Они еще долго неслись через дворы, не разбирая дороги. Дина выдохлась первой.
— Всё, не могу больше! Тайм-аут!
Она согнулась пополам и перевела дыхание. Спешащие на службу прохожие мчались мимо и не обращали на них никакого внимания, и только маленькая девочка, которую, как на аркане, мать за руку тащила в детский сад, показала пальцем на Аню:
— Мам! Тетя-чучело! Мотри!
— Перестань.
— Ну мотри!
— Так нельзя говорить! Это некрасиво, так невоспитанные дети говорят!
— А как сказать, если тетя — чучело?
— Во-первых, не чучело, а пугало. Про чучело я тебе потом расскажу. А во-вторых, прекрати глазеть на нее. Человек болен!
— А человек мене улыбнулся!
— Ты тоже улыбнись и пройди мимо, как делают воспитанные девочки. Господи, ну что за ребенок такой?
Аня проводила взглядом хорошенькую улыбавшуюся ей девочку и снова посмотрела на Дину.
— Нас хватились в клинике.
— Я уже поняла, — ответила та. — Бросились к бабке, и та догадалась, кого выпустила поутру…
— Точно.
— Ладно, бог с ними. Ты мне лучше скажи, как мы с тобой без копейки доберемся до Москвы? А документы? Нас в таком виде примут за цыганок или бомжих и обязательно привяжутся с проверкой документов.
Аня сжала в кулачках растянутые манжеты длинных рукавов и, задумавшись, присела на полусырое сидение детской дворовой карусельки. Дина смотрела на нее с жалостью: девчонка-воробей, попавшая в передрягу, забитая и растерянная.
— Я домой хочу! — прошептала Аня закоченевшими на ветру губами.
Дина невольно уселась рядом и обняла ее, чтобы хоть немного согреть. Она уже почти жалела, что согласилась взять Кассандрушку в спутницы. Но теперь сокрушаться было уже поздно.
— А где у тебя дом, Анюта?
— Я не Анюта.
— Извини. Аня.
— Да и не Аня я. Это меня здесь так зовут — Аня… Меня звать Айшет. Я по-русски хорошо говорю, потому что давно здесь живу. У меня дома сейчас тепло еще, хорошо! — она прикрыла глаза, мечтательно улыбаясь своим воспоминаниям.
— А почему ты уехала оттуда? Учиться?
Лицо Ани потеряло улыбку, стало каменным, а затем и вовсе ожесточилось.
— Учиться… — зло выплюнула она, сверкнув черными глазищами. — Прогнали меня, Дина. Совсем прогнали. Если вернусь — убьют.
— Кто прогнал и кто убьет?!
— Родители прогнали, а односельчане убьют. И родители по закону и слова не смогут сказать против…
— Что это, скажи на милость, за законы такие? Это что, средневековье?!
— Я школу заканчивала, восемь лет назад это было. Думала, в город поеду поступать на иностранные языки… На выпускной пошла, отец сказал — до девяти, не позже, — Аня вздохнула, хмуря темные брови; ей тяжко было вновь проигрывать события рассказа, но ни забыть, ни исправить их она не могла. — Я в без десяти девять взяла и побежала домой, отец у меня строгий. А тут ливень и молнии, страх один. Стою под козырьком у булочной и думаю — как так пробежать, чтобы молнией не убило? Или как переждать, чтобы отец не рассердился?
Дина покачала головой и покрепче прижала ее к себе.
— И вот к ступенькам подъезжает сын соседей на новой машине. Красивая машина была, прямо вся сверкала под дождем! «Садись, — говорит, — подвезу, а то простынешь!» Я отказываюсь: нехорошо, если кто увидит, что я с мужчиной в машине катаюсь, слухи плохие по селу пойдут, коситься на меня все будут…
Слушала Дина, и с каждым словом Ани ей казалось, что та вот-вот заговорит на родном языке. Речь Кассандрушки становилась все неразборчивее, откуда ни возьмись проступил сильный кавказский акцент. Но теперь все становилось на свои места — и экзотическая внешность, и нерешительность, и дикарство. Прожив столько лет в новых условиях, она так и не смогла избавиться от пут старых условностей.
— Уговорил он меня. В такую, мол, погоду все наши сплетницы по домам сидят, телевизор смотрят. Я села, а предчувствие плохое, ой плохое… Едем мы, и тут он возьми и сверни в другую сторону. «Ты, — говорит, — давно мне нравишься, я даже влюбился, хочу тебя в жены взять. Просто так твои родители мне тебя не отдадут из-за бедности, вот я тебя украду». Я стала плакать, уговаривать. Не хотела я замуж, и он сам мне не нравился совсем. Мне в город хотелось, учиться хотелось, жизнь посмотреть хотелось, а что хорошего у нас в селе замужние видят? В тридцать лет уже старухи. Просила его — останови, пожалуйста, открой дверь, я отсюда пешком дойду, только отпусти во имя аллаха. А он меня в аул к своим дальним родственникам отвез и к моим родителям сватать меня поехал… Тронуть не посмел. Ну а я оттуда сбежала, всю ночь шла и на другой день к обеду домой вернулась. Сказала — не пойду замуж. Отец сказал — опозорила семью. Плохими словами назвал, бил по лицу. Раньше никогда ни меня, ни братьев с сестрами не бил, а тут рассердился, нос мне разбил, врачи потом говорили — хрящ свернул, теперь видишь, нос немного набок…
— Вижу… — мрачно буркнула Дина, взглянув ей в лицо.
— Сильно бил… Но я все равно не согласилась. Тогда меня и выгнали в чем есть. Сказали на порог не возвращаться и прокляли. Только Лейла, старшая сестра, поверила, что я осталась чистая, но что она могла сделать перед родителями? Ее саму насильно замуж выдавали, она и слова поперек сказать не решалась. Зато для меня собрала немного моих вещей, свои деньги дала и на вокзал проводила. Так я сюда и приехала, но с тех пор так людей боюсь, что стала уметь заранее предусматривать их поступки и менять события. Училась тоже тут…
— На инязе?
— Нет, не получилось поступить. На биологию поступила. После учебы два года пробирки в одной биохимической лаборатории полоскала, а потом у меня совсем с головой плохо стало. Я уже всего теперь боюсь, хоть и знаю немного будущее. Было дело, хотела даже счеты с жизнью свести, такие у меня помрачения были…
Дина уронила взгляд на ее запястья, но сейчас они были плотно закрыты рукавами безобразного свитера.
— А теперь, — улыбнулась Аня, — теперь в Москве меня примут за шахидку. Скинхедам потеха будет над нерусью поглумиться…
— Мы что-нибудь придумаем, Айшет! Я тебя в обиду не дам…
— А что ты сама можешь, Дина? Нас прожевали и выплюнули, мы с тобой никто теперь. И не зови меня так, Аней зови. Айшет умерла. Не хочу больше помнить то, что помнила Айшет.
— Тебя просто-напросто нужно одеть по-европейски, и никому не придет в голову…
— Дина, для этого нужны деньги. А меня уже давно из съемной квартиры выставили, еще когда я в первый раз в дурке оказалась, после первой попытки самоубийства. Поэтому денег у меня нет. И ты здесь никогда не жила. Не на что нам с тобой надеяться.
— Тогда, Ань… может, я поеду одна, чтобы не мучить тебя?
— А я? Снова в сумасшедший дом?
— Там хотя бы тепло и кормят. Зима на носу. А я найду свою квартиру, вспомню, кто я и что, найду хорошего адвоката, приеду и заберу тебя оттуда.
— Я не могу больше в психушке… — прошептала Аня, стискивая кулачки и изо всех сил зажмуриваясь. — Я не могу больше пить эти таблетки, понимаешь? У меня все вены исколоты, как у наркоманки. Я не отличаю действительность от сна… Ты когда-нибудь видела горы, Дина?
— Не помню я…
— Горы, Дина, горы! И во-о-о-от такое небо, от вершин на западе до вершин на востоке, от гряды на севере до хребтов на юге! Высокое-высокое! Рябь облачков на нем, легкая рябь — и большой орел кружит там, где он уже совсем маленький, еле видимый глазу…
— Я понимаю, Ань, понимаю. Но не время для ностальгии. Нам с тобой сматываться надо отсюда, возьми себя в руки для рывка!
— Да, хорошо, прости.
Шумно выдохнув, Аня с отчаянной решимостью отерла слезы и резко поднялась на ноги.
— Вперед! Туда? Туда? Куда идем?
— У нас с тобой, пророчица ты моя, один выход теперь: автостоп.
Откуда-то сверху сочился нереальный голубоватый свет, и все здание вокзала походило на павильон для съемок фильма о привидениях или готических временах.
Аня бродила между пустующими креслами, точно зная, что должна кого-то отыскать. Но кого — не помнила, да никого и не было вокруг, чтобы предположить.
Внезапный прилив тревоги предвосхитил, как обычно, события случившегося через минуту. Но на сей раз тревога растворилась в нахлынувшей волне возбуждения и азарта.
«Игра! — прошелестел кто-то. — Ах, какая игра!»
И чья-то рука вскользь приобняла ее, но тут же отпустила, оставаясь невидимой.
— Кто здесь?
Она снова одна, но теперь кровь клокочет, сердце стучит, а тело требует действий.
Ужасный грохот — и рушатся стены вокзала, а поверх обломков, скорчившись на четвереньках, в хищной позе восседает существо с горящими глазами на бугристой морде рептилии, и хвост его столь длинен, что не видно, где он заканчивается, извиваясь меж кирпичей.
— Убирайся отсюда, чужачка! — прошипело существо; голос его был липким и тоскливым, словно краткая дремота в выстуженной зимней электричке рано утром. — Как ты попала на нашу территорию? Здесь можем быть только мы, и ты не можешь видеть нас!
— Кто она такая? — из-под завала выбрался еще один монстр с бесконечным хвостом. — Как она уродлива! Она подобна низшим! Но если бы она была низшей, то ни за что не проникла бы к нам и не смогла нас увидеть!
— Неважно, кто она. Пусть убирается обратно!
— Пус-с-с-сть! Пус-с-с-с-сть! — засвистели со всех сторон, и в едином ритме на руины полезли подземные чудовища.
Только тут Аня смогла различить в тумане фигуры людей, которые, собравшись отдельными группами, держали концы хвоста того или иного создания — держали бережно, словно это был шлейф венценосной особы. И не было ни одного монстра, хвосту которого не оказали почестей.
— Тихо! — воззвал самый крупный из них, окруженный самой большой свитой, и его сородичи благоговейно примолкли. — Эй, Не-Такая, откуда ты взялась здесь и что с тобой случилось, если ты выглядишь, как низшие?
Аня ощутила, что теперь она не только может, но и хочет говорить. Она распрямила плечи, и голос ее зазвучал подобно трубе ангела смерти:
— Не смей говорить со мной в подобном тоне, презренный мутант! Это тебе и всем твоим прихвостням гоже держать предо мною ответ!
Чудовище растерялось. Все остальные замерли. Расширив гигантские ноздри, мутант втянул воздух, принюхался и стал пятиться. То же самое повторили прочие, зачарованно переводя взгляды с него на Аню и обратно.
— Стоять! — приказала та. — Я не отпускала ни тебя, ни эту свору! Наш разговор не закончен!
— О, простите, мы уже осознали свою ошибку! Дорогу первородной! Дорогу истинной! — засипел гигант и, забыв о людях, принялся подобострастно вращать хвостом; некоторые из его миньонов летали, цепляясь за самый кончик, другие падали, сбитые с ног, но большинство просто дралось между собой с удвоенной яростью.
— Прикажи им немедля угомониться, мутант, или я огорчусь!
Существо гневно рявкнуло, и пространство застыло, словно мошка в смоле, готовой стать янтарем.
— А теперь говори, кто вы такие и что вам здесь…
— Аня! Черт! Аня, проснись! Слышишь меня?
Монстры, как будто только того и ждали, сразу же разбежались во все стороны, и свет померк.
— Аня!
Дина изо всех сил трясла попутчицу, перегнувшись через спинку кресла.
— А? — спросила та, садясь и в полном непонимании сонно потирая глаза кулаками.
— Не могу больше в кресле моститься, Ань. Давай на время поменяемся? А ты пока иди поразвлекай нашего водилу. Ты, кстати, кого мутантом обзывала во сне? — Дина подмигнула. — Уж не того ли джигита, женишка своего, козла неописуемого?
Аня молча перелезла на место Дины, а та улеглась вместо нее под старую дубленку.
— Что, не спится? — краем глаза замечая передвижения Ани, спросил дальнобойщик.
Та зевнула и сладко потянулась:
— Очень даже спится! Но ведь и тебя, дяденька, развлекать нужно, чтобы ты не заснул и чего доброго не тюкнулся, вон, в кювет…
— Да типун те… тетенька. Ладно, права, развлекай! Дорога муторная, заснуть немудрено. Развлекай давай.
— А почему ты ездишь без сменщика?
— Раз на раз не приходится. А что ты там бормотала во сне? Кажись, о мутантах каких-то…
Аня засмеялась:
— Ну мало ли что приснится, дяденька!
Он нахмурил лоб и некоторое время размышлял.
— Тебе точно восемнадцати еще нет? Может, все-таки есть? — затаенной надеждой отдавали его слова и просительный взгляд.
— Нет, дяденька, пятнадцать мне… в августе было.
— А из дома бежишь который раз?
— Я не из дома, я из детдома. Впервые. Мне про мою мамку рассказали, что она в Москве живет. Я адрес узнала, теперь повидаться хочу, а кто меня отпустит?
— Ладно, хрен с тобой, сбежала и сбежала. Может, доброе дело сделаю, все в зачет пойдет на потом… Мамке от меня привет передавай.
Водитель сжал губы и сипло засвистел, невообразимо фальшивя. Было в этом свисте что-то знакомое, из недавнего сна. Аня встряхнула головой.
— Меня Аней звать.
— Ха! А я думал Гюльчатай! Меня — Лёхой.
— У нас в детдоме аж пять Лёх!
— Бывает.
Она подумала, почесывая лоб. Что же рассказать, чтобы он остался доволен? Ведь нужно же как-то отблагодарить его за то, что взял их с Диной в попутчицы.
«Игра!» — прошелестело за спиной, холодным дуновением коснувшись затылка и шеи.
— В Англии есть одно местечко, — заговорила Аня, — между двумя небольшими городами. Там раз в году в ненастную осеннюю ночь на обочине появляется молодая девушка в дождевике…
Водитель хмыкнул, покосился на нее и, качнув головой, со смехом закурил вонючую папиросу. Аня чихнула, а потом и вовсе закашлялась. Он молча опустил стекло со своей стороны и плюнул в темноту. Дым мгновенно выветрился; кабину наполнила дождливая свежесть раннего утра.
— А ты, дяденька, зря смеешься! В Норфолке все рассказывают про эту девушку.
— А ты прям в Норфолке была!
— Нет, я в Интернете была, — и непонятно отчего Аня указала куда-то вверх. — Между прочим, там пишут, что ее многие англичане видели! Она голосует, и если машина останавливается, просит подвезти до города. Она садится и к одинокому водителю, и к целой компании, но всегда молчит, даже если ее о чем-то спрашивают.
— И что, в Англии находятся лохи, которые посреди ночи вот так, запросто, подсаживают к себе непонятную барышню со странными наклонностями?
— Ну ты же подсадил, — делая страшные глаза и шевеля растопыренными пальцами, глухим голосом сказала Аня.
— Дык у меня монтировка есть, а у лохов этих чего? Ладно, ври дальше, смешно.
— При въезде в город девушка называет точный адрес, и когда машина останавливается возле указанного дома, исчезает, а на том месте, где она только что сидела в мокром плаще, на обивке кресла остается пятно. Если водитель осмеливается зайти в этот дом, ему открывает престарелая пара и рассказывает историю, от которой кровь стынет в жилах. Много лет назад они потеряли в автокатастрофе свою дочь, которая таким же дождливым вечером ехала к ним из соседнего города, где училась, погостить на выходные. Девушка погибла на месте, а водитель скрылся с места преступления. С тех пор она никак не может успокоиться и каждый год ненастной ночью кружит по окрестностям, чтобы завершить некогда начатый путь и получить свободу, о которой мечтает, заблудившись между мирами.
— И что, этот лох верит сказкам?
— Бывает, некоторые просят, чтобы им показали фото этой девушки, и на снимке узнают свою недавнюю попутчицу.
— Заблудилась между мирами! Ха! А сколько там этих миров, че твой Интернет на это скажет?
— Миров много, очень много. Но для нас их пока три.
— Ну конечно: Земля, рай и ад! Слышали…