— Мой бог, если вы уже однажды доказали, что ваш автомобиль — это автомобиль, причём, доказали в суде, зачем вы доказываете это ещё раз?
— Ваша честь, я делаю это с целью распространения знаний. Дело в том, что в нашей стране дискриминируются владельцы картонных автомобилей, и я считаю своим долгом как можно чаще и подробнее рассказывать о…
— Хватит! Хватит, господин Хайднагер. Я всё понял. Больше вопросов по этому поводу не имею. Адвокат ответчика может продолжать.
— Из сказанного следует, — пробурчал господин Тромп, — что первое наше предупреждение утратило смысл. Истец, получается, не знает, что картон портится под дождём. Хотя, конечно, на самом деле он знает…
— Ваша честь, та женщина, она наверно ведь тоже на самом деле знала, что горячий кофе обжигает, — встрял Эрни.
— Оставьте это, господин Хайднагер. Я уже принял к сведению. Пусть говорит дальше.
— Так вот, — угрожающе прорычал господин Тромп, — если он не знает, то я ему об этом сообщаю. Картон портится под дождём, господин Хайднагер.
— Извините, но я уже про это забыл, — радостно сказал Хайднагер, — память, знаете ли, подводит.
— Если вы забыли об этом, то это ваша проблема!
— Сдаётся мне, господин Тромп, что вы не уважаете права инвалидов.
— Какой вы, к чёрту, инвалид?
— Не оскорбляйте меня, у меня справка есть, господин Тромп. Вот, смотрите, тут написано: «клиника Параплазмиальной Нанохиругрии подтверждает, что господин Эрни Хайднагер имеет проблемы с памятью».
— Какая клиника? — переспросил судья.
— Параплазмиальной Нанохирургии.
— Что-то не слышал о такой.
— Она недавно открылась, ваша честь. Позавчера.
— Где, позвольте поинтересоваться?
— Тополиная улица, двенадцать.
— Но это же ваш адрес! Скажите, господин Хайднагер, а кто владелец этой клиники?
— Моя жена.
— Она у вас врач?
— Нет, что вы, ваша честь, она — народная целительница. Сначала ей, конечно, не разрешили открывать клинику, однако через суд удалось доказать, что прописываемые ей лекарства абсолютно безвредны. Точнее, это даже не лекарства, а биодобавки, гомеопатические средства и заговорённая дистиллированная вода. Она, кстати, не вреднее обычной. Эти средства даже в аптеках продаются. Кроме того, моя жена владеет средствами энергетической диагностикой, как неожиданно оказалось, поэтому…
— Диагноз постановляю считать верным, — вздохнул судья.
— Тогда пункт номер два, — рявкнул господин Тромп, — поскольку машина до стихийного бедствия, которое ещё не произошло, каталась только под горку, то после ремонта мы будем настаивать, чтобы она каталась аналогично. Этому мерзавцу не удастся поставить на неё современный мотор и выставить нам счёт за ремонт.
— Ваша честь, — вставил Эрни, — дело в том, что ремонтная мастерская вряд ли сможет предоставить мне ровно тот мотор, который стоял в моём автомобиле до предполагаемого стихийного бедствия. Это — эксклюзивная разработка. Единственный экземпляр. Поэтому по закону я буду требовать аналогичный. Такой, чтобы моя машина как и раньше могла ездить со скоростью двести километров в час.
— Что?!! — просипел судья, — вы же говорили, что вашу машину надо толкать, чтобы она ехала. Какой мотор?
— Ваша честь, я не говорил, что её надо толкать, я говорил, что её можно толкать. Можно толкать, а можно и не толкать. Однако я готов вам продемонстрировать видеозапись, на которой запечатлён мой автомобиль в движении.
— Протестую, ваша честь.
— Протест отклонён. Демонстрируйте.
Эрни второй раз подошёл к проектору и запустил видеозапись. Эта видеозапись повергла судью в ещё больший шок, нежели фотография автомобиля Эрни.
— Истец, это ни в какие ворота не лезет. Вы показали нам статичную картинку, по которой пронёсся наложенный на неё ваш автомобиль. Это — видеомонтаж.
— Возражаю, ваша честь. Это не видеомонтаж. Это — документальное авторское кино. Вы знаете, я был на одном слушании, и там признали, что такое кино тоже имеет право на жизнь. Теперь оно считается документальным. Документальный андерграунд. Да. Альтернатива.
— Но это же — монтаж!
— Ваша честь, это — моё видение мира. Если ваше видение отличается от моего, то не надо в этом упрекать меня.
— Но ваше видение не может выступать в качестве доказательства.
— Как же так, ваша честь? Такое кино можно даже показывать по телевизору под видом документального и наговаривать под него соответствующий текст. Раз его показывают на всю страну, то уж в одном маленьком суде точно можно.
— Истец, ваш фильм пройдёт экспертизу. Если экспертиза покажет, что это — монтаж, фильм не будет считаться доказательством. Кроме того, экспертизу пройдёт и сам ваш автомобиль. Эксперты проверят, действительно ли он ездит с заявленной вами скоростью.
— Ваша честь, я не возражаю против экспертизы. Однако настаиваю, чтобы эксперты были незаинтересованными.
— Согласен.
— Ваша честь, незаинтересованными могут быть только эксперты, являющимися сарманастристами по вероисповеданию.
— Кем? — судья опять невольно вскинул брови.
— Понимаете ли, ваша честь, недавно состоялось одно слушание, на котором истец, проиграв дело, настоял на том, что суд был заинтересован. Дело по мнению истца следовало рассматривать на суде, набранном из народа некоторого конкретного географического места, исповедующим некоторую религию. Это он обосновал тем, что дело касалось непосредственно этого народа. И его требование удовлетворили.
— Что такое «суд, набранный из народа»?
— Я имею в виду, что судья, адвокат, прокурор и так далее — все должны были быть представителями народа, населяющего то конкретное место и исповедующими ту религию. На конкретном месте я не настаиваю, однако вероисповедание — обязательно. Ведь дело касается вероисповедания.
— Да каким же образом?
— Элементарно. Я — сарманастрист. Мой автомобиль, соответственно, тоже. Эксперты другого вероисповедания наведут на нас порчу.
— Мой бог, да я ни разу не слышал даже о такой религии. Где я вам найду таких экспертов?
— Это не проблема, ваша честь, могу порекомендовать вам сразу двоих. Мой троюродный брат и его друг.
В душу судьи в очередной раз закрались страшные подозрения.
— Скажите, господин Хайднагер, а кроме них кто-нибудь ещё исповедует эту религию?
— Конечно, ваша честь: ещё я и моя жена. Однако по понятным причинам мы не можем выступить в качестве экспертов. Предчувствую ваш вопрос: зарегистрирована ли эта религия? Да, зарегистрирована. Сначала, конечно, нам не разрешали это сделать, однако после регистрации церкви сайентологии всё прошло без проблем. Всего три судебных заседания — и вот она, новая религия.
— Иными словами, экспертами-сарма… как их там?.. могут быть два человека на Земле.
— Получается так, ваша честь, но любой желающий может вступить в нашу церковь. Первоначальный взнос, правда, полмиллиона евро, но верующих это не должно останавливать.
— Проклятье! — не сдержавшись, выругался судья, — дело откладывается для проведения экспертизы.
— Протестую, ваша честь, — вскочил господин Тромп. Господин Пуаре в это время что-то переливал из пузырька в стакан с водой. — Истец ставит суду слишком много условий.
— Я — дискриминируемое меньшинство, мне можно, — скромно сказал Энри.
— Да какое вы меньшинство? — заорал Тромп, — вы — белый. Довольно молодой…
— Напоминаю, господин Тромп, во-первых, я — инвалид. У меня проблемы с памятью, если вы не забыли. Во-вторых, я — сарманастрист. Это — очень немногочисленная в нашей стране религия. В-третьих, я — автор андерграундных фильмов. Никем не понятый и всеми осмеянный. Наконец, в четвёртых, я — Хайднагер. Это меньшинство в нашей стране особенно сильно дискриминируют. Например, не было ни одного президента — Хайднагера. Я проверил. Ни одного епископа. Ни одного миллионера. Хайднагерам постоянно на протяжении веков вставляли палки в колёса. А отвечать за это теперь вам. Кстати, ваша честь, я требую рассмотрения моего дела судом присяжных.
— Господин Хайднагер, суд присяжных в нашей стране рассматривает дела, касающиеся жизни и смерти.
— Да, ваша честь, я читал — в законе именно так и написано. Однако проигрыш моего дела равносилен для меня именно смерти. От голода.
— Истец, в законе подразумевается, что речь идёт о пожизненном заключении.
— Ваша честь, не вынуждайте меня снова рассказывать вам про трактовки. Смерть от голода ничем не лучше пожизненного заключения.
— Объясните хотя бы, с чего вы вдруг умрёте от голода, проиграв дело.
— Господин судья, для меня сто тысяч евро — огромная сумма. Мне придётся продать всё своё имущество и влезть в долги. Соответственно, на еду мне хватать уже не будет.
— Господин Хайднагер, вы рассуждаете так, будто у вас отнимают сто тысяч. Речь же идёт о том, что вы их теоретически могли бы получить.
— Но ваша честь, вы же знаете о недополученной прибыли. Когда звукозаписывающие компании выставляют претензии пиратам, они считают так, будто те деньги уже были у них в кармане, а пират их оттуда вытащил. И выигрывают иски. То есть, между реальными деньгами и недополученными нет никакой разницы. Для меня же, повторюсь, сто тысяч — куда более значимая сумма, чем миллионы для компаний звукозаписи. Войдите в моё положение, господин судья.
— Ладно. — Судья даже уже не вздрогнул, — Господин Хайднагер, ваше дело будет рассматривать суд присяжных. Что ещё пожелаете? Не установить ли в зале суда трон для вас? Может, желаете бар с прохладительными напитками и массажистку?
— Не стоит, ваша честь, единственная просьба: присяжных должно быть больше полутора тысяч человек.
— Что?!!
— Дело в том, что в сарманастризме числа до полутора тысяч включительно считаются проклятыми. И если присяжных будет меньше, то это ущемит мои религиозные чувства. А поскольку я — четырежды меньшинство, считаю, суд должен пойти мне навстречу.
— Заседание откладывается, — судья со всей силы вдарил молотком по столу, — на неопределённый срок. Пока я не пойму, что тут можно сделать.
В то время как освобождался зал, судья усиленно рылся под мантией, пытаясь найти пачку сигарет. Однако он заметил, что перед выходом Эрни еле заметно поклонился ему. От этого судью почему-то передёрнуло. Он выхватил пачку из-под мантии жестом, каким римский легионер, должно быть, выхватывал свой меч. И галопом, достойным коня бравого гусара, выскочил в во внутренний двор суда.
Там дрожащими руками он с трудом одолел колёсико зажигалки и жадно затянулся. Сердце колотилось в бешеном ритме, а на вдохе проступали непонятные хрипы. В этот момент ему на плечо опустилась рука.
Судья нервно обернулся и обнаружил перед собой своего коллегу и приятеля Тома Тэйлора.
— Всё прошло плохо? — сочувственно поинтересовался Том.
— Не то слово.
— Дай угадаю: Эрни Хайднагер?
— Ты его знаешь?
— Как не знать. Столкнулся с ним в коридоре и сразу догадался, что ты будешь здесь. В первый раз я вышел ровно в таком же состоянии. Никак не мог прийти в себя. Страшное дело.
— Скажи честно, Том, он ведь издевается над нами?
— Знаешь, Генрих, я его об этом однажды спросил. В кулуарах, так сказать. Выяснилось, издевается. Но не над нами.
— Но зачем, мой бог? Он на мир что ли обижен? Или извращенец? Какого чёрта ему надо?
— Так в двух словах и не скажешь. Я рассматривал его последнее дело. Последнее, если не считать твоего, конечно. Там интересная штука нарисовалась. Хайднагер подал в суд на одно издательство, печатающее, что бы ты думал? Библию. По двум причинам сразу: первое — он прищемил руку их книгой.
— Дай теперь я угадаю: в инструкции не было сказано, что ей можно прищемить руку.
— В точку. Но это ещё не всё. Иск был на миллиард долларов.
— Недополученная прибыль?
— Оно самое. Ему столько должны были через двадцать лет заплатить за концерт, который он теперь не сможет дать.
— Ибо повреждённый палец не позволит ему играть на скрипке.
— Почти так. Повреждённый палец не позволит ему научиться играть на скрипке.
— Понятно. А на вопрос ответчика, что же это за музыкант, который не умеет играть, он ответил, что такой вопрос — дискриминация альтернативных музыкантов?
— О. Я вижу, ты уже понимаешь его логику. Но второй повод ещё интереснее. Плагиат.
— Плагиат?!! Это же — библия, Том!
— Хайднагер сказал, что один русский учёный недавно открыл, что в хронологии есть ошибки. И Христос жил не две тысячи лет назад, а всего пятьсот. Хайднагер однако утверждает, что пересчитал хронологию методом этого учёного и выяснил — на самом деле Христос жил на прошлой неделе.
— И что Иисуса на самом деле звали Хайднагер?
— Нет. Хайднагер всего лишь предоставил текст своего письма, где изложен фрагмент из библии.
— Ну и какого чёрта тогда?
— Дело в том, что, поскольку Иисус жил на прошлой неделе, то все библии, выпущенные ранее, пишут о каком-то другом Иисусе. А письмо Хайднагера написано уже после появления настоящего Христа. Поэтому он-то как раз пишет об настоящем Христе. Пишет первым на Земле. Что подтверждают учёные.
— Из открытой им же академии?
— Зришь в корень. Раз в институтах можно изучать креационизм, то, по мнению Хайднагера, можно изучать и теории того русского учёного. Соответственно, он зарегистрировал институт, занимающийся проблемами хронологии. И его троюродный брат от имени учёных подтвердил, что Христос жил на прошлой неделе и первым про него написал именно Хайднагер. А издательство, соответственно, украло его текст.
— Но этому тексту ведь уже тысячелетия.
— Это — буквам. А вот персонаж — новый. Впрочем, Хайднагер в качестве альтернативы предлагал издательству написать на обложке, что в их книге имеется в виду иной Христос. Не тот, который сын бога согласно нашей вере. Совпадение имён случайно.
— И что ты сделал?
— Отложил слушание. Что я ещё мог сделать? Однако вчера я поймал себя на странной мысли. Вот эти истцы, о делах которых так часто вспоминает Хайднагер, эти целители, учёные, однополо брачующиеся, ещё хрен знает кто, я ведь их тоже встречал. И в их поросячьих самодовольных глазках я всё время видел какую-то издёвку. Не осознавал этого, но видел. Они как будто говорили: мы тут короли. Мы умеем вертеть законом в свою пользу, можем нанять дорогих адвокатов, мы подкупаем сенаторов, мы собираем толпы людей по пустяковым поводам, а ты ничего не можешь с нами сделать. Это уже не твой мир, это — наш мир. Кто-то из вас хотел как лучше, а получилось так, что ваши лозунги отлично подошли для набивания наших карманов, получения нами исключительных прав, выделения нас в привилегированные группы. Дайте нам ещё, расширьте наши полномочия. Мы будем пользоваться созданным благодаря вашей науке, но при этом плевать на неё, ругать её и выращивать альтернативную псевдонауку, а вас обяжем считать её точно такой же наукой. Мы будем наслаждаться вашей культурой, а вам взамен подсовывать суррогат. Но вы должны считать, что он — тоже культура. Вы будете рожать детей, чтобы они работали на наше благо, а мы будем называться семьёй. Знаешь что ещё сказал мне Эрни? Он сказал: «я не остановлюсь». Я и теперь понимаю, что он не остановится, пока не остановятся все они. Это — война, Генрих. Мы на поле боя. И таких Эрни будет всё больше. Главное только начать.
— А что потом? Хаос и разрушения? Диктатура?
— Я пока не знаю, Генрих. Надеюсь, Эрни знает.
Они пожали руки и разошлись. Каждому из них предстояло вынести ещё немало исков от Эрни. Видеть его ухмылку, внимать его логическим вывертам, искать способы обойти его требования.
И думать, а не напрасно ли Эрни? И не напрасно ли они?