- А не кажется ли вам, что мне стоит выпить еще?
- Может быть, после ужина?
- Одну порцию.
Я заказал ей виски.
- Как, говорите, вас зовут-то? - вдруг спросила она.
- Эддиман.
- Ваше здоровье, мистер Эддиман.
- Ваша дочь хорошо успевала в школе? - спросил я.
- А?
- В школе. Она хорошо училась?
- Кто?
- Ваша дочь, - терпеливо повторил я.
- А почему, по-вашему, её оттуда выгнали, сучку эту?
- Я имею в виду её успеваемость, - сказал я. - Оценки по разным предметам.
- Она была безнадежна, - сказала миссис Пиласки. - Тупа, как пробка.
- Может быть, все-таки не совсем тупа? - пытался настаивать я.
- Сучонка бесстыжая... Послушайте, что я вам скажу, мистер Иддивен. Я это не каждому говорю, я - женщина гордая. Сейчас гордых людей мало, а я вот как раз такой человек. Но вы... вы ведь вроде врача, да?
- Ну, не совсем...
- В том смысле, что от вас дальше это никуда не пойдет.
- Да, можете мне доверять, - заявил я.
- Так вот, я не хочу, чтобы моя дочь, какой бы она ни была, оказалась на электрическом стуле. Зла я ей не желаю, нет, сэр. Но что еще? Ей было всего двенадцать, когда она позволяла парням щупать себя во всех местах за десять центов. И сама их щупала. Эх и драла же я ее! Кровища так и хлестала! Я ей говорила: прекрати, ты вырастешь дешевой блядью. И - вот видите, так и случилось! Она и стала дешевой блядью! Что делать-то?
- Расскажите про её отца.
- Мерзавец! Он бросил меня двадцать лет назад. Думаете, легко было растить её в одиночку? Нет, сэр. Жизнь - сложная штука, мистер Айзерман...
Она залпом осушила очередную рюмку и, громко икнув, спросила, не закажу ли я ей пива.
- От этой имбирной шипучки у меня жажда разыгрывается. А жажду лучше всего утолять хорошим светлым пивом, мистер Зандиберг...
Я заказал официанту стакан пива и спросил миссис Пиласки про книги.
- Она, должно быть, много читала? Брала в библиотеке книги...
- Читала, как же. Одни комиксы. Журналы ещё музыкальные листала. Много читала, ха! Говорят же вам - одни комиксы. Чего от неё было ещё ожидать.
- А ваш отец был немец? Или, может быть - отец вашего мужа?
- Что?
Я повторил вопрос.
- Слушайте, дорогуша, отца своего мужа я никогда в глаза не видела. Может, у него вообще отца не было. А мой папаша был украинец, который всю жизнь покорячился на сталелитейном заводе и отдал Богу душу ещё до того, как Хелен появилась на свет.
- Но ведь она говорит по-немецки?
- Она-то? Гы-ы! Я лучше говорю по-китайски, чем она по-немецки. Вы что, издеваетесь надо мной? Ни хрена она по-немецки не знает. Во, врунья!
Я встал.
- Я хочу, чтобы вы с ней встретились, миссис Пиласки, - твердо сказал я.
- Встречусь, - вздохнула она. - В конце концов, мать я ей или нет?
* * *
Я позвонил Джо Апполони и рассказал ему про Мэри Пиласки. Он взмолился, чтобы я не приводил её к нему. Он сказал, что с радостью даст ей на расходы пятьсот долларов, лишь бы только я сводил её в "Последний шанс" или в "Бриллиант".
- Да, она, конечно, старая развалюха, - сказал я, - но ведь все-таки она - мать. Где твои сыновние чувства? Что она скажет, если узнает, что Джо Апполони наплевать на мать Хелен Пиласки?
- Не мучай меня, Блейк. Любая мать достойна уважения.
- Разумеется.
- Ее наверняка окружат уважением - в тех домах, что я тебе назвал.
- Послушай, - сказал я. - Она алкоголичка, это верно. Но она нуждается в защите. Господи, есть у тебя сердце или нет? А ещё говоришь, что любишь её дочь.
- Ладно, пес с тобой, - вздохнул Джо Апполони. - Приводи её сюда.
Вот так случилось, что я привез её в "Пустынный рай". Джо, оглядев её снизу вверх, недоверчиво покачал головой.
- Ты уверен, что она - мать Хелен? - спросил он.
- Библия порой ставит под сомнение факт отцовства, - сказал я, материнству же никто ещё вызова не бросал.
- Ладно, не фига кичиться передо мной своим высшим образованием.
- Это её мать.
У матери уже давно пересохло во рту и она осведомилась, нельзя ли промочить горло. Ноги у неё болели, поэтому она уселась за стойку бара в казино. Выпила три порции виски с имбирным лимонадом, а потом попросила пива, так как во рту стало сладко. Джо вручил ей фишек на пятьсот долларов и она отправилась играть в кости, но почти сразу же поцапалась с крупье. Тогда мы отвели её за стол для игры в "блэк-джек", где Мэри Пиласки и спустила все, до последнего цента. Она выпила ещё несколько порций виски и отрубилась. Джо пришлось устраивать её на ночь в одной из своих комнат.
- Вот, значит, какая у неё мать, - сказал он.
- Да, - кивнул я.
- Просто не верится.
- Мне тоже, но она и впрямь её мать.
* * *
Я позволил Мэри Пиласки вволю выспаться и заехал за ней после полудня. Заказал ей обед, который она благодарно уплела. Выглядела она довольно помято, вся тряслась, глаза налились кровью.
- Мне здесь не нравится, - пожаловалась она. - Я домой хочу.
- Разве с вами дурно обращались?
- Нет, все было хорошо, но просто мне здесь как-то не по себе. Все смотрят. Может, я не очень хорошо одета, но ведь я гордая. Мне не нравится, когда на меня пялятся, как на кошачьи объедки.
- Прошу прощения, - извинился я. - Я надеялся, что вам здесь будет уютно.
- А мне обязательно встречаться с Хелен?
- Прошу вас.
- Что ей от меня толку? Да и мне что от этого будет? Только вспомню, как любила её когда-то, когда она была крошкой. А потом вдруг все пошло наперекосяк. Вот у вас, мистер Индимен, есть все: молодость, работа, богатство, положение. А у меня что? Ни черта у меня нет.
Не в силах слушать этот вздор, я поспешно расплатился, усадил её в свою машину и повез в тюрьму. По дороге меня стала бить нервная дрожь, а вот миссис Пиласки, напротив, сумела взять себя в руки, осознав, что встречи с дочерью избежать уже не удастся.
Сидя в комнате для свиданий, мы дожидались, пока надзирательница приведет Хелен. Когда Хелен вошла, мы с её матерью поднялись ей навстречу. Хелен смотрела на нас холодно и с некоторым вызовом.
Я переводил взгляд с неё на её мать, тщетно пытаясь следить за двумя женщинами сразу. Они не делали ни шага по направлению друг к дружке; просто стояли и смотрели.
Мне показалось, что лицо миссис Пиласки прояснилось. Посмотрев на меня, она кинула взгляд на свою дочь, потом снова повернулась ко мне.
- Это не моя дочь, - сказала она.
Мое сердце екнуло.
- Вы ошибаетесь, - сказал я.
- В своей плоти и крови, мистер Зайденберг? Держите карман шире. Вы бы узнали свою мать? Вот я узнала бы свою дочь. Нет, молодой человек, я не ошибаюсь.
- Посмотрите на нее! - рявкнул я. - Перед вами - Хелен Пиласки!
- Возможно, вы и правы, но это не моя Хелен Пиласки. Я же не говорила, что моя Хелен - святая, но она никогда не пошла бы на убийство. Нет, сэр. Нет. Да, эта девушка похожа на мою дочь, но она не моя дочь.
- Это твоя мать, Хелен? - спросил я.
- Вы же слышали, что она сказала.
- Она - твоя мать? - завопил я. - Да или нет?
- Господи, Блейк, не будьте же таким занудой. Чего вы добиваетесь?
- Ладно, - сказал я надзирательнице. - Хватит. Отведите её в камеру.
Хелен увели, а я остался наедине с миссис Пиласки, которая выглядела очень довольной и буквально пыжилась от гордости.
- Так я и знала. Мое материнское сердце чуяло, что Хелен - моя Хелен не способна на убийство.
- Но эта женщина и в самом деле похожа на вашу дочь, миссис Пиласки?
- Да, но это ничего не значит. Допустим, она похожа - и что из этого? Что это доказывает? Сотни женщин похожи на мою Хелен. Да моя Хелен скорее умерла бы, чем соорудила такую прическу, как эта лахудра. Моя Хелен и говорит иначе, и голос у неё другой, у моей Хелен. Да, сэр.
Я повез миссис Пиласки к Чарли Андерсону. О встрече мы с ним заранее не договаривались, поэтому нам пришлось проторчать в его приемной добрых сорок минут, после чего я заставил миссис Пиласки в его присутствии повторить то, что она сказала мне.
- Когда родилась ваша дочь, миссис Пиласки? - спросил он, глядя на копию анкеты Хелен, которую вытащил из ящика своего стола.
- Шестнадцатого сентября 1940 года.
- Где?
- В Чикаго, в больнице Святого креста.
- Есть ли у неё какие-нибудь особые приметы? Родинка, например?
- Да, на спине такая штуковина - в виде полумесяца...
Чарли Андерсон посмотрел на меня и задумчиво спросил:
- Ты купил миссис Пиласки обратный билет?
Я кивнул.
- Вот и прекрасно. Рад был с вами познакомиться, миссис Пиласки, сказал он, учтиво улыбаясь, как истый политик. - Мистер Эддиман отвезет вас в аэропорт.
Проводив миссис Пиласки, я вернулся к себе в контору. Поездка к Чарли Андерсону ничего не изменила. Я знал, что он скажет; знал я также и то, что встал на тропу саморазрушения - медленного, но неотвратимого, если у меня не хватит силы духа сойти с нее.
То, что влюбился я ни в кого-то, а в Хелен Пиласки, меня тревожило, но изменить хоть что-либо я был уже не в состоянии.
Глава седьмая
Сидя за туалетным столиком, Клэр разглядывала меня в зеркало. Я терпеть не могу, когда она это делает, и Клэр это отлично знает, ведь у меня возникает чувство раздвоения личности, такое ощущение, будто меня рассекли на две части, ни одна из которых точно не знает - что происходит с другой. Я знал, что в эту минуту Клэр разговаривает сама с собой, репетируя слова, с которыми вот-вот обратится ко мне. Я прошел в ванную, разделся там, вернулся в спальню и уже ложился в постель, когда Клэр наконец собралась с духом.
- Если бы ты только знал, как ты смешон, - начала она.
- Прекрати! - оборвал я. Все, что последует за этими словами, я уже знал наизусть. - У меня нет ни малейшего желания это обсуждать.
- Разумеется! - В следующую секунду её голос смягчился и в нем зазвучали молящие нотки. - Неужели ты не понимаешь, что у меня хватило бы мозгов понять, как ты... если бы ты просто, как и следовало от тебя ожидать, связался с нормальной женщиной?
- Что значит - нормальной? - не выдержал я.
- Блейк, ты сам отлично знаешь. Тебе тридцать семь лет. Половину своей жизни ты женат на мне. У тебя есть право взбрыкнуть, посмотреть на сторону. Неужто я слепая и не вижу, сколько хорошеньких женщин шныряют по Сан-Вердо? Здесь ошиваются толпы красоток, по сравнению с которыми я выгляжу дурнушкой. Я прекрасно понимаю, что и ноги у меня тонкие, и грудь слишком мала, да и веснушки по всему телу рассеяны. Что, по-твоему, я в зеркало никогда не смотрюсь? Поэтому я не стала бы тебя винить...
- Замолчи! - поморщился я. - Нечего мне объяснять, за что ты стала или не стала бы меня обвинять. И не занимайся кишкоедством. Я тоже тебя знаю и видел тебя голой не раз и не два. Ты красивая и умная женщина...
- Но не такая красивая и умная, как она.
- Кто?
- Все тебе надо разжевывать. Эта... Хелен Пиласки!
- Господи, Клэр, ну что ты несешь? Женщина сидит в тюрьме, в ожидании суда за убийство. За убийство - понимаешь? Неужели ты не можешь вбить это в свою... башку?
- Ты хотел сказать - в тупую башку? Скажи уж, не бойся.
- Не кричи - детей разбудишь.
- Ну и черт с ними!
- Успокойся, Клэр, - взмолился я. - Возьми себя в руки.
Несколько раз сглотнув, она медленно, с расстановкой произнесла:
- Я ведь не одна это знаю, Блейк. Весь город только это и смакует: как Блейк Эддиман влюбился в дешевую потаскуху, развлекающуюся убийствами.
- Не говори так!
- Ага, проняло, - торжествующе улыбнулась Клэр, упиваясь своим достижением. - Не по нутру тебе, когда её называют дешевой потаскухой. Может, назвать её тогда - дорогой потаскухой? Как-никак, сам Джо Апполони её обхаживал. А потом - Фрэнк Каттлер. Она соблазнила его в бассейне и отымела прямо там, в раздевалке...
- Это ложь!
- Да, разумеется. Бессовестная ложь. Только, кроме тебя, все об этом знают.
- А тебе кто сказал?
- Сам Фрэнк и сказал. Время джентльменов и отважных рыцарей, защищающих дамскую честь, прошло, мой дорогой. Если, конечно, вообще было когда-нибудь. Похоже, теперь вы одерживаете победы лишь для того, чтобы похвастать о них другим женщинам. Да, это так?
- Мне не нравится, что ты говоришь!
- Разумеется. Я твоя жена, Блейк. Мне-то хвастать нечем. Но ты посмотри на себя. Помнишь, как старый Бриско, аризонский миллионер, скончался от сердечного приступа? Он ведь тоже тогда влюбился в эту проститутку... Спроси кого хочешь, если не веришь.
Вот именно тогда мне и пришло в голову, что я больше не способен жить с Клэр, что нашему браку, да и в какой-то мере нам самим - настал конец.
* * *
Когда Хелен вошла в комнату для свиданий, я встал; я всегда вставал при её появлении. И, опять же как всегда, надзирательница поинтересовалась, не стоит ли ей остаться при нашем разговоре.
- Нет, спасибо, - отказался я. - Я позову вас, если понадобится.
- Она - образцовая узница, мистер Эддиман, - сказала Красотка. - И замечательная женщина.
Она оставила нас вдвоем, и Хелен приблизилась ко мне. Она не шла, а словно парила. Свободно, легко, раскрепощенно. Лицо её светилось здоровым румянцем, словно она и не сидела взаперти в тюремной келье. Зачесанные назад волосы матово сияли. Я, должно быть, выглядел не столь бодрым и здоровым, потому что Хелен, смерив меня несколько встревоженным взглядом, спросила, спал ли я ночью.
- Нет, в последнее время я почти лишился сна, - брякнул я, взволнованный этим мимолетным проявлением сочувствия. Ведь прежде она в лучшем случае встречала меня с холодным безразличием.
- Зачем вы ввязались в эту историю, Блейк?
- Я не хочу это обсуждать.
- А теперь вам кажется, что вы меня любите.
- Я этого не говорил.
- Да... но это бросается в глаза. Вы изголодались по любви.
- Я не хочу это обсуждать, Хелен, - сказал я. - Но, если вы мне и вправду хоть чуточку небезразличны, то я тем более обязан вам помочь. Допустим, что будучи закоренелым эгоистом, я думаю только о себе. Тогда с вашей смертью мир для меня перестанет существовать.
- Блейк... О, бедный Блейк.
- Не смей меня жалеть, черт возьми! - взорвался я. - Себя лучше пожалей. Но что мне делать? Что мне говорить в суде? Чем больше я брыкаюсь, тем быстрее иду ко дну. Я поговорил с Джо Апполони..
- Занятная личность, - кивнула Хелен.
- Это все, что ты можешь сказать?
- А что мне говорить, Блейк?
- Откройся мне! - вскричал я. - Хоть что-то расскажи. Должен же я знать, на чем стою - на зыбучих песках или в трясине? Дай мне хоть какую-то зацепку!
- Какую, Блейк? - спокойно спросила она.
- Взять, к примеру, твою мать. Ведь за этой жалкой и тщедушной оболочкой таятся горести и беды всего человечества...
- Откуда вы это знаете, Блейк?
- Что именно?
- Что в ней таятся горести и беды всего человечества? Ведь даже участь её бедной и заброшенной дочки была этой женщине безразлична.
- И поэтому ты от неё отказалась?
- Блейк, выражайтесь корректнее. Я от неё вовсе не отказывалась. Вы спросили, её ли дочь перед ней стоит. Она это отрицала.
- Но она - твоя мать?
- Нет.
- Нет - и все, - вздохнул я. - Только у тебя такие же отпечатки пальцев и такое же родимое пятно, как у её дочери. Но она - не твоя мать. Теперь тебе понятно, почему у меня крыша поехала? Ведь только полный безумец способен не спать ночами, думая о тебе. Вместо того, чтобы твердо сказать себе: да, это не простая проститутка, это шлюха высшего класса, которая подбирает миллионеров и вертит ими, как ей заблагорассудится.
- Скверные слова, Блейк, - произнесла она, без особого, впрочем, гнева или упрека. - В сердце каждого мужчины есть уголок, которым он втайне ненавидит женщин. Какие же вы все лицемеры! Рассуждаете о добре и зле, правых и виноватых, хотя ровным счетом ничего не понимаете.
- Кто ты? - гневно спросил я.