И тогда он вспомнил о живой клетке. Той самой, что хранит в себе информацию обо всем организме, о его прошлом и будущем. А в человеческом мозге около двенадцати миллиардов нейронов - высокоорганизованных нервных клеток, каждая из которых обладает памятью не меньшей, чем у любой ЭВМ. Памятью на молекулярном уровне.
Другим принципиальным вопросом являлось поведение робота при столкновении с Контактом или просто с необычным явлением. Просмотр записей "Следопытов", которым повезло, в свое время наделал много шума. Оказалось, что Контакт они могут просто не заметить, отбросить как несущественный факт, сосредоточиваясь на другом, более знакомом. ЭВМ мыслит в рамках машинной логики по шаблону. То, что в него не укладывается, ускользает от ее внимания. Живое существо выручает любопытство и страх перед необычным. Они настораживают его и побуждают к исследованию. Благодаря эмоциональной окраске, мгновенно выделяется из окружающего объект, который необходимо исследовать. Другое дело машина, она чувствовать не может. Все факты для нее равны, обычные даже предпочтительней. Конечно, можно было бы заложить в программу стремление к необычному, побудить к его исследованию, но как дать машине понять, что такое необычное, если люди еще сами не знают, как оно будет выглядеть?
Он остановился и провел рукой по внутренней поверхности дюз. Страшно подумать, какие силы бушевали здесь.
Итак, в поведении "Следопытов" не было гибкости, которой люди обладают благодаря тому, что их наивная вера в свою правоту уравновешивается страхом за свою жизнь.
Как соединить лучшие качества человека и робота, мышление первого и бессмертье второго? Выход был один, нелегкий выход: телетаксия - подключение человека к машине. Создание симбиоза человека и машины. Но трансплантация мозга на Земле была запрещена под страхом смерти.
Первое возражение юридического характера о том, что взять у кого-то мозг означает убить, преодолеть было сложно. Помог случай. Одинокая беременная женщина погибла в ката строфе. Ребенок остался жить, но был изурoдован. Фактически жил только его мозг. Егхотели усыпить. Но Гленд в Совете потребовал его себе. Это уже не выглядело как убийство, скорее, наоборот, как спасение. Ребенок еще не родился и поэтому не был юридическим лицом. Он не обладал основой личности - индивидуальной памятью. Поэтому его нельзя было считать человеком.
После долгих дебатов Совет вынес постановление в его пользу. Проект "Малыш-1" прошел большинством всего в два голоса...
Вдруг какое-то движение вдалеке, на границе космопорта, привлекло его внимание. Гленд остановился. Сухая ясность воздуха и старческая дальнозоркость позволяли ему видеть во происшествие. Какой-то винтолет миновал защитную зону порта и приземлился лишь после того, как завыла сирена и силовые антенны угрожающе развернулись в его сторону. Из винтолета вылез человек и спокойно направился к звездолету. Гленд узнал его, хотя до него было около километра, а над бетоном покрытия колебалось марево. Мог бы узнать и раньше - по наглости. Это был Роланд Апджон, профессор философии и эстетики, член Совета и злополучной комиссии, самый последовательный враг проекта "Малыш-1". Гленд, кроме всего прочего, питал к Апджону глубокую личную неприязнь. Модный хлыщ, ни разу не бывший в космосе, он уверенно делал карьеру по заваливанию проекта Гленда, апеллировал к толпе запуганных обывателей, говорил о душе в ответ на математические выкладки Гленда. Вот Апджона догнали охранники, окружили. Показывает удостоверение, продолжает путь, и охранники увозят винтолет. Точно с таким же удостоверением члена Совета Ученых Гленд прошел все формальности при входе в космопорт, принял полагающийся ионный душ. А для этого наглеца правил не существует. Фигура Апджона колебалась в знойном мареве, словно пламя свечи, коричневое пламя. Пока он дойдет до звездолета, пройдет четверть часа. Гленд повернулся и пошел дальше.
...Над проектом трудилось несколько институтов. Работа была огромная, требовалось разорвать и переключить десятки миллионов нейронных связей. Он сознательно не дал "Малышу" ни глаз, ни ушей, ни голоса. Лишняя информация могла повредить, цереброматический процесс мог выйти из-под контроля. Как-то он проверял запись информации в "Малыше" и думал о том, как контролировать его работу в целом. Субъективное, казалось бы, человеческое "самочувствие" на самом деле довольно точно отражает равновесие такой сложной системы, как человеческий организм. Как узнать самочувствие "Малыша"? Счет, который он ведет, не дает об этом никакого представления. Вдруг Гленд заметил на перфоленте искаженную формулу, потом другую. Раньше никаких ошибок не было. Гленд списал формулы и взял их домой, чтобы над ними подумать, ему показалось, что "Малыш" исказил их умышленно. Дома он долго бился над этим и наконец, придав формулам смысл классической кибернетики, увидел в формулах какой-то смысл. В первом случае была показана замкнутая система, наиболее вероятностная в данной точке пространства.
При движении системы в любом направлении ее структура искажалась, вероятность существования становилась равной нулю. В другой формуле было что-то подобное, но аргументом выступало не пространство, а время. Нечто существующее с течением времени теряло смысл и исчезало. В общем-то все это было абсурдно.
Было ясно, что понималось под аргументом, но что подразумевать под функцией? После бессонной ночи Гленд понял, что "Малыш" под функцией подразумевает самого себя; желая определиться в пространстве и времени, он спрашивал: - Где я?
- Кто я?
Это было для Гленда ударом. Он избегал вводить в мозг всякую семантику, всякую систему языковой шифровки, чтобы избежать какого-либо мышления. Это было основным принципом его проекта. Но "Малыш" использовал в качестве языка математические символы. Он заговорил на еще более сложном и абстрактном языке, почти непонятном, приписывая кибернетическо-математической символике новые значения. Если бы комиссия узнала об этом, проект был бы немедленно прекращен. И это после нескольких лет напряженной работы. Гленду нужно было найти и разорвать случайно образовавшиеся в мозгу логические связи. Но одновременно открывалась хорошая возможность контролировать общее состояние мозга, его равновесие, обращаясь именно к нему, а не к машине. Подумав, Гленд решил скрыть свое открытие. Позже он сделал дешифратор, переводящий математику на человеческий язык и на голос. Он подключал его к "Малышу" и разговаривал с ним, когда никого не было поблизости. Собственно, разговором это назвать было нельзя. Удавалось понимать только элементарные вопросы, и Гленд был уверен, что у "Малыша" других вопросов не может быть.
- Что-то не вижу радости,- говорил Апджон, подходя и профессионально улыбаясь.И это после полной победы!
Гленд не ответил, не заметил протянутой руки.
- А где "Малыш"? - продолжал, не смущаясь, Апджон. - Не вижу его контейнера.
- Это тот самый железный ящик, куда посадили малютку, как вы говорили в свое время? - съехидничал Гленд.- Так его уже погрузили.
- Я вижу, что мое присутствие не поднимает вам настроения, профессор. Но я здесь по долгу службы как член комиссии Совета. Я должен проследить за погрузкой и опечатать отсек с "Малышом".
- Ну, да. Понимаю...
- Послушайте, Гленд. Мне очень жаль, что вы так предвзято ко мне относитесь. Я ничего не имею против вас лично, но я принципиальный противник вашего проекта. Понимаете, человеку позволено многое, очень многое, но не все! Потому что он - не господь бог. Мы не можем ломать самих себя. Сломать легче всего, а что потом?
- Я не просто ломаю, я строю. Кроме того, кто для нас установил, что человеку дозволено, а что нет?
- Я твердо уверен, что нет такой цели, ради которой можно было бы искажать человеческое сознание настолько, что это граничит с убийством. Поймите, что человек - сам великая цель, а не средство.
- Демагогия! Такая великая цель есть, эта цель - знание. Для цивилизации знание - это вопрос развития, существования, вопрос расширения жизненной сферы. В настоящее время высшим выражением знания является Контакт. Это такое эпохальное чрезвычайное событие, которое оправдывает чрезвычайные меры. Наша культура должна выйти из исторической изоляции, от этого зависит ее дальнейшее существование. Замкнутая система обречена на умирание. Кто-то сказал, что одинокая культура - это одинокий игрок, склонный обращаться к шаблонной стратегии. А всякие шаблоны смертельно опасны, когда ситуация резко меняется, потому что мешают выжить.
- Вы, наверное, знаете, что я являюсь поклонником древнегреческой цивилизации. В то время она была единственным центром культуры в море варварства и поэтому пребывала в изоляции. Однако достигла поразительных успехов в науке и искусстве. Но главным следствием их культуры явилось то, что они добились гармонии во всем: между телом и духом, человеком и природой, между собой, между гражданином и обществом. Они первые поняли, что человек - это центр вселенной, а все остальное только сопрягается с ним, что для достижения совершенства необходимо найти правильные пропорции в нем и в том, что его окружает, что не нужно ничего ломать и выходить за пределы, ибо это - принцип саморазрушения. Они имели гениальные образцы мудрости и искусства и стремились подражать им, а не исправлять. Они искали гармонию в том, что имели, и находили ее.
- Эти самые ваши гармоничные греки... Что такое? - Что-то мягкое ткнулось Гленду в колени и лизнуло руку.
Ласковые влажные глаза собаки смотрели на него. Пес всем своим видом показывал, что рад встрече и непрочь поиграть. Пес в космопорту? Это было тем более странно, что собаки стали большой редкостью.
- Откуда он здесь? Охрана, убрать...
- Его нельзя обижать, это пес начальника космодрома. Он стоит целое состояние,- из-под руки Гленда выскочил уродливый человечек.Он может гулять, где хочет. Я слежу за ним, вот удостоверение.
Гленд машинально взял удостоверение, но, не дочитав, с омерзением отбросил. Рассвирепев, он схватил человека за шиворот и поднял его в воздух.
- Нельзя, вот... Хр-р...- человечек захрипел и забил ногами.
- Охрана! Куда вы смотрите? - загремел голос Апджона.
Охранники спешили на помощь. Гленд бросил им на руки человечка, как мешок. Рабочие, наблюдавшие сцену, засмеялись. Гленд покраснел, повернулся и зашагал прочь. Черный ласковый пес, скользнув гибким телом между ног, пропал, словно не было. Апджон догнал Гленда и пошел рядом.
- Эти самые ваши гармоничные греки,продолжал Гленд,- всю жизнь воевали друг с другом. Они сожгли свою самую большую библиотеку и самый красивый храм. Отравили Сократа, великий мозг своего времени. Жили за счет рабов, добывавших им серебро в копях. Какая тут гармония?
- И все-таки они заложили фундамент нашей цивилизации, начали наши науки и искусства. Изобрели такое понятие, как право выбора. До них люди не имели об этом понятия. Душа человека...
- Опять вы о душе! Вам надо быть священником, а не ученым. Вам никогда не казалось, что вы ошиблись в выборе профессии?
- Мне кажется, что всем нам, занимающимся наукой и политикой, надлежит быть более человечными.
Они остановились и замолчали. Гленд почувствовал, что кто-то тянет его за рукав.
- Дядя, не видел собаки? Куда она девалась? Меня выгонят...- канючил тот же уродец, размазывая слезы по лицу.
Увидев, как искажается лицо Гленда, испугался и исчез. Некоторое время стояли молча.
- И еще я думаю,- сказал Апджон,- что всякая обида, нанесенная нами, всякое зло, вольное или невольное, обернется в будущем еще большим злом.
- Погрузка заканчивается, - сказал Гленд, желая прекратить никчемный разговор.- Пойдемте посмотрим, что там делается внутри.
Поднявшись на лифте в звездолет, они прошли в отсек, отведенный "Малышу". Раньше здесь была кают-компания. Звездолет "Гермес" был пассажирским, Совет зафрахтовал его на один рейс для перевозки "Малыша". В большом зале было просторно и легко дышалось.
Ящики с электронным оборудованием плотно устанавливали в центре и закрепляли. За расстановкой груза следили ассистент Гленда Пол Шимаковский и борт-инженер корабля Клюге.
Они остановились.
- Где "Малыш"? - спросил Гленд у Пола.
- Там, посредине.
- Сделайте проход, раздвиньте ящики.
Рабочие засуетились. Гленд пошел вдоль плотной стены стоящих ящиков, обходя их вокруг. Вскоре он наткнулся на железное чудовище без головы, но с огромными руками и ногами, стоящее у стены.
- Это еще что за страшилище? - Гленд остановился, не в силах отвести глаз от чудовищных рук, которые могли, казалось, заграбастать весь мир.
- Это робот-уборщик. Он входит в комплект звездолета,- ответил Клюге.
- Зачем он здесь?
- Видите ли, температуру и состав воздуха здесь поддерживают кондиционеры. Но делают они это автоматически и не имеют вывода на центральный пульт. А эти роботы имеют датчики температуры, состава воздуха и запыленности объема. Они связаны с пультом, и мы решили использовать их, чтобы следить за внутренней атмосферой снаружи, когда отсек опечатают. - А не сорвутся они с места при старте, не повалятся от перегрузки?
- Нет, посмотрите на их ноги.
- Погрузка закончена. Груз закреплен, сэр,- объявил, подходя, мастер.
Рабочие, закончившие погрузку, стояли и смотрели на начальство.
- Сделали проход?
- Да, сэр.
- Пол, хорошо они все закрепили?
- Я проверил каждое крепление и пересчитал ящики. Все в порядке.
- Ну что же, кажется, все. Прошу всех покинуть отсек, всех до единого.
Все вышли. Апджон остался. Покосившись на него, Гленд еще раз обошел ящики вокруг.
Затем повернул в проход между ящиками и подошел к красному контейнеру с "Малышом".
Он чуть приподнял крышку и закрепил ее, ему показалось, что "Малышу" так будет легче дышать. Он заглянул вовнутрь. Ровное мерцание света указывало на то, что "Малыш" спит.
Дешифратор стоял на месте в рабочем положении. Он сам поставил его в институте, чтобы контролировать "Малыша" при перевозке.
Но сейчас, когда здесь Апджон, об этом не могло быть и речи. И снять дешифратор он сейчас тоже не мог без того, чтобы не привлечь внимание Апджона.
Но ничего. Отсюда он выйдет последним, а на Дионе войдет первым и незаметно снимет его. Так что - никакого риска.
Он кивнул Апджону, и они пошли к выходу. Перед тем как закрыть люк, Гленд оглянулся.
Никого нет, тишина, слабо мерцает ночное освещение. Он закрыл люк, и Апджон повесил пломбы с гербом Совета. Сейчас вскрыть этот люк можно было только в присутствии не менее трех членов Совета.
Они поднялись в кабину второго пилота.
Здесь был временный пульт. Ассистент и бортинженер были там. По экранам ровными полосками бежали цифры. Восемь роботов, оставшихся в отсеке, докладывали о состоянии возДуха.
- Как там? - спросил Апджон.
- В порядке,- сказал Клюге, не поворачиваясь.
- Где капитан?
- На центральном пульте. Объявлена тридцатиминутная готовность.
- Тогда мне пора,- Апджон через иллюминатор увидел, как к звездолету подъехал кар, чтобы забрать рабочих.
- Разве вы не полетите с нами? - удивился Гленд.
- Нет, на Дионе сейчас - два члена Совета. Вскроете отсек без меня и проведете запуск. До свидания. Желаю удачи.
Апджон повернулся и легко побежал по трапу вниз.
Гленд видел, как он догнал уходящий кар и с подножки оглянулся на звездолет.
Объявили двадцатиминутную готовность.
- Проку тут от меня не будет,- сказал Гленд.- А впрочем, и от ваших наблюдений - тоже. Все равно мы не можем вскрыть отсек, что бы ни случилось. Я пойду сосну. Не будить меня ни под каким видом. За меня останешься ты, Пол. Помни, чьи интересы ты представляешь.
Выходя, он заметил по отражению в темном экране, как Клюге подмигнул Полу. Да, он уже старик и плохо переносит старт. Он предпочитает сейчас делать перелет в гибернационном сне. Ну и что? Мальчишки! Знали бы, сколько стартов и посадок он перенес. Неужели и он когда-то смеялся над стариками?
Когда гибернационную камеру стал наполнять газ, он вспомнил фразу, которая с утра крутилась у него в голове. Сознание затуманивалось, из его глубин всплывали давно забытые образы. "Сила судьбы"-так, кажется, называлась опера, на которой он был с ней в тот последний свой вечер перед отлетом в космос. Потом они вышли в сад, влажный от дождя. Как она выглядела и как ее звали, он не помнит.