А еще раньше детей находили в капусте с соской во рту. Это чтобы тихо вели себя, не распугивали белых и радужных бабочек, что поют детям в капусте колыбельную, забавляют их, пророчат долгую и светлую жизнь. Капуста все еще растет по нашим огородам, не перевелись и мотыльки. Но самих детей все чаще находят на мусорниках. Порвалась пуповина меж детьми и родителями. И торопятся отойти в мир иной родители, чтобы не видеть этого. Чтобы не слышать и не видеть того, что творится на свете. И радуются, когда настигает их время ухода, а нет - то и ускоряют его. Та же петелька на шею - и бывайте здоровы, живите богато.
Идет, идет комета на Землю, надвигается черной тучей новая черная звезда Полынь. На медянок, что спрятались от меня и сохранились, на тихих барсуков, которых не смог отловить человек, извести на сало. И старый одинокий барсук, как тот седой ворон в чистом поле, плачет в своей хате в недрах заповедного леса. А может, с того уже света плачет по тому, что было и что еще будет. Плачет о том, кого уже не будет. Плачут по весне березы, срубленные еще зимой. Березовые пни плачут. Пускает слезу, оплывает смолой старая хвоя.
Идет, идет комета на Землю. Млеют, теряют сознание от солнечных объятий кроваво-красные земляничные и брусничные поляны. И спеет на тех земляничниках и брусничниках отравная красная ягода, одна в одну, отборная, буйная и сочная. Но зверь обходит их стороной, птица пролетает мимо. Не удержится, нагнется, сорвет человек - упадет и не поднимется. Ягода та за колючей проволокой - как лагерник в зоне. И десять лет уже не ступала там нога человека. Это драконовы ягоды. Десять лет назад дракон наслал сюда звезду Полынь, чтобы она растила их и сторожила. Звезда Полынь - это было предвестие кометы, предвестье дракона. Сегодня он соберет здесь хороший урожай, наестся и напьется вдоволь людской крови. Стоят в ожидании его там с забитыми крест-накрест и просто разбитыми, разверстыми проемами окон и
наливаются в садах яблоки и груши. Приходи, дракон, приходи. И он идет.
По ночам я иной раз открываю настежь двери своей новой хаты. Сажусь на пороге, смотрю на звездное небо и слушаю себя, свои годы и судьбу, время, потраченное на борьбу с ними, то, на что ушла моя жизнь. Ко мне из избы выходит рыжий мой лобастый коток Михля, трется у ног, просится на колени. Живя рядом со мной, он не выпускает уже, как раньше, когти, хотя, надо сказать, не всегда это получается. Нет-нет да и охватит его такая радость жизни, что, каким бы понятливым он ни был сейчас, не выдерживает, полной мерой одаривает, обжигает тем кошачьим восторгом счастья и меня.
Я больше не выговариваю ему, потому что и сам, глядя на небо, окутан печалью и равнодушием вечных звезд. Где-то там, среди звезд, не только комета, но и хлопчик Михлюй, его избытая мною тень. Есть и еще одна, бегущая, пробежавшая уже давно тень. Врут, когда говорят, что тень бесцветна. Мои тени разноцветные. Все они - это радуга на голубом шатре неба, радуга после теплого дождика летом. Радуга по всему небу, от края и до края земли.
Я знаю одно, прохаживаясь себе по той радуге. Это моя дорога, мой шлях небесный к земле. И одновременно мой путь в небеса. Пойду по зеленому, успокоюсь и выйду где-то в зеленом лесу, который не знает ни мороза, ни зимы. Голубой ведет меня к воде. Если это речка-невеличка, поплыву по ней рыбой-плотвицей, попаду в море-океан синий, стану китом. Потому что и киты бывают голубыми, а еще кит способен сам для себя сотворить радугу. Ему нравится радужный зонтик над его покатистой головой. Зонтик из капели, брызг и струй воды. Как я, как и все дети, влюблен в свой радужный зонтик и кит. Солнышко не печет голову, солоноватая прохлада снимает боль, лечит раны. Хорошо и киту и мне жить под зонтиком.
Пожелаю попасть на солнце, изведать боль, ступлю на красное. Красное ведет к солнцу и на тот свет уводит. По нему лучше ходить с кем-то на пару. И пара есть мне, была. Сотканная из дождя, солнца, неба и воздуха - та же самая радуга. И на той радуге я ищу свои и ее следы. Где они затерялись, куда исчезли, куда вели - к солнцу или к земле? Кто-то, кажется, уже прошел моим путем до самого ада. Я согласен повторить. Но куда и как идти? На той дороге от нас не останется следов.
Я обнимаю и целую радугу. И особенно выделяю в ней голубое. Призрачное и голубое марево, что сгорело вместе со мной на красной дороге, что должно было привести к солнцу, а завело в небытие.
Пустое это и недостойное обижаться на свои дороги, побивать камнями свою собственную тень. Выстилать камнями дорогу идущему за тобой следом.
И сейчас передо мной звездное небо. И это совсем не небо. Это опрокинутая Земля. Земля опрокинулась где-то во Вселенной. И ее отражение легло на небо. И это не звезды светят там, а наши опрокинутые души. Невозможно же, чтобы столько было во Вселенной планет. И это совсем не планеты, а наши земные опрокинутые солнца. Большая звезда - большой город, маленькая - маленький, а еле видимая, что уже почти отсветила свое и вот-вот погаснет, - деревня.
Среди тухнущих тусклых звезд я ищу свою деревню, ищу себя. И не нахожу. Думаю, что так оно и должно быть. Моя деревня уж очень маленькая. Она уже давно спит, ни одно окно не светится. Как такой деревеньке отразиться в небе, занять там свое место и начать светиться звездой?
Но я все же не теряю надежды и до рези, до слез в глазах вглядываюсь в небо, в звезды на его равнодушном бархате. Нахожу и вижу Нью-Йорк и Москву, Минск, а моей деревни, меня - нету. Только оглобли да опрокинутый воз Большой Медведицы. Телега, которая все едет и едет, и неизвестно, когда и куда приедет. На пути той чумацкой телеги тоже нигде не видать моей деревни, нету и меня. И тогда я обращаюсь к коту:
- Михля, Михленька, у тебя же глаз острее, постарайся, отыщи меня на небе.
Кот до крови раздирает мне когтями колени, спускает на землю. Но я не унимаюсь. Я направлен в небо и жажду поговорить с котом, потому что он больше и чаще меня находится в астрале.
- Уммница ты, Мммихля, ммолодчина, - мурлычу уже и я, изо всех сил удерживая кота на руках, хотя чувствую, что колени мои разодраны до крови. И в этом он тоже, видимо, прав в своем кошачьем праве, хотя мне и больно. Но я ублажаю сегодня кота, подлизываюсь к нему еще и по той простой причине, что мне нужна его помощь. У нас с ним впереди общая забота и большое дело. Благородное дело и великая цель. И чтобы достигнуть ее, я должен сегодня жить в мире и согласии даже с котом, быть в ладу с жуком и жабой, чтобы не одному бродить в космической темени.
И я со всеми в ладу. Так угождаю каждому коту, потому что вчера посмотрел в зеркало и вздрогнул, увидел перед собой чье-то чужое, незнакомое мне лицо, только отдаленно похожее на мое. Что-то неуловимо кошачье сквозило в нем. У меня, как и у моего Михли, вишневым жухлым листиком заострились и разбежались антенной, оттопырились уши. И лицом я потемнел, порыжел. Но больше всего поразили меня усы. До этого они были а-ля президент, а сейчас с зеркала на меня - а-ля ... Михля. Показалось, что тот, в зеркале, даже зашипел на меня по-кошачьи, то ли я не удержался, зашипел на него: два кота - мартовская драка и кошачья свадьба.
Вот такие пошли дела.
И рука уже сама потянулась, чтобы сорвать со стены то злокозненное зеркало и грохнуть об пол. Но я сумел спохватиться, остановить себя: нечего на зеркало пенять, когда морда кривая. Нашелся второй Александр Македонский.
И Михлю, что подкатился ко мне в ту минуту, я не стал наказывать. Хотя как раз, может, и стоило сделать, дать ему хорошего парламентского пенделя. Что же это такое творит, не иначе, зомбирует, подгоняет под себя. Как в древнем Риме, приручает, окошачивает. А я ведь думал, что все будет наоборот. Что же это происходит, кто правит миром, кто царь всего сущего?
Нет, Дарвин, я склоняю перед тобой голову, но ты не прав. А может, на все сто прав. Вечно в натуре человека, когда что-то ему не по носу - искать виноватого. Виноватый был под ногами, терся о мои ноги. Но я победил себя. Верх одержал не столько разум, сколько корысть. Котик мне был нужен. На что не пойдешь ради идеи, чем не побрезгуешь. Породнишься не только с котом, с чертом лысым здороваться за ручку и целоваться побежишь.
Я очень обеспокоен судьбою Земли и человека. Тем, что на Землю вот-вот обрушится комета и уничтожит ее. И тут, на берегу маленькой речки, на отшибе жизни, в своем доме, на печи я изобрел, а потом и совершенствовал кирпичину, которая смогла отвернуть комету от Земли. Как видите, совсем не даром, не просто так я придумал эту нескладную, кажется, не городскую, не деревенскую печь. Сегодня иногда думаю, что я, может, повторил Емелю, изобрел и сотворил себе Емелину печь. А он был совсем не дурак. Нет, Емеля-дурачок - это голова. Додуматься только, на печи за водой на речку и в лес за дровами ездить. А я вот взял отпустил в себе тормоза и подумал: если можно на речку и в лес, то... Почему нельзя и в космос? На печи иной раз, лежа на боку, обязательно в первой же извилине, ваучер какой-нибудь добудешь.
Вот я и вдохновился идеей осчастливить человечество и окирпичить комету. Комета-то она комета, глупая, потому и с хвостом, но если приловчиться и врезать ей по хлеборезке, по темечку, попасть только точно меж ушей, может, и у нее ума прибавится. Человек ведь, и белый, и черный, и желтый, умнее становится, если его красным кирпичом меж ушей.
То же может произойти и с кометой. Если даже паче чаянья она все равно ведь чуть собьется с ноги. Крутанет хвостом или подолом, как баба, и повернет налево или направо. Лежа на печи, вспомнить про кирпичину мне было просто. Куда сложнее с механизмом, могущим запустить ту кирпичину, и не в белый свет, как в копеечку, а прямо меж ушей комете, в самое темечко. Но процесс пошел. Я вспомнил, как в детстве изводил скворцов и диких голубей. Рогатка, ясное дело, рогатка. И я увидел во сне нужную мне рогатку. На двух холмах неподалеку от меня стояли два великана дуба, к ним можно было привязывать резинку и из долины стрелять. Вот только где сегодня сыскать столько той резины, сколько мне надо?
Но здесь я был повергнут в кому неожиданной кометной вестью. Оказывается, комета не такая уж и плохая, как это вбивают нам в уши изо дня в день и запугивают нас радио, газеты и телевидение. Вот только факты, а вы уж судите сами: в теле кометы двести тысяч тонн чистого золота, алмазов и платины. Мгновенно были разрушены, сметены все перегородки в мозгах. Я боялся, как бы некие венерианцы или плутонцы с каких-нибудь вселенских Соединенных Штатов не перехватили ее.
Аппетит у меня разыгрался не на шутку. Я развесил губу не только на алмазы и платину. Оказывается, где-то, и не так чтобы уж очень далеко, всего только за десять тысяч световых лет от нашей земельки, во Вселенной пашет вовсю винокуренный завод. Столько наработал чистого спирта, что если его перевести на пиво, каждому из нас на Земле досталось бы по триста тысяч пивных кружек. И это каждый день в течение триллиона лет.
Представляете себе, сколько выпивки даром гниет. Эх, ее бы да к нашему столу. И какое-то время я был склонен подарить тот вселенский винокуренный заводик человечеству. На трезвую голову все же спохватился: закуски не хватит. Более того, увидел за этим угрозу, подкоп под нас. Некто наладил и поставил уже во Вселенной нам западню. Вселенский капкан. И ляжем мы где-нибудь на Млечном Пути, как лежат сегодня в вечной мерзлоте мамонты. Проспиртуемся, только и сохранимся. И некие андромедовцы приведут к нам своих детей и скажут: не пейте, детки, человеками станете.
Не стоит пускать нас в далекий космос, хотя адресок той планеты я на всякий случай пометил в своей телефонной книге.
А вот с кометой, что приближается к Земле, иное дело. Она просто необходима нам сегодня, сейчас, вчера еще. Ее надо по-умному прибрать к рукам.
Сначала я думал облагодетельствовать всех - человечество. Но, по мере того как комета все ближе и ближе подходила к Земле, понял, что я просто дурак. Как это взять и отдать ни за что ни про что и неизвестно кому золото, алмазы и платину, которые, считай, уже у меня в кармане. Нет, не на того напали. Пригодится и мне. Не всё, конечно, - еще убьют, как пить дать прикончат.
Только вчера ведь убили соседку совсем ни за что. Ограбили старушку, выгребли из сундука узелок с одеждой, которую она себе на смерть приготовила. А здесь такие сокровища одному. Не надо. Я гордый. Хотя, само собой, из-за этой гордости возьму на память какой-нибудь махонький кусочек золота, платины чуть-чуть и малюсенький алмазик - с кошачий глаз. А все остальное подарю своей суверенной и независимой державе. А то независимость у нее есть, суверенность, самостоятельность тоже, и президент в наличии, а вот золота, алмазов, платины - нету. И сейчас нам золото кометы чертовски кстати.