшие в бледном свете фонарика, закрылись, и через несколько секунд Эндрю обмяк.
«Так, во всяком случае, милосерднее…»
Но когда Павел снял одеяло и механически занялся очисткой тела Эндрю от экскрементов и засохшей крови, он понял, что это неправда. В его поступке было такое же насилие, как если бы он ударил Эндрю в челюсть.
Как бы в наказание за то, что поддался гневу и страху, Павел с особым тщанием провел дезинфекцию, выполняя вручную самую неприятную работу, которую в другое время доверил бы прибору, будь таковой в исправности после катастрофы. Вскоре он ощутил, что действие стимулятора проходит, но со второй дозой решил повременить до обеда.
На данный момент он сделал все, что мог: Эндрю был в паутине медицинских приборов. Приборы успокаивали боль, абсорбировали шлаки прямо через кожу, выводили продукты деятельности желудка и мочевого пузыря и страховали раненого от малейшей опасности гангрены. Если спасатели явятся в течение пятнадцати дней, Эндрю не просто выживет, но будет в достаточно хорошем состоянии, чтобы перенести серьезную операцию позвоночника и вернуть себе способность двигаться. Павлу было чем гордиться; к тому же он не мог воспользоваться большинством приборов из-за того, что сомневался в их исправности.
Самое время подумать о себе… Насколько он понимал, ощущение жажды было вызвано не только сухим воздухом, но, в первую очередь, обезвоживанием организма после тяжелой работы. В медкабинете хранились несколько надежно упакованных и неповрежденных сосудов с дистиллированной водой (некоторые — по литру каждый), богатый запас глюкозы и другие восстанавливающие силы концентраты, стимуляторы, активизирующие «второе дыхание» мускульных тканей, множество таблеток и капсул, хотя и предназначенных для различных тестов пищеварительного тракта, но в экстремальной ситуации вполне годных в пищу; был также целый ряд химикатов, которые вырабатывают кислород, это могло потребоваться, если разреженный воздух или избыток углерода помешает выполнить срочную задачу.
Но чем дольше сможет он продержаться, не трогая этих запасов, тем выше шансы дождаться спасения. Уж лучше голодать до прибытия корабля и оставить здесь склад неиспользованных запасов, чем…
Но можно ли рассчитывать на появление корабля?
Павел машинально сел на стул, к удивлению, стоявший как ни в чем не бывало среди хаоса в медкабинете, и не забыл выключить фонарик. В слабом, очень красном теперь свете (солнце клонилось к закату) ситуация показалась ему еще более мрачной. Наконец-то он уяснил себе главную причину своего гнева на Эндрю.
Он не верил, что его спасут.
Никаких поисковых партий не будет до тех пор, пока «Пеннироял» не опоздает настолько, что на Картере начнут по-настоящему злиться. Павел, в сущности, мало прослужил на корабле капитана Мэгнюссона, но отлично представлял себе, что отклонение в одну-две недели от расписания не особенно волновало капитана. Эх, если бы соорудить импровизированный маяк…
Но его учили медицине, а не технике или электронике.
Даже если удастся откопать радиомаяк, как присоединить его к источнику энергии?
Как узнать, что прибор действительно взывает о помощи, а не просто мигает огоньками?
Павел представил себе, какая адова работа его ждет: надо перелопатить песок, натыкаясь на трупы и приходя в отчаяние при виде расплющенных капсул с продуктами, которые уже не годятся в пищу…
И тогда он вспомнил о Легком Выходе.
Вот что пугало его больше, чем риск умереть. Если бы он не ведал о существованиии ЛВ, если бы мог целиком занять себя проблемами выживания! Тогда, возможно, дело пошло бы на лад. Но сейчас, когда есть выбор между мучительной смертью и смертью приятной…
— Нет!
Он сам удивился своему крику и тут же вскочил на ноги Что-то в глубине его сознания гневно сопротивлялось: «Я не хочу умирать!»
В этом все дело. Он не хотел оставаться здесь, на Квазимодо-IV. Причем, с пациентом, который тебя оскорбляет, когда ты стараешься ему помочь. И норовит включить этот чертов прибор, грозя убить и себя и тебя…
Пошатываясь, с тяжелой головой, посвечивая тоненьким, с карандаш, лучом фонарика, он во второй раз отправился обследовать корабль.
Часы Павла исправно шли, но он забыл взглянуть на них, когда очнулся после катастрофы, так что от часов проку было мало. Они были поставлены на условное корабельное время и теперь показывали без нескольких минут полдень. Но усыпанное звездами небо оставалось темным. Он смутно вспомнил справочники — сутки на Квазимодо длиннее земных, около тридцати часов. Так что невозможно предсказать время рассвета, пока не увидишь восход и заход.
Впрочем, это мелочь. Куда важнее биологические часы. Громче всех «звонил» желудок. Павел был уверен, что слабость наваливалась на него не столько из-за недостатка кислорода и многочисленных ушибов, сколько по причине обычного голода, и еще, понятно, жажды.
Поэтому прежде всего он решил пробиваться к ресторану, расположенному в противоположном от медкабинета конце корабля. Но та сторона была разрушена намного сильнее, песка здесь набрались горы, и все усилия ни к чему не приводили — песок тут же сыпался обратно на только что расчищенное место. Павел был уже на грани отчаяния, когда заметил что-то блеснувшее в луче фонарика.
Из песка он отрыл банку: «Витаминизированное молоко».
Он поднес булькающую банку к губам, и жадно выхлебал ее всю за несколько глотков.
Потом Павел нашел целую партию контейнеров с едой. Многие банки были смяты и текли Все же удалось набрать молока, супов, бульонов и пять-шесть видов пюре. Кроме того, здесь оказалось месиво свежих фруктов — яблоки, папайя гибридные цитрусовые под названием «абанос», напоминавшие выросшие до размеров апельсина горькие лимоны, они очень нравились ему своей сочной розовой мякотью.
Он в последний раз взглянул на Эндрю и дал ему полную дозу глюкозо-витаминного стимулятора. Несколько ампул с этим препаратом оказались в целости, как и склянки с протеиновыми концентратами и другими составами для поддержания жизни. У Эндрю, впрочем, был достаточный запас жира, чтобы продержаться несколько дней, и уж, во всяком случае, ему не грозило обезвоживание организма за одну ночь — или что здесь может служить эквивалентом ночи. Каюта Павла, расположенная в отсеке для экипажа, была слишком далеко. Но можно устроить мягкое ложе из дюжины шкурок в коридоре неподалеку от Эндрю — так, чтобы услышать, если тот придет в сознание.
Все остальное может подождать.
— Включи его! Черт побери, включи! Будь ты проклят!
Павел мгновенно проснулся. Крик стоял в коридоре, будто продолжение мучительного сна, — ему приснилось, что он бредет по бесконечной голой пустыне. Павел заставил себя встать, с отвращением ощущая прилипающее к телу нижнее белье, — обычно он менял его дважды в день. За ночь легкий ветерок, должно быть, развеял запах гари, оставшийся после пожара на корабле. Сейчас в воздухе, по-прежнему очень сухом и бедном кислородом, не чувствовалось вообще никаких запахов.
Укладываясь спать, он положил рядом с собой несколько пузырьков с лекарствами и фонарик. Теперь искусственное освещение было излишним. Солнце, стоявшее уже высоко, врывалось через все пробоины и щели в корпусе.
Протирая глаза, Павел вошел в каюту Эндрю и тут же успокоился, бросив взгляд на установленные накануне медицинские приборы. Питаемые автономно, вне зависимости от выведенной из строя энергосистемы корабля, они, словно глазки рептилий, мерцали огоньками индикаторов, указывая, что в состоянии пациента не произошло существенных изменений.
— Вон ту, вон ту штуку! — крикнул Эндрю изо всех сил, правой рукой показывая в сторону полки, куда Павел положил ЛB. — Включи!
Павел глубоко вздохнул. В голове было такое ощущение, будто она набита песком пустыни, в горле першило, словно песок забил легкие. Ни слова не говоря, Павел дотянулся до полки, взял ЛB и вынес прибор из каюты. Эндрю за спиной стонал и выл.
Надо бы вышвырнуть ЛB с корабля раз и навсегда — пусть ночной ветер заметет его песком. Павел напряг мышцы для броска, но в последнее мгновенье остановился.
Спасение, в конце концов, может и не прийти…
Он положил ЛB внутрь одного оставшегося целым шкафа в медкабинете, защелкнул замок, повторяя про себя: «С глаз долой…»
Он не хотел думать об ЛB. Он о нем грезил.
Возвращаясь к Эндрю, Павел за несколько метров до каюты услышал беспомощный стон и ускорил шаги. Эндрю сидел, закрыв лицо руками и плакал.
— Ну-ну, — Павел ободряюще похлопал юношу по руке. — Я здесь. Все в порядке.
— Включи его! — взмолился Эндрю.
— Я его выбросил, — произнес Павел и замер.
— Что?! — не поверил Эндрю. — Он мой! Если я приказываю его включить, ты обязан подчиниться! Пойми, я не могу лежать здесь вот так, я не вынесу этой боли!
— Так что же, ты готов скорее принять смерть, — старательно подбирал слова Павел, — чем выжить и потом наслаждаться всем, чем ты хвастал всю дорогу: деньгами, роскошью, властью?
— Я…
Эндрю замолчал, его руки безвольно опустились. Со страхом смотрел он на медицинские приборы, облепившие его тело ниже поясницы.
Павел ждал.
— Ладно, — обреченно произнес Эндрю. — Ну, дай мне хотя бы эти свои транквилизаторы.
Павел выбрал один из инъекторов и сделал укол.
— Спасибо, — внезапно поблагодарил Эндрю — еще до того, как должен был почувствовать эффект инъекции. — Я… Я, наверное, должен извиниться перед тобой, а?
Павел пожал плечами.
— Как ты себя чувствуешь? — неожиданно спросил Эндрю.
— Я? — Павел устало закрыл глаза. — Нормально. Нормально, в общем.
— Я задал тебе вопрос. Что, не достоин ответа?
— Хорошо… — Павел облизнул губы. — Голова разламывается, но у тебя, думаю, тоже. Это из-за воздуха. В горле пересохло — по той же причине, воздух здесь очень сухой. Кроме того, куча ушибов и вывих лодыжки. Как врач могу заверить: я куда в лучшей форме, чем ты.
— Оно и видно. — Тень улыбки мелькнула на пухлом лице Эндрю. — Я попал в такой переплет, что без больницы не обойтись, не так ли?