-- "Данило-мастер", -- вылезло опять в памяти... И я крикнул ему:
-- Данька! Дуй сюда, тут свободно!
Выкрикнул и сам замер от такой наглости.
Мальчишка повернул голову и удивленно взглянул на меня. Мол, "это ты мне"? Я кивнул, и тут он улыбнулся. Так улыбаются старому знакомому, которого давно не видели. Сперва смотрят в изменившееся лицо, гадают, он или не он. Но вот пришло узнавание -- и улыбка сметает нерешительность, давая волю чувствам.
Он плюхнулся рядом со мной, сказал, словно и мне, и сам себе:
-- А твоя свеча -- маяк... Яркий Маяк, что сияет в ночном беспределье космоса...
-- Год две тысячи дв... -- начал было я, но он прервал меня:
-- Похоже... Просто та фраза запомнилась... И сейчас оказалась как нельзя кстати!
-- А я видел тебя из окна. И не раз...
-- Знаю... Я чувствовал твой взгляд... Но прийти в Замок просто так не мог... Меня ведь никто не приглашал...
-- Ну так я приглашаю! -- почти выкрикнул я. И тут же стушевался: -вот только не знаю, пустит ли тебя дворецкий... И не попытается ли заклевать стервятник, что живет под крышей -- он в последнее время, кажется, немного того, сбрендил!
-- А это неважно... -- беззаботно ответил мальчишка. -- Главное -- что ты меня пригласил! А я уж приду!.. Только одна просьба: не называй меня больше Данькой, ладно? Меня зовут Том... А тебя -- Ник?
-- Ага... А как ты догадался?
-- Мне об этом рассказал свет твоего маяка... Никита... Редкое имя для этих мест...
-- Да и твое нечасто тут попадается!
-- Ага! Особенно полное: Томасо. Звучит немного по-итальянски, не находишь?
Мне захотелось сказать, что он ничуточку не похож на итальянцев, смуглых и черноволосых, но я понял, что это прозвучит просто глупо. И чтобы не накатило молчание, я сказал:
-- Ты такой парадный сегодня! Прямо принц или офицер неведомой армии!
-- Форма Калдара... -- непонятно ответил мальчишка. -- Не мог же я сесть в этот поезд в своих обносках! Они только для деревеньки и годятся...
Или мне показалось, что он сказал "Поезд" так, с большой буквы, или это теперь моя память играет, подтасовывая события... Уточнять я не стал, оставил на потом... Зато улыбнулся:
-- Такое ощущение, что ты в этой деревеньке как засланный агент!
-- Недалеко от истины... Я там искал один Подвал... Кажется -- ошибся, и его там нет...
Опять же, "Подвал" он явственно назвал с большой буквы... Ой, бродячая загадка!.. Сводить его в наш подвал, что ли? Пусть на крысиное царство полюбуется да Харона подразнит! Или Хирона? Нет, Хирон -- это такой преогромный кентавр, подаривший древесному медведю горшочек с комнатным эвкалиптом... Точно...
-- А что бы ты сделал, если бы тебе предложили уехать подальше от Замка? -- спросил тем временем Том.
-- Уехал бы, и не задумывался! -- ответ вырвался машинально. В нем были все мои попытки бежать, все злоключения, вся тоска и боль. -- Но ведь это невозможно!
-- Кто знает... Сон, увиденный во сне, как говаривал Будда... В общем, порой стоит ничему не удивляться!
На этот раз поезд остановился посреди огромного моста, под которым расстилался постиндустриальный пейзаж. В вагон вошел высокий гипсовый статуй в форме кондуктора. И медленно пошел вдоль вагона, посматривая протянутые билеты. Остановился возле нас, посмотрел равнодушным взором неподвижных глаз на разведенные в сторону руки... Хмыкнул и сказал:
-- В другой раз постарайтесь не забывать зайти в кассу... На сегодня прощу, но вообще-то ездить зайцем тут не положено. Разве что если вы откуда-то бежите... Но тогда это уже не мое дело... -- и он пошел дальше, на ходу поймав теннисный мячик, уроненный конопатой девчонкой в конце вагона и бросив его назад, хозяйке. Посмотрел ее билет, щелкнул компостером... И вышел на ближайшей остановке, на каком-то провинциальном вокзальчике, где от названия станции сохранилась только буква "О", и нельзя было даже решить, где она жила в утерянном слове.
Небо становилось все светлей и светлее. Кажется -- мы въезжали в рассвет. И в этот момент в вагон вскочило трое спецназовцев в серой пятнистой форме и высоких армейских баканах. В руках они сжимали короткие стальные арбалеты. И настороженно вглядывались в лица пассажиров.
Кого они искали? Я почему-то сразу почувствовал -- меня. Что насторожило меня? Их крысиные взгляды? Стилизованный стервятник на кокардах, украшающих береты? Что-то, несущее смутную, смазанную угрозу и безысходность?
Двое набросились на Тома. Молча и без предупреждений. Я не успел и взглядом моргнуть, а Том уже выхватил свою катану и пересек ею тетиву одного из арбалетов. Ошметки стального троса ударили по вояке, он тонко, по крысиному взвизгнул, пытаясь соединить рассеченную щеку, и превратился в зверя. В крысу, которая юркнула под скамью. Второй боец оттеснял Тома, а третий вскинул свой арбалет и нацелился мне прямо в лицо. Я видел, как его палец медленно вдавливает курок, как дрожит тетива, высвобождаясь из замка. Как медленно, неправдоподобно медленно стальной болт начинает свое движение ко мне.
Я понял, что это конец. И тут спасительной мыслью мелькнуло: я же сплю! Проснуться! Собраться с силами и проснуться! Очнуться от этого кошмара!
Я вскочил с постели с бешено колотящимся сердцем. Светало. Вокруг меня была привычная комната, такая милая и уютная после страха, как хоббичья нора. Я машинально задул свечу, все еще горящую на окне.
За ночь она сгорела ровно на треть...
Днем снова смотрел в окно. На еле различимую полоску деревни. Увидел? Увидел ли мой маяк Том, или все это мне просто приснилось?
Я вел себя как автомат. Машинально сходил на обед и на ужин. Машинально сказал комплимент заботливой Лу. Машинально бросил камнем в стервятника и, увы, не попал. Машинально подарил Менестрелю две картины и вручил третью, совсем как решил ранее. Он согласился помочь, и сказал, что через три дня, когда он дождется своего дизеля и покинет сии стены -- обязательно заскочит в деревеньку и подарит портрет...
А ночью вновь явился Том. Он с укоризной взглянул на меня, присаживаясь на угол моей кровати в замковой комнате, и полная луна глядела из окна через плечо мальчишки, а огонек свечи трепетал на подоконнике, золотя волосы моего друга.
-- Зачем же, зачем ты испугался вчера, в Поезде? Ведь все могло б быть иначе!
-- Но ты пришел. Пришел ко мне, сюда...
-- Ведь ты меня сам пригласил! -- Том улыбнулся и сказал как бы невзначай: -- Ты хотел показать мне подвал. Помнишь? Ты не раздумал?
И снова чувство тревоги... Только я был уверен, что тут не будет никаких арбалетчиков...
Подвал оказался запутаннее, чем обычно, и если бы не оборванная паутина -- я б так и не отыскал вновь спиральной лестницы...
Харона на месте не оказалось, вместо него команда дузеров строила через Лету хрустальный арочный мост, а прохаживающийся рядышком вездесущий волк сжимал в правой лапе табличку: "Плата за проезд -- пийсят копеек". Этажом ниже знакомый мне девол спорил о чем-то с Пресвятым Понтификом...
По ступеням навстречу нам прошел флейтист, наигрывающий что-то на бамбуковой флейте, а за ним терпеливо топала толпа наглых холеных подростков, больше всего напоминающих перекормленных гопников. Глаза гопников были полузакрыты, движения -- рефлекторны.
Том поморщился:
-- Их мысли напоминают болото. Там только нажива и удовольствия, а больше нет места ни для чего!
-- Тогда зачем они идут за музыкантом?
-- Они уверены, что он их ведет туда, где сбудутся их мечты... Жаль, что я не могу почувствовать Флейтиста... Потому что боюсь: неужели есть где-то во Вселенной такое место, где могут осуществиться такие низменные и грязные мечты?!
Вереница скитальцев исчезла в никуда, а мы продолжили движение вниз. Вперед.
На нижнем этаже не было железных ферм и пылающих бочек. Вместо этого протянулась до горизонта бетонная взлетная полоса, а стоящая на ее краю молодая красивая девушка в форме офицера военно-космических сил Земли пела песню-мольбу, обращаясь к небесам. Запомнились только три строки:
Дай мне Бог превозмочь эту боль!
Дай мне Бог хоть на миг стать собой!
Дай мне Бог превратить в сахар соль!..
Песня смазалась, но осталось ощущение безысходности и робкой надежды на чудо.
А тоннеля подземного хода мы снова так и не нашли...
Уже поднимаясь в комнату, Том сказал:
-- "Дай нам, жизнь, лишь остаться собой!"... Вот слова, которые стоило бы там спеть... А просить Бога или Дьявола -- пустой номер: у сильных не просят, если они сами не пожелают предложить и исполнить... Впрочем, потеряв себя, просить уже бесполезно... А оставшись собой -- и без сильных сохранишь свою честь и совесть...
В комнате Том осторожно погасил свечу и легко выпрыгнул в окно. Я кинулся к распахнутым створкам, крича на ходу: "Высоко! Разобьешься! Сто-о-ой!!" и проснулся. Свеча не горела, но воск еще был мягким и горячим. Она сгорела на две трети.
Окно было нараспашку, и я выглянул наружу, с облегчением увидев, что внизу нету ни тела, ни следов от падения с такой высоты...
День был неумолим в своей буденности. И в какой-то миг я осознал вдруг неумолимость законов этой сказки. Три желания джинна, три орешка для Золушки, три встречи с другом... Едва догорит свеча -- и я уже никогда больше не увижу Тома. Я ринулся к выходу, но мне снова не удалось вырваться наружу. Я молил и грозил, но что может сделать мальчишка каменному крылатому дворецкому? Не кусать же его, в самом-то деле! Я вернулся в комнату и плакал, плакал до вечера, осознавая бессилие что либо изменить. А вечером решил не зажигать свечу. Твердо решил. Что ни случится -- она не сгорит, и сказка не уйдет.
И в третью ночь, как и во вторую, Том присел на уголок кровати. Он возник из ниоткуда, словно корабль Теней... Но сегодня он был странно печален.
Он полез под подушку и вытащил оттуда огарок свечи, спрятанный мною. Подковырнул ногтем, поправил фитилек. Вздохнул. Лишь грустная улыбка тронула губы Тома.
-- И этим ты поманил меня... Простая свеча, простой осколок подзорной трубы и простая мечта о встрече зажгли маяк, ярче которого я не видал...
Свеча задымилась и зажглась. Сама собою.
Так началась третья ночь...
Ночь третья... Она мне запомнилась кусками. Обрывками. Каждый из них -грань кристалла событий, осколок. И только вместе они собираются из отрывочного разрозненного пунктира в цельную картину...
Темнота. В темноте детская рука держит горящую свечу. Отчетливо видно только пламя и кусочек пространства вокруг него.
В темноте звучат голоса:
-- Сегодня последняя ночь... Я ухожу...
-- Так это правда?
-- А ты думал, что сон?
-- Кто ты?
-- Ты знаешь ответ -- Том. Тот, кто готов тебе помочь...
Свеча щелкает, пламя мечется и снова замирает, еле-еле подрагивая.
-- Ты готов уйти со мной? -- спрашивает первый голос, детский, но не по годам серьезный. Это Том.
-- Да... -- отвечает второй голос, тоже детский, но какой-то немного печальный. И все же это -- не печаль отчаяния, а скорее -- печаль птицы в золотой клетке, которая еще не поверила, что вдруг дверца открылась. Мой голос...
-- И ты не пожалеешь ни о чем, что оставляешь здесь? -- продолжает первый голос.
-- Нет!.. -- отвечает второй.
Рука Тома наклоняет свечу, и воск ее капает на деревянный стол, еле высвеченный одиноким пламенем. Затем рука ставит свечу в этот воск, прижимает, чтобы та закрепилась.
Пламя становится ярче и от него протягивается в пространство, к самому ночному светилу, лунная дорожка. Первый голос говорит:
-- Мы сможем идти лишь пока горит свеча. И если мы не успеем -- все вновь вернется на круги своя. Для тебя...
-- А для тебя? -- спрашивает второй.
-- Я просто исчезну, как сон...
Высокое стрельчатое окно замка. Распахнутое. Сквозь него протянулась в пространство дорожка из лунного света. На дорожку ступили двое ребят (я словно вижу нас обоих со спины). Один -- в полувоенной оранжевой рубашке и шортиках, с длинными льняными волосами. Второй -- в черном дворянском камзоле, который мне тогда до чертиков надоел! Мальчишки, увиденные вдруг мною нынешним со стороны...
Прямо из замкового окна они рванулись по лунному лучу к далекой тени, затаившейся у светлого лика ночного светила...
Они вышли прямо через окно, и лунный луч держал их надежней стального моста. Лунная дорожка хрустально сверкала, и волны легкой зыби разбегались из-под ног при каждом шаге... Под ними расстилались залитые призрачным ночным светом земли, мелькнула залитая Луной уснувшая деревенька, негромко вскрикнула ночная пичуга... В мелодию ночи вплелся звук серебра -- это зазвенели из ниоткуда струны лютни. Звонкие струны итанского серебра.