Однако, вот оно, основание, и вот она, отмостка. Вчера никакого зазора между ними и в помине не было, а нынче хоть кулак в щель засунь! Прежде чем уйти с Холма, Ивантеев достал из кармана гвоздь и сделал отметку на бетоне — напротив верхнего края одной из плит. И весь день после этого провел в тревожных мыслях.
И вот теперь он торопился на холм — проверить свою догадку. Подошел, присел на корточки, посмотрел. Все правильно: вот край плиты, а вот и знакомая отметка. И сегодня она располагалась сантиметров на десять ниже, чем вчера!
— Что же это такое, а, Господи?
Вопрос остался без ответа. Был август, пятнадцатое число. Холм жил своей привычной героико-патриотической жизнью. Немногочисленные посетители поднимались по бесконечной лестнице к Пантеону Славы. Из динамиков слышалась пулеметная стрельба и артиллерийская канонада, регулярно прерываемая голосом диктора Левитана, читающего «В последний час». Метрах в пятидесяти от Ивантеева очередная группа туристов фотографировалась на фоне Монумента. О том, что гигантская статуя начинает погружаться в землю, знал сейчас лишь один смотритель.
Старик сделал новую отметку и поспешил к себе — выпить чаю, а заодно уж и привести мысли в порядок. За этим занятием его и застал профессор Рябцев. Ему Ивантеев все и рассказал, поскольку всегда считал: профессора на то и существуют, чтобы во всем разбираться.
— Так что не думай, я еще не совсем с ума сошел, — на всякий случай заверил он Рябцева. — Сам убедился — проваливается наш Монумент. Проваливается, Миша! Я так думаю, к Новому году он и вовсе под землю уйдет.
Мысли у Рябцева рванули с места в карьер, путаясь и сбиваясь с верного направления.
— Начальство-то в курсе? — растерянно спросил он.
Вопрос был глупый, это Рябцев и сам понял, дядю Сашу же это и вовсе взбесило.
— Да какое еще начальство? — он коротко выругался. — Начальство в Москву уехало, на семинар, что ли… А за Монумент ведь я отвечаю! Надо что-то делать, Миша. Ну хоть ты мне подскажи!
— Давай, сначала пойдем, посмотрим, мало ли что? Вдруг ты ошибся? — Не зная, что и сказать, наугад предложил Рябцев. И вскоре они уже были у Монумента. Увы, смотритель оказался прав! Похоже, земля и в самом деле начала оседать под многотонной статуей, словно бы не выдерживая ее веса.
— За час, считай, Монумент сантиметра на полтора под землю ушел, — сказал дядя Миша, взглянув на прежнюю отметку. — А может, и на два. Собственно, разницы никакой… Так что будем делать, Миша?
Рябцев взглянул на часы:
— Ты оставайся здесь, а я к мэру поеду, поставлю его в известность. Я потом тебе позвоню.
И заторопился с Холма вниз по лестнице — к троллейбусной остановке.
Срочно встретиться с мэром Рябцеву мешало очередное совещание. Проходило оно бурно: не смотря на плотно прикрытые двери, в приемную из кабинета то и дело прорывались разгоряченные голоса.
— Так вам, значит, поездку в столицу бесплатно, а нам опять по открытке в почтовом ящике? Где справедливость?
— Ну, это ты, Василий Трофимович, напрасно…
— Да чем же ты лучше других? Нет, ты скажи!
— Меня, между прочим, из Города самолетом эвакуировали, да еще чуть не сбили!
— Нас тоже отсюда не в правительственном «ЗиМе» везли!..
Было ясно, что разговор на совещании шел о мероприятиях, намеченных к предстоящей Годовщине.
— Как вы думаете, это надолго? — помаявшись минут десять перед закрытой дверью, спросил Рябцев у секретарши.
Та пожала плечами:
— Не знаю. Больше часа уже заседают, — и добавила, как точку шлепнула. — Дети Города, что с них взять!
Объяснимся: детей в Городе было много. Причем не только тех, кто в детский сад или в школу ходит, а так сказать, еще тех детей, довоенного года рождения. Причем самому младшему из них было семьдесят с небольшим. Одни из этих сорванцов входили в общественную организацию «Дети военного Города», другие — в не менее общественную организацию «Дети героического Города». Говоря откровенно, разницы между ними не было никакой. А вот городские власти почему-то относилась к детям совершенно по-разному.
Героические дети круглый год ездили в общественном транспорте бесплатно, военных же заставляли платить за проезд в полной мере. Героическим в каждую Годовщину вручали дорогие подарки, военным же просто кидали в ящики поздравительные открытки. И в чем тут дело, признаться, не знал даже Вертопрахов, хотя регулярно забегал за свежим газетным материалом то к одним детям, то к другим. Злые языки утверждали, что во всем этом был свой резон: по слухам, теща у мэра и сама числилась дитем героическим, сколько раз кабинеты штурмом брала! А тесть, тот не только прямо в воронке родился, но и медаль за это сумел отхватить. Впрочем, чего не знаем, того не знаем, сказал бы сейчас беллетрист. А потому насчет тещи воздержимся.
Как бы то ни было, а обделенным военным детям все равно было обидно. Им тоже хотелось не только открытку к Годовщине получить, но иногда и кое-каких щедрот от торжественного приема отведать. Все это понятно, не спорим, даже сочувствуем, но… денег-то на всех — не хватает! Именно это и пытался сейчас объяснить мэр Дурин. И совершенно напрасно: его не слушали. Нет, права, права была секретарша: дети Города… что с них взять?
Наконец, дверь открылась, из кабинета стали выходить разгоряченные пожилые люди. Они еще о чем-то спорили, даже руками махали, а рабочий день у Аркадия Филипповича уже пошел своим чередом.
Нынче утром мэр побывал в гостинице и остался доволен всем, что там увидел. Ремонт шел с размахом и сразу на всех этажах. Казенных средств на отделку VIP-номеров здесь не жалели. Особенно поражал воображение будущий зимний сад, о котором минут сорок рассказывал мэру директор гостиницы Семин.
— Вы представляете, Аркадий Филиппович? Выйдет какой-нибудь столичный гость вечерком в этот сад, сорвет с ветки наливное яблочко…
— Постой, Виктор Викторович, какие там яблочки? — удивился мэр. — Насколько я помню, дереву, чтобы начать плодоносить, еще вырасти надо?
— А зачем ему расти? — искренно удивился гостиничный. — Не в городском же саду мы эту яблоню посадим! Я уже и с нашим архитектором говорил. Мы яблоню прямо с плодами в гостиницу привезем. Мандариновых деревьев посадим, апельсиновых штук пять… Такой сад разведем! Правда, на это дополнительные средства потребуются.
Семин просительно посмотрел на мэра. «А и хитер же ты, друг!» — подумал тот, но ничего не сказал, лишь кивнул гостиничному на прощанье. Другой бы обиделся, а Семин все понял правильно: мол, ладно, решим, сколько вам денег дать… Короче, готовь, Виктор Викторович, смету.
Хорошее настроение слегка подпортили дети Города, нагрянувшие к мэру с просьбой отправить их в честь Годовщины куда-нибудь в столицу на поезде, а может, и за границу билеты купить. Пришлось долго объяснять, что денег на поезд у Города нет, а на билеты тем более, да и что это за вояжи за границу, позвольте вас спросить? Скромней надо быть! А то получится, как в прошлый раз: до самой столицы походные фляжки у детей булькали! После долгих разговоров и взаимных обид сошлись на праздничном ужине и экскурсии по местам былых боев. Хотя героическим детям и здесь повезло: мэр обещал им не только легкий обед прямо в автобусе организовать, но еще и НЗ персонально каждому выдать.
Дети еще продолжали в коридоре перепалку, а Дурин уже был готов приказать подать машину, чтобы поехать посмотреть, как ремонтируются дороги. Но здесь рабочий график мэра был нарушен самым неожиданным образом.
— Вас здесь, в приемной, профессор Рябцев уже с полчаса дожидается, — сообщила секретарша. — Говорит, срочное дело. Да, очень срочное, — и повернулась к настойчивому посетителю. — Войдите.
Со своим срочным делом Рябцев и вошел к Дурину в кабинет. Причем сумел так быстро и понятно все объяснить, что уже через десять минут в глазах у мэра показалась плохо скрываемая тревога.
— Скажите, Михаил Иванович, а этот техник-смотритель, Ивантеев… Он не ошибся? — на всякий случай уточнил Дурин. В ответ профессор так решительно завертел головой, что было ясно: смотритель не ошибся. Вот, нелегкая его возьми!..
— Кроме вас двоих, кто-нибудь еще об этом знает?
— Пока нет, но…
— Вот и замечательно, — прервал его мэр. — И давайте, Михаил Иванович, безо всяких «но». Возвращайтесь к себе в университет, спокойно работайте. И не волнуйтесь. Только у меня к вам большая просьба: своими сомнениями больше некого не беспокойте. Надеюсь, вы меня понимаете?
— Да какие там сомнения? — пытался возразить Рябцев, но мэр его снова перебил:
— Может быть, все, что вы мне рассказали, правда. А может, и нет. Это еще проверить надо. — Здесь Дурин сделал официальное лицо. — Что же это, профессор, получается? Город к славной годовщине готовится, можно сказать, только этим и живет, а вы, извините, панику поднимаете? Некрасиво, знаете ли. Оч-чень нехорошо! — Впрочем, тут же смягчился и добавил, провожая Рябцева к двери. — В общем, спасибо вам, Михаил Иванович, что сразу же ко мне обратились. С этим делом я разберусь. Лично им займусь. Обещаю!
Проводив нежданного посетителя, Дурин вернулся к столу и некоторое время сидел, не в силах принять какое-либо решение. В то, что на Холме и в самом деле происходит что-то необычное, он почему-то сразу же поверил. Однако сложность всей ситуации заключалась в другом: надо срочно что-то делать, но — что? Кому-то звонить? А кому? Может, прямо с утра в Москву ехать? Но опять же, куда именно? В Академию наук? В Правительство? Может, прямо к Президенту на личный прием записаться? Или все-таки лучше всего в соответствующие органы обратиться — пусть они этим делом занимаются?
А тут еще совсем некстати мелькнула в голове одна мысль… В общем, пустяк, хотя и весьма неприятный. Дело в том, что деньги-то на подготовку к Годовщине выделены, и большие деньги! мало того, они частью уже и потрачены. А теперь что? Хорошо, если Монумент до самой Годовщины простоит, никто ничего и проверять не будет. А если все-таки не простоит? На чью шею тогда напрасно потраченные бюджетные средства повесят?..
Это с одной стороны. А с другой, как тогда жить, если с Монументом что-нибудь произойдет? Если он и в самом деле сквозь землю провалится? Это ведь не какое-нибудь дом от старости рухнул: смахнул обломки бульдозером — и новый начинай строить. Это ведь символ, памятный знак эпохи… черт возьми, веха на историческом пути!
Дурин вспомнил десятки организаций, сотни проектов и тысячи людей, так или иначе связанных с Холмом, и ему стало дурно. Настолько, что он вышел в смежную комнату, предназначенную для отдыха, достал там дрожащей рукой из холодильника бутылочку коньяка и хватил, одну за другой, пару стопок, не закусывая. А потом позвонил секретарше, чтобы та подала ему кофе. И долго пил его мелкими глотками, не зная, с чего начать вторую половину дня.
Однако же мэр взял, наконец, себя в руки и попросил соединить с городским архитектором:
— Слушай, Михал Карпыч, срочно собери из своих человек пять — и к двум часам ко мне. Проведем выездное совещание, — приказал он. — Только без опозданий!
— Понял, Аркадий Филиппович. Срочно. Соберу. Выездное. К двум часам, — отстукал телефон. — А по какому, извините, вопросу?
— По государственному! — отрезал Дурин. — Ты что, в первый раз людей собираешь? Ох, смотри у меня, Михаил Карпыч! Это тебе не зимний сад в гостинице разводить. Да, обязательно с геологами свяжись, пусть пришлют кого-нибудь из самых опытных… Короче, действуй.
«А позвонить в Москву все-таки придется», — подумал мэр часа в три пополудни, когда группа людей с серьезными лицами уже толпились у подножия Монумента. Академического вида геолог, срочно доставленный на Холм из какого-то НИИ, бойко рассказывал мэру про мелитовые глины и скальные породы, говорил про сейсмографику и геотектонику, убедительно шелестел бумагами… Словом, старался, как мог. Однако Дурин не зря десять лет прослужил при власти: за эти годы он научился угадывать опасность за версту. Аркадий Филиппович чувствовал: что бы ни говорил сейчас этот академический из НИИ, какими бы умными словами не успокаивал, добром это дело не кончится. Но попробовать оттянуть неприятность можно и нужно. Вот только один вопрос: с чего начать?
— А как вообще поступают в таких ситуациях? — спросил мэр, в упор глядя на академического. — Я в том смысле, можно ли как-то укрепить Монумент? Ну, скажем, на всякий случай?
— Вообще-то, способов несколько, все зависит от конкретной ситуации, — туманно начал тот. — Например, можно попробовать уменьшить давление Монумента на грунт, увеличив площадь основания… Или попробовать его укрепить за счет дополнительных ростверков…
— А если проще? — нетерпеливо перебил его Дурин.
— Проще не получится, Аркадий Семенович: уж больно серьезную задачу вы ставите, — возразил из НИИ. — На одну лишь подготовительную работу месяца три уйдет! Пробы грунта нужно взять, необходимые расчеты сделать, подобрать бетонную смесь нужного качества… Со специальными добавками определиться! Ну и соответствующее финансирование потребуется, уж ни без этого. Наверняка за рубежом придется материалы закупать.
И пошел, и пошел доказывать, да так убедительно, что городской архитектор, и тот заслушался. А Фуфлачев, на всякий случай приглашенный на выездное совещание в качестве главного специалиста по культуре и памятникам, и вовсе рот от удивления открыл.
— Три месяца на одни лишь подготовительные работы? Это много. В три недели нужно уложиться… А лучше — в две! — в голосе у Дурина привычно зазвенела медь. — Вообще, чем быстрей вы за это возьметесь, тем лучше. А насчет денег не беспокойтесь — сколько потребуется, столько и дадим. Вы главное, работайте, работайте!
Предупредив, что любая информация по поводу сегодняшнего совещания у Монумента крайне нежелательна для посторонних, Дурин пошел вниз с Холма, потянув за собой остальных.
— Ну, как, с праздничным сценарием определились? — как бы между прочим спросил он у Фуфлачева уже внизу, собираясь садиться в машину.
— Так точно, определились, Аркадий Филиппович, — совсем по-военному доложил Фуфлачев. Хотел было пожаловаться на бездельника Сикорского, который слишком поздно вертолет изобрел, но передумал и на конструктора ябедничать не стал. Зато тонко намекнул на недостаток средств, без которых даже отличный сценарий грозит в исполнении оказаться сродни обычному номеру художественной самодеятельности.
— Средства будут. Но позже, — сказал Дурин, и поймав недоуменный взгляд Фуфлачева, пояснил. — Надеюсь, слышал, о чем геолог говорил? Сначала надо с Монументом разобраться, а уж потом и представления устраивать. Не волнуйся, найдем тебе денег…
И поехал в мэрию, не оглядываясь, — в полной уверенности, что все, кому надо, от него не отстанут.
И точно, не отстали. В том же составе поднялись на второй этаж, тихо зашли к мэру в кабинет, скромно расселись за столом. А дальше все покрывается сплошным административным мраком. Секретарша, и та не в курсе, о чем говорил в этот день Дурин, что приказывал и чем грозил. Одно лишь доподлинно известно: внеочередное совещание затянулось до самого вечера. Причем вошли чиновники в кабинет вполне уверенными в себе, а вышли хмурыми и растерянными.
— Слушай, Миша, ты случайно не знаешь, зачем наш Монумент забором обнесли? — спросил в одну из суббот писатель Гулькин. Он только что выпил с Рябцевым чашечку кофе и вот теперь сидел у профессора в его кабинете и ждал, когда Михаил Иванович отыщет среди бумаг давно уже написанное предисловие.
— Понятия не имею, — пожал плечами Рябцев, но как-то очень уж уверенно. Во всяком случае, от зоркого писательского глаза это никак не укрылось.
— Мне вчера Вася Горчинцев звонил, говорит, будто бы что-то интересное на Холме нашли, — осторожно начал Гулькин. — То ли сейф с документами, то ли кувшин с монетами… Ничего об этом не слышал?
— Да откуда? Я ведь весь день на кафедре: семинары, заседания ученого совета… Пообедать, и то некогда! — пошутил Рябцев, впрочем, весьма ненатурально. И облегченно вздохнул, открывая нужную папку. — Слава богу, нашел. Вот, держи.