– Да, несколько раз.
– Ты помогал?
– Ты допрашиваешь меня? – Барер смутился под острым, как игла, взглядом Великого инквизитора.
– Ты хочешь моей помощи, – несколько смягчил тон Вадье. – Для того, чтобы помочь тебе, я должен обладать всей полнотой информации. В твоих интересах мне ее предоставить.
– Да, я помогал, – вздохнул Барер. – Это были мелкие дела, ничего особенного.
– Хорошо, – протянул Вадье и погрузился в раздумье. – Она поддерживает связи с аристократами, иностранцами, эмигрантами?
– Признаться, я не очень хорошо знаком с ее окружением, – виновато проговорил Барер. Ему вдруг стало неудобно в мягком кресле под внимательным взглядом прищуренных глаз с морщинистыми, как у змеи, веками. – Судя по тем, кого я освобождал по ее просьбе, она общается с бывшими аристократами. Но, повторяю, политикой она не интересуется. Ее особняк посещает весьма благонадежная публика: депутаты, поэты, художники…
– Художники? – перебил Вадье. – Не знакома ли она случаем с Давидом?
Барер оживился.
– Да-да, конечно! – он чуть не подпрыгнул в кресле. – Давида она знает. Как раз на днях она хвасталась мне, что он предложил написать ее портрет, и она дала согласие.
Вадье не шевелился. Его неподвижный взгляд был устремлен в угол комнаты. Барер молча наблюдал за ним, ожидая спасительного решения.
– Есть два способа организовать поиски этой… – заговорил, наконец, глава полиции. – Кстати, – вдруг спохватился он, – ты так и не назвал ее имени.
– Элеонора Плесси.
– … этой Элеоноры Плесси. Проще всего было бы впутать ее в отношения с каким-нибудь аристократом, проходящим по одному из дел, которым занимается мой Комитет, отдать официальный приказ о ее поиске по тюрьмам, и – хлоп! – красотка в твоем распоряжении. Правда, не сразу. Ее придется потом из этого дела выпутывать, а на это потребуется время. Но способ верный и безопасный. Это обычная процедура. Твое имя упомянуто не будет, этим займется исключительно мой Комитет.
– И с удовольствием перебежит дорогу моему, – криво усмехнулся Барер.
– В этом удовольствии я себе не откажу, – улыбнулся старик. – Но что-то мне подсказывает, Бертран, что не твоему Комитету мы перебежим дорогу, а кому-то одному из его членов. И я бы многое дал, чтобы узнать, кому именно… Знаешь, я совсем не уверен, что этот кто-то открыто воспротивится нашему решению об ее освобождении.
– А второй способ? – поинтересовался Барер.
– Похоже, мое предложение тебе не по душе. Думаешь, дамочка не стоит такой заварушки?
– Думаю, как бы нам не заиграться, приплетая ее к твоим подопечным. Рискованная игра получается. Трибуналом пахнет.
– Риск невелик, – возразил Вадье. – Ситуация будет под моим личным контролем. До Трибунала точно не дойдет. Но как знаешь. Второй способ более сложный и требует вмешательства третьего лица.
Барер залпом осушил бокал и положил в рот кусок холодной баранины. Хладнокровие, редко изменявшее депутату, начало покидать его.
– Этим третьим лицом является наш друг Давид, – Вадье не скрывал удовольствия от эффекта, который он рассчитывал произвести на гостя. Он даже сделал паузу, чтобы тот смог полностью оценить тонкость предлагаемого решения.
Барер перестал жевать и вопросительно посмотрел на собеседника.
– Ты хочешь привлечь к поискам Давида? – переспросил он, делая ударение на каждом слове, не в силах поверить, что правильно понял Вадье.
Лисья усмешка скривила губы шефа политической полиции.
– Не только привлечь, – ответил он, – но и сделать их инициатором.
Барер даже не пытался сформулировать следующий вопрос. Его мозг отказывался обдумывать предложение, казавшееся ему верхом абсурда. Он предпочел просто ждать разъяснений.
– Ты сам только что сказал, что твоя любовница хорошо знакома с Давидом, который даже собирался написать ее. Не знаю, заходят ли их отношения дальше отношений художника и модели… – при этих словах Барер нахмурился. – Неужели ты думаешь, что один пользуешься ее благосклонностью?! Я ожидал от тебя большей прозорливости, Бертран. С твоим-то знанием женщин!
– Я предпочитаю об этом не думать, – процедил Барер сквозь зубы.
Вадье хохотнул.
– Ну что ж, в таком случае, я подумаю за тебя. Итак, если ты не желаешь в открытую выказывать заинтересованность этой особой, предоставь дело Давиду. Ему нечего опасаться. В данном деле он – сторона нейтральная. Он потерял модель, которую давно горел желанием написать, к которой, возможно, неравндушен. Он является членом Комитета общей безопасности и другом некоторых членов Комитета общественного спасения, так что никто из твоего Комитета не заподозрит его в желании нас поссорить, а в качестве члена моего Комитета он не вызовет подозрений поисками заключенной.
– С чего ты взял, что он захочет искать ее? – с сомнением спросил Барер. – Да и с какой стати ему ставить меня в известность о результатах своих поисков, даже если они увенчаются успехом?
– А это уже твоя забота – заставить его искать барышню и поделиться с тобой результатами своих усилий. Единственное, чего тебе не стоит ему сообщать, так это того, что подпись на постановлении об ее аресте поставил кто-то из членов Комитета общественного спасения. В противном случае, Давид откажется помогать. Он не станет впутываться в чужую игру, можешь мне поверить.
Барер молчал. Эта идея при всей своей первоначальной абсурдности казалась ему все более привлекательной. Во всяком случае, она была более безопасной для Элеоноры, чем первое предложение Вадье.
– Ну так как? – нетерпеливо поинтересовался Великий инквизитор. – Ты готов принять этот вариант?
– Думаю, да.
– Вот и прекрасно. Завтра ты поговоришь с Давидом, и будем считать дело решенным.
– Возможно, я увижу его на сегодняшнем заседании… – предположил Барер, но Вадье перебил его.
– На это можешь не рассчитывать. Давид – натура творческая, не то что мы, кабинетные крысы, – короткий смешок вырвался из его уст. – Ночными заседаниями он себя утомлять не любит. Так что разговор с ним придется оставить до завтра. А сейчас давай пошлем дела в черту. У нас есть еще пара часов. Посвятим же их приятной беседе и отменному вину. Послушай, что я буквально за минуту до твоего прихода вычитал у Геродота…
Барер изо всех сил старался поддержать «приятную беседу» о Геродоте и греческой истории, которые так увлекали Вадье, но мысли его были далеко, в особняке Жака Луи Давида, где завтра ему предстояло разыграть безупречную дипломатическую партию.
4 вантоза II года республики (22 февраля 1794 г.)
Заседание Конвента подходило к концу. Последний оратор покинул трибуну, сопровождаемый привычным гомоном с депутатских скамей, где в полный голос шло обсуждение только что выслушанной речи, парижских новостей, предстоящего заседания Якобинского клуба и меню будущих ужинов. Обсуждались громкие аресты, театральные премьеры и наряды дам полусвета. Звон колокольчика председателя сообщил об окончании заседания, и голоса усилились, зашуршали бумаги, собираемые в портфели, послышались прощальные выкрики. Депутаты потянулись к выходу.
Покинув Тюильри и оказавшись во дворе Карусель, Сен-Жюст глубоко втянул февральскую прохладу и поморщился под робкими лучами февральского солнца. «И откуда оно только взялось?» – пронеслось у него в голове, но мысли тотчас же вернулись к анонимному письму, лежавшему в кармане. Он снова, в который раз, взглянул на красивые прямые строчки. Странный почерк, подумал он, такой ни с чем не спутаешь: слишком округлый, слишком прямой, ни мужской, ни женский. Кому понадобилось разоблачать его перед коллегами? Нет, не так. Вопрос надо ставить иначе: кто мог разоблачить его перед коллегами? кто мог знать, что королевские драгоценности находятся у него? Он думал об этом все пять часов заседания и снова вернулся к неспокойным мыслям сейчас, спеша домой по многолюдному городу, то и дело натыкаясь на прохожих. Он перебирал один вариант за другим, не отказываясь от самых невероятных и абсурдных ситуаций, и каждый раз, словно бродя по заколдованному кругу, приходил к одному и тому же заключению: угроза исходит от его собственного агента, единственного, посвященного в историю с драгоценностями.
В конце концов, что Сен-Жюсту было известно об этом человеке?
Он появился на пороге его квартиры четыре месяца назад, сразу же после доклада Сен-Жюста, учреждавшего во Франции революционный порядок управления, представился другом республики, сказал, что служил в королевской полиции, а после провозглашения республики захотел служить нации. Признался, что долго не мог определиться, к кому наняться на службу, не желая служить амбициозным политикам, заботящимся лишь о собственной выгоде. На предложение Сен-Жюста отправиться в Комитет общей безопасности он ответил горячим протестом, заявив, что обладает неопровержимыми доказательствами связей некоторых из его членов с роялистами. Эти слова немедленно доставили ему симпатию Сен-Жюста, который стал время от времени обращаться к таинственному посетителю с поручениями. Постепенно необходимось в нем возникала все чаще. Очень быстро Сен-Жюст убедился, что для бывшего полицейского не было ничего невозможного. Требуемые им вознаграждения были велики, но работа выполнялась отменно, так что Сен-Жюст безоговорочно платил из секретной кассы Комитета общественного спасения, к которой имел доступ и которая предназначалась как раз для подобных целей. Связь с агентом он осуществлял посредством записок, которые отправлял с посыльным на адрес связного, который ежедневно встречался с доверенным лицом бывшего полицейского и передавал ему полученную на его имя почту. Ни настоящего имени, ни адреса самого агента Сен-Жюст не знал. Откровенно говоря, он не знал о нем ничего, кроме того, что тот сам счел нужным о себе сообщить. Впрочем, преданность свою он доказал на деле. Да и зачем ему отрубать кормящую руку? К тому же риск разоблачения неоправданно велик. Нет, покачал головой Сен-Жюст, поднимаясь в свои апартаменты, письмо написано не агентом: он не настолько глуп, чтобы действовать так нелепо. А вот его помощь в поиске автора может оказаться бесценной. Хотя, усмехнулся Сен-Жюст, для него все имеет свою цену.
Агент явился с первыми сумерками, вызванный запиской, которую Сен-Жюст отправил еще из Конвента. Он, как всегда, по-хозяйски разместился в кресле у камина и выжидательно посмотрел на депутата.
– Это объяснит цель твоего визита, – сказал тот, протягивая ему анонимное письмо.
Посетитель пробежал глазами по строчкам и поднял вопросильный взгляд на Сен-Жюста, внимательно следившего за ним, полуприсев на край стола.
– Что скажешь?
– У тебя есть идеи, кто бы это мог быть? – спросил гость.
– Есть, – ответил Сен-Жюст, не спуская с агента острого взгляда. – Ты.
Бывший полицейский посмотрел на шефа снизу вверх и прищурился.
– Логично, – невозмутимо проговорил он. – Настолько же логично, как и глупо.
Сен-Жюст удовлетворенно кивнул, словно ждал именно такого ответа.
– Я сказал себе то же самое, – признался он. – Но проблема в том, что ты единственный, кому известно, что камни находятся у меня. Согласись, факты говорят не в твою пользу.
– Они вообще ни о чем не говорят! – небрежно бросил гость, швырнув письмо на стол. – Не вижу причин, почему кто-то не может так же выследить меня, как я выслеживал шпионов по твоему приказу.
– Потому что твоя работа заключается в том, чтобы не оставлять следов. И мне лучше, чем кому-либо другому известно, насколько хорошо ты выполняешь свою работу.
Комплимент заставил агента улыбнуться.
– Допустим, – согласился он. – Впрочем, никто не застрахован, никто… – он задумался на несколько секунд, а потом произнес твердо, тоном принявшего решение человека: – Я найду автора и узнаю, чего он хочет.
– Мне и без того известно, чего он хочет, – Сен-Жюст начал терять самообладание. – Скомпрометировать члена Комитета общественного спасения, нанести удар по репутации председателя Национального конвента. Разве не этого добиваются подосланные Питтом шпионы? Разве не в этом состоит общий план всех заговорщиков, замышляющих против республики? И тут мы сами преподнесли им подарок: драгоценности Бурбонов у Сен-Жюста! О чем ты думал, опустошая карманы этого ублюдка и притаскивая мне его барахло? Откуда ты знаешь, что за тобой тогда никто не следил?
Он мерил комнату широкими шагами, запустив ладонь в волосы. Агент все так же сидел, развалившись в кресле и подперев щеку рукой. Его задумчивый взгляд был устремлен на темный прямоугольник окна, за которым виднелись освещенные окна дома напротив.
– Тебе знаком этот почерк? – спросил он наконец.
– Нет, – покачал головой Сен-Жюст. – Если бы я хоть раз увидел его, то непременно запомнил бы. Постой! – он резко обернулся. – Ты полагаешь, что это кто-то из моего окружения? Кто-то, кого я знаю и кто знает меня? Тогда что ему помешало прийти в Комитет и разобрачить меня? К чему это письмо? К чему такой риск?!
– Разоблачить тебя ему помешал банальный, глупый и вполне обоснованный страх. Твоя репутация безупречна. И совершенно очевидно, что члены Комитета не бросятся обыскивать твой секретер, услышав столь абсурдное обвинение из уст… – он запнулся. – Что до анонимного письма, то тут риск минимален.
Сен-Жюст недоверчиво покачал головой.
– Ошибаешься, риск велик. И состоит он в том, что случится то, что случилось: письмо попадет ко мне.
– Один шанс против десяти, – отмахнулся гость.
– Нет, – поправил его Сен-Жюст, – один шанс против пяти. На данный момент только шесть членов Комитета, считая меня, реально участвуют в работе правительства.
– Вот как? – в голосе агента послышалось удивление и, как показалось Сен-Жюсту, разочарование. – Понятно…
Наступила пауза, в течение которой собеседники, погруженные каждый в свои мысли, избегали встречаться взглядами друг с другом.
– Ты сможешь найти автора? – спросил Сен-Жюст, нарушив молчание. – Достаточно будет только имени. Потом я займусь им сам.
– Постараюсь, но на это нужно время… много времени… – в голосе агента прозвучало сомнение, доселе ему незнакомое.
– Сколько? – нетерпеливо спросил депутат.
– Месяц или больше, не могу точно сказать. Мы даже не знаем, кого ищем.
– У меня нет месяца. Нет даже недели.
Шпион молчал, не спуская глаз с оконного проема и освещенного окна за ним.
– Только одному человеку может быть известно, что камней у агента Барера уже нет, – медленно проговорил он, делая ударение на каждом слове. – Это сам Барер. Возможно, он все-таки узнал, что в Англию отправился совсем не тот человек…
Сен-Жюст опустился в кресло напротив собеседника.
– Ты хочешь сказать, что за этим письмом стоит Барер? Исключено. Сейчас мы играем на одной стороне, ему это хорошо известно.
– Как, возможно, – на этом слове шпион сделал короткую паузу, – ему известно и то, что по твоему приказу он потерял своего лучшего агента. Вы играете на одной стороне, говоришь? Допустим. Тогда какого черта ты уже второй день держишь в Консьержери эту Элеонору Плесси? Кстати, стоит поторопиться вытрясти из нее интересующие тебя сведения, пока кто-нибудь из ее покровителей не обнаружил место ее заключения. Если она почувствует, что освобождение близко, то и рта не раскроет.
– Ты прав, – пробормотал Сен-Жюст, взглянув на каминные часы, показывавшие без десяти минут семь, и поднялся. – До заседания Комитета еще два часа. Я успею переговорить с ней. Стоило бы, конечно, дать ей еще один день на размышления, но, к сожалению, времени у меня, действительно, мало. Да, и еще… – он резко обернулся к собеседнику: – Если это Барер, мне нужны доказательства.
– Они у тебя будут, – пообещал шпион, направляясь к выходу. – Что ты намерен делать с камнями? Надо бы избавиться от них, пока не поздно.
– Дались тебе эти камни! – с раздражением воскликнул Сен-Жюст. – Хочешь получить еще один за работу? Слушай, а что если я тебе отсыплю их все, авансом, на несколько лет вперед?
– Ты не будешь в безопасности до тех пор, пока не избавишься от них, – шпион пропустил издевку мимо ушей. – И судя по тому, что они все еще у тебя, ты не знаешь, что с ними делать, а решать надо быстро, очень быстро.