Предлог для воскресной поездки в Вену был под рукой. Бломберг давно приглашал Мари съездить в Гринциг — знаменитый район Старой Вены. Там по вечерам за добрым вином с местных виноградников исстари любили посидеть венцы на импровизированных концертах аккордеонистов, скрипачей и певцов, исполнявших популярные венские песенки. Прихватить же с собой по пути по просьбе Мари Кернау, которого она назвала своим отцом, помочь ему погрузить в багажник «инструмент» для часовой мастерской для майора было делом простой любезности.
Кроме желания изменить первоначальный план операции, подпольщиков вынудило принять такое решение и одно совершенно непредвиденное обстоятельство — внезапная поломка двигателя грузовика Гюнтера. Перевозить бюст Ленина из Линца в Вену на поезде было крайне рискованно, его трудно было бы извлечь из тендера на усиленно охранявшемся после диверсии Венском вокзале. Поэтому Гюнтер должен был приехать в Линц, забрать доставленный сюда машинистами бюст Ленина и, замаскировав его в кузове, перевезти в Вену… Но, как условленной фразой сообщил Кернау по телефону один из связных из Вены, грузовик не может выехать вовремя из-за досадной неисправности. Опасно затягивалась операция, с каждой минутой увеличивался риск, которому подвергались подпольщики. Им уже не оставалось ничего, другого, как принять план Мари, открывающий путь к самому быстрому выходу из создавшегося положения.
Теми же заранее условленными на всякий случай фразами связному было передано распоряжение для Гюнтера — ждать в Вене во дворе дома, где жил Кернау, — и часовой мастер приготовился к поездке вместе с Бломбергом. Роберта Дубовского еще раньше поездом подпольщики отправили в Вену. Оскар Вайс должен был остаться в Линце — отсюда уходил в очередной рейс по Дунаю буксир, на котором он работал.
…Дорога то ныряла в длинные зеленые туннели, образованные колоннадами буков и каштанов, то взбегала на пригорки, откуда открывался чудесный вид на Дунай и покрытые виноградниками холмы долины Вахау с ярко-оранжевыми крапинками черепичных крыш близлежащих деревень и городков.
Ничто сейчас не напоминало о том, что над миром все еще бушуют грозы войны, гибнут люди и пепелищами покрывается израненная снарядами и бомбами земля. Навстречу «штайеру» неторопливо катились легковые машины с компаниями офицеров, нацистских чиновников. На песчаных пляжах маленьких бухт и заливчиков загорали австрийские бюргеры. В придорожных гастхаузах за столиками, вынесенными в сады, под яблони и груши, сидели разморенные жарой горожане, потягивая холодный яблочный напиток или пиво.
Бломберг расстегнул воротник мундира. Счастливо улыбаясь, инженер заглядывал в маленькое зеркальце, укрепленное над ветровым стеклом, ловил приветливый взгляд Мари.
Внезапно сзади раздались громкие, настойчивые сигналы шедшей за «штайером» машины. Бломберг не заметил, как занял середину проезжей части.
Инженер повернул руль вправо. Открытый «мерседес» сразу обошел «штайер», подняв за собой облако пыли.
Все же они успели заметить — в «мерседесе» были гестаповцы. Сердце Мари тревожно забилось. Бломберг перехватил ее взгляд, ставший сразу таким отчужденным, и, успокаивая Мари, положил руку на плечо девушки. Но Мари быстро справилась с волнением и как ни в чем не бывало посмотрела на Бломберга.
Кернау готов был ко всему. В дорожной сумке у его ног был спрятан автомат и несколько гранат. Среди подпольщиков Кернау слыл отличным стрелком и, не дрогнув, проложил бы дорогу огнем. Мари обернулась и встретилась взглядом с Кернау. Она заметила в его глазах укоризненный вопрос: «Не сделали ли мы ошибку?»
Мари отвернулась. Что она могла сейчас ответить? Нет, она ни в чем не подозревала Бломберга и верила ему так же, как и тогда, когда ответила инженеру «да» на его последний вопрос: «Согласна ли ты, Мари, стать моей женой?»
Но что, если Бломберг ненароком сделает какой-нибудь неосторожный шаг, который Кернау истолкует как пособничество гитлеровцам? Ведь Бломберг не знает, что именно он везет в багажнике своей машины… И тогда Кернау, не колеблясь, совершит непоправимое!
…Впереди показались зеленые купола и белые стены, прорезанные окнами-бойницами, старинного монастыря Мелька. Здесь был паром через Дунай.
Но за поворотом шоссе, километрах в трех от Мелька, наперерез «штайеру» выскочил рослый гестаповец. Он делал знаки рукой, требуя, чтобы Бломберг остановился.
Бломберг тут же сбросил газ и притормозил, не заглушая, однако, мотор. В последний момент он заметил в тени акации, у обочины шоссе все тот же гестаповский «мерседес». Дверцы машины были распахнуты.
К «штайеру» подбежал гестаповец, а вслед за ним подошел еще один офицер.
— О, господин майор! — беря руку под козырек, склонился к окну «штайера» обер-лейтенант Эйхенау. — Мне невероятно везет на встречи со старыми приятелями…
— В чем дело, обер-лейтенант? — недовольно спросил Бломберг. Всем своим видом майор показывал: ему крайне неприятна эта внезапная задержка, ему некогда, и он не намерен пускаться с гестаповцами в досужие разговоры.
— Прошу прощения, господин майор, у моего «мерседеса» лопнула трубка водяного охлаждения. Если вы не возражаете, я попросил бы вас подбросить меня к ближайшей бензозаправочной станции. Там я смогу взять техника, этим вы выручите нас из беды…
Бломберг молча открыл заднюю дверцу и жестом пригласил Эйхенау занять место в машине. Как только обер-лейтенант сел рядом с Кернау, Бломберг сразу дал газ и повел машину на предельной скорости к Мельку.
— Разрешите представиться, обер-лейтенант Эйхенау, — картинно улыбнулся Мари гестаповец. — Я и не знал, что у моего друга такая очаровательная знакомая.
— Мари — моя невеста, — не оборачиваясь, сухо ответил Бломберг.
— Поздравляю, господин майор! У вас отличный вкус!
Кернау назвался гестаповцу «отцом Мари» и молча подвинул к правой, дальней от Эйхенау дверце машины сумку с автоматом, прикрытым сверху пледом.
Зачем гестаповцу понадобилось инсценировать аварию радиатора? Этот вопрос одновременно возник у всех троих.
«…Бломберг, оказывается, ходит в друзьях у гестаповцев», — отметил Кернау, следя за тем, как шумно выражает Эйхенау свой восторг от «встречи со старым знакомым».
«Мне Бломберг никогда не говорил об этом типе… — с тревогой подумала Мари. — Что их могло связывать?»
«…Какая оплошность с моей стороны, — клял себя на чем свет стоит Бломберг, то и дело поглядывая на спидометр. Ему казалось, что «штайер» едва ползет, — Нужно было раньше предупредить Мари, что за мной, кажется, следит эта гестаповская ищейка… Он так горячо называет меня своим другом, что Мари может в это поверить».
— Вы в Вену? — как бы между прочим спросил Эйхенау, когда впереди показалась ярко-оранжевая вывеска бензозаправочной станции.
— Воскресная прогулка, — ответил Бломберг.
— Бестен данк,[8] герр майор! — произнес, улыбаясь, Эйхенау, когда «штайер» остановился у бензоколонки.
— Желаю господам приятного отдыха, а вам, фрейлейн, счастливого замужества. Господин майор — достойная пара! Хайль Гитлер!
Обер-лейтенант хлопнул дверцей и, поклонившись, отступил от машины.
Мельк, окруженный кольцом акаций и ив, плескавших свои ветви в притоках Дуная, давно уже скрылся из виду, а пассажиры «штайера» по-прежнему молчали.
Встреча с гестаповцами оставила у всех тягостное впечатление. Бломберг почувствовал, как тонкий ледок подозрительности и отчужденности стал понемногу проскальзывать во взгляде девушки, который ему изредка удавалось поймать. Он не мог допустить, чтобы между ними снова возникла глухая стена, которую ему с таким трудом удалось разрушить. Но факт его знакомства с обер-лейтенантом гестаповцем Эйхенау оставался фактом. А может быть, все происшедшее ему видится чересчур в мрачном свете? Но слишком уж часто обер-лейтенант стал перебегать дорогу Бломбергу… Нет, все это, конечно, неспроста: и разговор с эсэсовцами в казино, и подозрительная «случайность» встреч с обер-лейтенантом в Линце и здесь, под Мельком.
Остается только одно: сейчас же все откровенно рассказать Мари: и о своем знакомстве с гестаповцем в поезде, и об обстоятельствах, которые навлекли на него подозрение гестапо…
В окнах «штайера» уже замелькали дома пригородов Вены, когда Бломберг закончил свой рассказ о бюсте Ленина.
Мари слушала молча. Ее ошеломило все то, что она узнала от Бломберга. Если за Бломбергом следят, выходит, что это она подвела под удар всю подпольную организацию в самый критический момент их операции, когда бюст Ленина был уже спасен и осталось только переправить его к партизанам, в горы Штирии. Она могла винить во всем случившемся только себя. Мари теперь боялась поднять глаза и встретиться со взглядом Кернау.
— Успокойся, Мари. Возьми себя в руки, — словно читая ее мысли, сказал с заднего сиденья Кернау.
Несмотря на грозную опасность, нависшую над подпольщиками, Кернау почувствовал облегчение, выслушав то, что рассказал инженер-майор. Этот рассказ снял с сердца Кернау тяжелый камень подозрения к Бломбергу. Тот был сам под угрозой ареста. Нет, Бломберг оказался не провокатором, а чуть ли не союзником подпольщиков. В такой обстановке каждый новый союзник удесятерял силы подпольщиков. Значит, шансы выйти победителем в поединке с гестапо возрастали. И все-таки и теперь Кернау еще не хотел открывать Бломбергу всей истины.
— Теперь, Бломберг, ведите машину на Пратер-штрассе, лучше — в объезд центра, — приказал Кернау.
…Адъютант положил на стол Кальтенбруннера донесение помощника начальника гестапо Вены фон Зальца:
«Группа обер-лейтенаита Эйхенау остановила машину инженер-майора Бломберга под Мельком. В «штайере», кроме Бломберга, находилась Мари Клекнер, которую Бломберг представил как свою невесту, и некто, назвавший себя «отцом Мари».
Бломберг уклонился от ответа на вопрос, едут ли они в Вену.
Дальнейшим наблюдением установлено: достигнув Вены, Бломберг подогнал «штайер» к дому № 18 по Пратер-штрассе. «Отец» фрейлейн Клекнер открыл ключом ворота, и под аркой дома машина тут же въехала во внутренний двор, скрытый для визуального наблюдения.
Спустя несколько минут «штайер» через эти же ворота выехал на Пратер-штрассе и направился в район Гринциг. В машине были замечены только Бломберг и Мари Клекнер.
В соответствии с полученной от вас инструкцией группа Эйхенау, разделившись, продолжала наблюдение за Бломбергом и домом № 18.
Привратник соседнего дома № 20, фауман[9] местного полицейского участка, сообщил по телефону начальнику полицайревира, что из внутреннего двора дома № 18 через вторые ворота, в противоположную от Пратер-штрассе сторону, выехал грузовик, вскоре после того как из багажника машины Бломберга тремя неизвестными был перегружен в кузов грузовика какой-то ящик.
К сожалению, донос фаумана был передан нашим агентам, дежурившим у дома № 18, уже после того, как обе машины покинули двор дома № 18. Шум двигателя грузовика не был слышен из-за того, что его заглушал мотор «штайера». Эта маскировка позволила грузовику незаметно для наружного наблюдения с Пратер-штрассе выскользнуть через задние ворота.
Нами приняты экстренные меры для быстрейшего перехвата грузовика с ящиком.
По сделанным во время наблюдения за «штайером» фотографиям установлена личность «отца» Мари Клекнер. Он оказался часовым мастером Йозефом Кернау, занимающим однокомнатную квартиру в доме № 18. Кернау одинок, родственников в Вене не имеет и ни в каких родственных связях с Клекнерами не состоит. Допрошенные гестапо ученики-подмастерья Кернау из его часовой мастерской могли только подтвердить, что господин Кернау по делам фирмы куда-то выехал из Вены два дня назад и обещал вернуться сегодня…
Нами оставлена засада в квартире Кернау и в его мастерской».
«Кто не бывал в Гринциге, тот не заглядывал в душу Вены, не слышал биения ее сердца» — так вам скажет любой коренной житель столицы на берегу Дуная.
Длинными террасами ласково жмутся к подножью холмов знаменитого Венского леса тихие улочки одноэтажных домов. Словно белыми руками соединились они нескончаемыми каменными заборами. К вечернему часу улицы сберегают для венцев прохладу и аромат, настоянный дубовыми рощами Венского леса и виноградниками, завившими холмы причудливыми локонами зеленой листвы. Они спускаются и на плечи Гринцига, простираются над двориками бархатистыми париками.
Спускается за холмы Венского леса солнце, Послав прощальный огненный поцелуй Дунаю, и тогда оживают доселе дремотно-спокойные улицы, дома, дворы бесчисленных гастхаузов и погребков. Светлячками вспыхивают под виноградными «крышами» фонари, окруженные разноцветным хороводом бабочек и мотыльков. Словно хор цикад, стучат смычки настраиваемых скрипок. И венцы спешат в Гринциг насладиться песнями Вены, простыми и прекрасными, как соловьиные трели, что подстерег где-то здесь, неподалеку, король вальсов Штраус, охотясь за мелодиями своих «Сказок Венского леса».
Мари часто приходила сюда со своими университетскими друзьями. Они любили сидеть за грубо сколоченными деревянными столами под звездным небом, слушать винер-лидер[10] которые, будто полевые венки, сплетало из нот и слов трио музыкантов. Музыканты переходили от стола к столу маленького, уютного гастхауза, и часто сами гости подпевали солисту, размахивали в такт песни гранеными кружками с добрым вином, которое хозяин и его домочадцы приготовили из собственного винограда.
Бломберг давно мечтал побывать в знаменитом Гринциге, но приехать сюда удалось лишь теперь. Не та Вена. Но Гринциг, словно в знак протеста, пытался сохранить некоторые свои обычаи.
Они оставили «штайер» на одной из улочек и вошли в калитку того гастхауза, где раньше так часто бывала Мари.
Мари и Бломберг заняли небольшой столик в самой глубине двора. С трех сторон их окружали виноградные лозы, и они сидели, будто в беседке. За их спиной тут же начинался виноградник. Он круто взбегал на холм, теряясь в вечерней мгле Венского леса.
Хозяйка гастхауза узнала Мари и приветливо ей кивнула. Она подозвала одну из своих дочерей, выполнявших обязанности официанток, и вскоре миловидная девушка принесла Бломбергу и Мари по кружке белого вина.
Зоркий глаз хозяйки, должно быть, заметил на лице Мари следы усталости и перенесенного напряжения. Она знала, чем лучше всего помочь гостю в своем доме. Хозяйка подошла к музыкантам, которые настраивали свои инструменты, и что-то им шепнула. Они тут же поднялись и направились к столику Мари.
Впереди с аккордеоном шел среднего роста, чуть грузный седой музыкант. Ворот белой рубахи у него был распахнут. Кисти рук спокойно лежали на клавиатуре, но длинные пальцы уже беззвучно перебегали по черным и белым перламутровым кнопкам и клавишам, словно в последний раз репетируя песню, которую еще держали в плену молчания инструменты.
Лицо Мари слегка порозовело. Огромное нервное напряжение, в котором она находилась весь этот день, теперь разжало свои страшные тиски. Взгляд девушки смягчился. Улыбка тронула ее пухлые, красиво очерченные губы.
Бломберг положил свою руку на руку Мари. Глаза их встретились. И ему сразу передалось ее настроение, переполнило сердце огромным, ни с чем не сравнимым счастьем. Он увидел в глазах любимой и волшебный отблеск далеких звезд, и задорный танец ночных светлячков. Бломберг хотел сказать, как бесконечно дорога ему Мари, но не мог произнести ни слова, так много их готово было сорваться с уст.
Музыканты полукругом встали у их столика. И вдруг птицами вспорхнули к скрипкам смычки, развернул свои перламутровые плечи аккордеон, вздохнул, словно певец, готовясь взять высокую ноту, и зазвенела улетая к самым вершинам Венского леса, мелодия первого куплета…