-Так вышло. Бросил нас отец. Мама второй раз замужем. Отчим оказался лучше родного. Вот он-то и носил в молодости зеленую фуражку.
-Простите. Я нечаянно затронул больное место.
-Ничего! Теперь я уже спокойно могу говорить о своём родителе. Все, что у меня есть хорошего, от мамы, всё плохое - от никудышного отца.
-У вас нет ничего плохого!-запальчиво, с азартом будто кто-то с ним спорил, проговорил Ермаков. - Зря вы на себя наговариваете.
-Ладно, товарищ капитан, заболтались мы. Выходите!
Он умоляющими глазами посмотрел на неё.
-Куда же я пойду? Совершенно некуда. И незачем. Ни на кого и ни на что, кроме вас, не могу смотреть... Таня, что вы будете делать до двенадцати тридцати?-вдруг спросил он.
Она немного помолчала и просто сказала:
-Посмотрю город, искупаюсь, позагораю.
-И вам одной не будет скучно?... Давайте вместе совершим экскурсию. Я же коренной батумец. Такие места вам покажу!... Договорились?
-А что скажут мои товарищи?
-Порадуются за вас и за меня. Особенно за вас. Славные они ребята. Поедем!
Таня колебалась: ехать или не ехать? Хотела отказаться.
В это время с земли донесся весёлый и лукавый, как показалось Тане, смех её товарищей. Над ней, конечно, потешаются. И она гордо, с вызывающей отвагой вскинула голову и отчеканила:
-Ладно, поеду! Но с одним условием. Вы будете рассказывать, как ловите нарушителей границы. И ни о чём другом не станете заикаться.
-Подчиняюсь даже таким кабальным условиям.
-Вот теперь договорились. Ждите меня около аэровокзала, в скверике.
-Это правда? Вы придете?...Сдержите слово?...Простите!...Я буду ждать.
Ермаков схватил свою аэрофлотскую синюю сумку, ринулся к выходу, сбежал по трапу вниз. Проходя мимо экипажа Ан-24, он снял шляпу, улыбнулся и сказал им по-грузински:
-Спасибо, друзья, за то, что в целости и сохранности доставили своего собрата в Батуми. И не судите, пожалуйста, меня слишком строго. Вспомните свою молодость, ребята!
Все эти слова он повторил по-армянски.
Штурман Бабаянц, кудрявый, с узкой полоской черных холеных усиков, со смехом откликнулся ему - тоже на армянском языке:
-А нам нечего вспоминать молодость. Мы ещё, слава богу, не старики.
-Тем более! - по-аджарски сказал Вано Ермаков. - Пока, ребятки. До скорого.
Он быстро зашагал к выходу. Скверик начинался сразу за металлической оградой и был полон людей, ждущих объявления посадки на самолеты. Невелик город Батуми, а пассажиров много в любое время года. Туристов. Экскурсантов. Курортников. Спортсменов.
Ермаков несколько раз, беспрестанно поглядывая сквозь деревья на лётное поле, прошелся по скверику. Верил и не верил, что Таня придет. Уж очень она быстро и просто согласилась провести с ним свои свободные три часа. Наверное, согласилась так, для видимости, пошла на хитрость, чтобы побыстрее выпроводить его из самолета.
Он курил сигарету за сигаретой и ждал. Несколько раз прошел мимо Суканкасов, отца и сына, но он был так поглощён ожиданием, что не обратил на них внимания. Жаль! Если бы он остановил свой взгляд на старшем, внимательно взглянул на него, он, может быть, вспомнил бы, где, когда, при каких обстоятельствах впервые столкнулся с ним. Тогда, конечно, и Таня осталась бы жива.
Суканкас-старший сразу узнал Вано Ермакова, но не выдал себя, ничего не сказал сыну. Зачем его тревожить? Потом расскажет, что это за человек.
Объявили посадку на какой-то рейс. Людей в скверике заметно поубавилось. Освободилась скамейка неподалеку от той, на которой расположились Суканкасы. Ермаков сейчас же сел и положил рядом газету: дескать, занята, братцы, проходите мимо.
Он докуривал пятую или шестую сигарету, когда увидел её. Она подошла к нему смущенно и робко и с явно преувеличенной храбростью объявила:
-Вот и я... экскурсантка!...
Он вскочил, снял шляпу и готов был схватить её руки и расцеловать.
-Всё-таки пришла!... Сдержала слово. Молодец! Честь надо беречь смолоду.
-Что самое интересное в Батуми?
-Зелёный мыс и Ботанический сад! - сказал Ермаков.
-Была. Видела. Давайте лучше поедем на пляж.
-С вами - куда угодно, хоть на край света.
-Вы опять за своё? Мы же договорились!...
-Не буду! Честное слово.
-Вы обещали рассказать, как ловите нарушителей.
-Расскажу.
Суканкасы издали, со своего места, чуть прикрытого низко опущенными ветками дерева, осторожно наблюдали за бортпроводницей. Старший посмотрел на часы, усмехнулся:
-Спешит жить девочка. Правильно делает.
И эти слова, как и все, что он говорил раньше, в порту, в кофейне и в городе, он произнёс с ожесточением, подхлёстывая себя, разогревая для предстоящего нападения на Ан-24.
Ермаков и Таня сели в такси и уехали в город.
Почти сейчас же вслед за ними на подвернувшейся машине укатили и Суканкасы. Развалились на заднем сиденье и неприязненно разглядывали улицу, широкую и богатую. Добротные, из литого бетона, дома-двухэтажные, с нарядными галереями, балконами, открытыми каменными лестницами, увитые виноградными лозами, с цветами, цветниками и садиками перед окнами, с железными кружевными оградами, выкрашенными в разные цвета.
Суканкас-старший опять, как на рынке, не сдержался, проворчал:
-Процветают, гады!... Ну, куда теперь подадимся? Давай купнемся. Смоем с себя все ихнее, советское.
И они свернули влево, в переулок, в конце которого светилось море.
Многолюдный пляж напротив парка и гостиницы "Интурист". Синее небо. Не по-осеннему жаркое солнце. Цветные кабинки. Лежаки, шезлонги. Ермаков и Таня сидели в шезлонгах друг против друга.
Ермаков, энергично размахивая руками, напустив на свое лицо нарочито страшное выражение, выпучив глаза, рассказывал Тане одну из пограничных небылиц, на какие был мастер.
-Понимаешь, он плывет в море, в запретной зоне, гол как сокол, а я, вооруженный с ног до головы, описываю над ним, как чёрный ворон, круги на своем многотонном вертолете. Он, понимаешь, боится, а я полон отваги. Такая храбрость меня распирает, что я решаю самолично схватить нарушителя. Снижаю машину чуть ли не до самой поверхности моря, высовываю голову из кабины и богатырским голосом кричу пловцу-нарушителю: "Как ты себя чувствуешь, гад?" Ничего, говорит, всё в порядке. Плыву, говорит, туда, за границу. И доплыл бы, говорит, куда надо, если бы не ты, зеленофуражечник, змий полосатый. Он ругается, костит меня, а я, понимаешь, проявляю здоровый юмор. Известное дело, победителю положено быть весёлым. Растягивая рот до ушей, бросаю нарушителю нейлоновую лесенку, говорю: "Давай, гад, поднимайся к зелёному змию! Гостем моим будешь". А он отвечает так: "Я лучше на дно морское пойду, а тебе в руки, змий такой-сякой, живым не дамся". И после этих слов зевает, хлебает соленой водички и скрывается под набежавшей волной. Нырнул, понимаешь, и не вынырнул. Сдержал, гад, своё слово. И кто бы мог подумать, что он такой!... Я, понимаешь, чуть не заплакал от досады. Не повезло! Если б я живого нарушителя доставил на берег, я бы в благодарственный приказ попал, прославился, а тут... Как докажешь начальству, что я проявил бдительность и героизм?... Вилами на воде все писано.
Таня слушала, смеялась и всё понимала, что творилось в душе Ермакова.
Закончил он свой рассказ так:
-Вот таким манером, дорогая Танечка, я оскандалился. С тех пор у меня навсегда пропала охота самолично задерживать нарушителей. Все, Танюша! Пограничник во мне выдохся. Остался просто человек... Очень любопытный Вано Ермаков. Он, понимаешь, хочет, чтобы теперь ты рассказала про свою жизнь. Давай начинай! Кто ты, дорогая? На какой земле родилась? Говори! Пожалуйста!
-Ничего хорошего не услышите. Моя жизнь была до прошлого года-сплошное несчастье.
-Не верю. Вы и несчастье-несовместимы.
Она печально покачала головой.
-Еще как совместимы!... Мама у меня хорошая. Я вам уже говорила о ней. Очень хорошая. Замечательная. А вот отец... Каждый день напивался и дрался. И матери и всем нам доставалось. Водка всякому смелости и подлости придаёт. А вы думаете, мы не сопротивлялись? Думаете, позволяли себя бить? Мы с Наташей ему сдачи давали.
-Это ужасно, Таня: драка отца со своими дочерьми!
-Вот, я же вам говорила!...
-Рассказывай, рассказывай!
А на другом конце пляжа нашли себе временное пристанище Суканкасы. Здесь малолюдно. Нет ни кабин, ни шезлонгов. Отец и сын, не раздеваясь, в плащах, особняком лежали на горячей гальке у самого моря и проводили генеральную репетицию нападения на Ан-24.
Старший выложил из морских голышей слегка вытянутый овал-салон самолета. Маленькими камешками были обозначены ряды кресел. Из трех спичек он сделал дверь, ведущую в переднее багажное отделение и дальше, в кабину пилотов.
-Проверим друг друга в последний раз. В самый последний. Значит, так... Давай начинай!
Младший нехотя и брезгливо повторяет давным-давно заученное:
-Мы входим в самолет первыми. Всякого, кто попытается занять наши места, вежливо оттираем. Без скандала прем к цели. Пересекаем пассажирский салон. Занимаем первый ряд справа. Ты садишься с краю, я-у окна. Ведем себя тише воды ниже травы. Ни на кого не смотрим. Ничем не интересуемся. Пистолеты и гранаты наготове.
Учитель перебивает ученика:
-Стюардесса подходит к нам, предлагает унести нашу одежду на вешалку.
-Не раздеваемся! Ни в коем случае! Читаем газеты. И потихоньку под плащами снимаем с пистолетов предохранители. Никто из пассажиров не обращает на нас внимания. Не до нас им. Все усаживаются. Укладывают вещи. Летчики греют моторы. Мы украдкой поглядываем на часы и терпеливо, без нервов, ждем своей минуты.
-Так. Хорошо. Когда придет эта минута? Как?
Младший Суканкас вошел в роль, воодушевился:
-Пассажиры усаживаются. Пристегиваются ремнями. Аэродром Батуми остаётся позади. Выходим в море. Разворачиваемся вправо, летим вдоль берега.
-Так. Дальше!
-Я нажимаю сигнальную кнопку. Подходит стюардесса, спрашивает, чего мы хотим. Я молчу. Одна моя рука сжимает гранату, другая готова выхватить из-за пояса "пушку". "Зачем вызывали?" - спрашивает красавица. Я опять молчу. В разговор вступаешь ты. Давай, старик, отличись!
И отец бойко, уверенно, как самый прилежный ученик, произносит свою часть затверженного урока:
-Я достаю из кармана письмо и вручаю стюардессе с такими словами: "Девочка, передай пилотам". Она, конечно, спросит: "Что это?" Я скажу: "Благодарственное послание экипажу за отличное обслуживание пассажиров". Стюардесса засмеется и побежит без оглядки в кабину пилотов. Постучит в запертую дверь условным знаком. Ей откроют. Я врываюсь туда на плечах девчонки и, если необходимо, ликвидирую её первой пулей. Ты в это время уже стоишь на пороге переднего багажного отсека и держишь под огнём пассажирский салон. Стреляешь в каждого, кто пытается подняться со своего места. А я расстреливаю всех лишних в кабине пилотов. Дальше что? Какова твоя задача?
-Хватит, старик. Сто лет назад всё уразумел. Зря тратим время. Давай лучше искупаемся. Это нам больше принесет пользы, чем еще одна репетиция. Хочу побултыхаться в Чёрном море. Надоело Балтийское.
-Я тоже не прочь освежиться, ради этого сюда и пришел. Но купаться мы не будем. Очень хлопотно раздеваться. И опасно. Как бы кто не увидел наши игрушки. Пока оружие греет мне живот, я чувствую себя сильным, неуязвимым. Боюсь остаться голым.
-Да никто поблизости не отирается. Никому до нас дела нет.
-Все равно. Береженого бог бережет. Потерпи. Искупаемся там...в настоящем Черном море.
Тане осталось жить менее трех часов. Так близко она находилась от своих палачей-и ничего не чувствовала! Была жизнерадостна, как всегда. Сидела в шезлонге напротив Ермакова, ближе, чем раньше, и доверчиво, как родному, улыбалась.
-Теперь опять ваша очередь рассказывать, Вано!
-Я же рассказывал...
-Вы говорили только о пограничнике капитане Ермакове. Но ничего не успели сказать о себе лично.
-Моя биография, Танюша, короче воробьиного носа. Родился в Аджарии, в рыбачьей деревушке. Отец погиб на войне. На торпедном катере был рулевым. Мама умерла с горя, дед и бабушка-от старости. Попал в детский дом. Закончил десятилетку. Поступил в летное училище. Получил диплом пилота. Летал на Севере. Теперь вот здесь, на юге, служу. Вот и всё.
-Почему у вас такое имя-Вано?
-Потому что я на одну треть, по матери, аджарец, по отцу-русский, а от бабушки есть и турецкая кровь. В нашей семье говорили на четырёх языках. Я хорошо знаю грузинский, армянский, турецкий. Дед украл бабушку где-то в окрестностях Трабзона. Лихой был рыбак. На своей фелюге он ходил до самого Босфорского пролива. Заглядывал и в Крым. Я помню его. Одного года ему до ста лет не хватило, когда умер.
-А вам сколько?
-Много. Скоро тридцать стукнет.
-Почему же до сих пор не женились?
-Потому что один раз здорово обжёгся. Женился и через год разженился.
-Вас разлюбили или вы?
-Во всём виноват один я. - Он тяжело вздохнул. - Не сумел уговорить жену поехать со мной на Север. Она осталась жить здесь, в теплых краях. Известное дело, не выдержала одиночества... Вот такая моя история. Тогда же я дал себе клятву: никогда больше не жениться и не знаться с вашей сестрой. Но...встретив вас, сразу забыл о своей клятве.
Таня, не дослушав, вскочила и побежала в море. Вано как бы нехотя последовал за ней.
Плавали, обгоняя друг друга. Смеялись. Добравшись до красных флажков, повернули назад, к берегу. Она, лежа на спине, не шевелясь, глядя в бездонное небо, о чем-то напряженно думала. Вано тихо пристроился рядом. Жадно, с мольбой вглядывался в её серьёзное, очень сосредоточенное лицо.
-Не надо морщить лоб, Таня. Пусть это делают старухи. Улыбнись! Нет, не так. Не вообще. Одному мне улыбнись-и я отдам за твою такую улыбку жизнь.
-Ну да! Так не бывает.
-А ты попробуй улыбнись.
Она, не глядя на него, не меняя серьёзного выражения лица, покачала головой.
-Не отдавайте, Вано, свою жизнь и за миллион самых очаровательных улыбок.
-Если бы я мог сделать для вас что-нибудь хорошее!...
-Можете, Вано.
-Что? Говори!
-Не догадываетесь?...А я думала, вы чуткий...Сверхчуткий.
-Я обыкновенный влюбленный, Танюша.
Умолк и долго вглядывался в неё печальными глазами.
-Странно. У меня такое чувство, будто я вижу тебя в последний раз.
-Так оно и есть.
Она медленно повернулась на грудь, поплыла рядом с ним. Её глаза тоже были полны печали. Тихо-тихо спросила:
-Это правда, что вы можете сделать для меня что-то очень и очень хорошее?
-Правда. Могу! Говори!
-Не надо больше летать с нами, Вано. Купите путевку в санаторий и отдыхайте себе на здоровье. Пожалуйста.
Он долго плыл молча. Потом твёрдо сказал:
-Ладно. Так и будет. Я останусь в Батуми.
-Я знала, что вы поймете меня. Вы очень чуткий, очень хороший человек, Вано.
-Ты...Ты это серьёзно, Таня?
-Да.
-Так почему же гонишь меня от себя?
-Почему?... Так вот не бывает в настоящей жизни, как у нас с вами.
-Как, Таня?
-Я вам понравилась с первого взгляда, вы-мне. Чересчур все ладно, хорошо. Просто чудесно. А я, Вано, не верю в чудеса. Что-то у нас с вами не так. Чего-то я боюсь, чего-то настоящего нам с вами не хватает.
-Понял тебя. Кажется, понял. Прости, Танечка.
-Не за что прощать. Ни в чем вы не виноваты. Я рада, что встретила вас. Долго, наверное, буду помнить боевого летчика капитана Ермакова.
-Спасибо и на том. А проводить до аэродрома можно?