Флинн - Грегори Макдональд 8 стр.


— Может, кто-нибудь соблаговолит поделиться этим знанием со мной? — обратился Флинн ко всем присутствующим.

— Почта, Флинн! Почта! — проорал Хесс.

— Понятно. Что-нибудь еще?

Баумберг попытался улыбнуться.

— Еще ящик экспериментальных кондомов. Через Лондон их направляли в Индию.

— Кондомов? — переспросил Флинн.

— Презервативов.

— Ай-яй-яй, — покачал головой Флинн. — Если бы Лига лишних людей знала. А что в них было экспериментального?

— Заверяю вас, ничего взрывающегося в них не было.

Ему ответил общий хохот. Улыбнулся и сам Баумберг. Чувствовалось, что он на грани нервного срыва.

— Мистер Баумберг, мог человек, не собирающийся лететь этим рейсом, каким-то образом положить чемодан с бомбой в грузовой отсек?

— Конечно, — ответил Рансей. — Он мог дать его… он мог положить бомбу в чемодан пассажира.

— Или бомбу мог подложить в самолет кто-то из грузчиков, — поддакнул Флинн.

— Такое возможно, — быстро ответил Баумберг.

— Или, — продолжил Флинн, — какой-то человек, не имеющий никакого отношения ни к авиакомпании, ни к аэродромным службам, мог проникнуть на летное поле между полуночью и двумя часами ночи и подложить бомбу в самолет. Вы же сказали, что этот грузовой отсек был открыт настежь.

— Нет, — возразил Баумберг. — Не настежь. Конечно же, нет.

— Но доступ к нему был? — не унимался Флинн.

— Да, полагаю, что да. Но служба безопасности аэропорта…

— Неужели служба безопасности действительно обеспечивает полную безопасность? — спросил Флинн.

— Нет. Полагаю, что нет.

— И еще. Вы собирались выяснить, не показался ли чей-либо багаж подозрительным.

— Я выяснил. Не показался. Но, как вы понимаете, большая часть багажа поступила из других аэропортов. То есть тот багаж уже проверяли. К примеру, самолет, прилетевший из Сан-Франциско, опоздал. И багаж перевозили из самолета в самолет. В грузовое отделение аэропорта он не поступал. Было темно. Два часа ночи. Человеческая психология…

— А багаж бостонских пассажиров? — спросил Флинн.

— Никаких подозрений не возникло.

— Багаж сканировали? — спросил Флинн.

Баумберг потел, хотя в ангаре царил холод.

— Опять же человеческая психология. Видите ли, раз другая часть багажа, поступившая, скажем, из Сан-Франциско, не сканировалась…

— То не сканировались и чемоданы из Бостона?

Баумберг шумно сглотнул.

— Да.

— Значит, багаж пассажиров, летевших из Бостона, никакой проверки не проходил?

— Не совсем так. Наши сотрудники, принимающие багаж, прошли соответствующий инструктаж. Если они видят, что пассажир нервничает или чемодан слишком легкий или тяжелый…

— …или в нем что-то тикает, — вставил кто-то из каков.

— …тогда он помечает этот чемодан и его обязательно сканируют. Я повторяю, что те чемоданы и сумки пассажиров рейса восемьдесят не вызвали ни малейшего подозрения. Видите ли, багаж проходил внешний осмотр…

— Но ни один из чемоданов не открывали и не просвечивали, — уточнил Джек Ронделл.

— Конечно, не открывали. Пассажиры этого не любят. Требуются ключи, разрешение.

— Их все равно пришлось бы открывать в Лондоне, — вставил Хесс. — Чтобы пройти через таможню.

— Это совсем другое, — ответил Баумберг. — Таможня — государственное учреждение. Если они говорят: «Откройте чемодан», вы его открываете. Мы — частная авиакомпания. Мы не имеем дело с гражданами нашей страны или иностранцами. Для нас все — пассажиры. Человеческая психология…

— Профессор Баумберг! — взорвался Хесс. — Пора бы вам понять, что нас не интересует ваше толкование человеческой психологии!

Джек Ронделл с легким недоумением посмотрел на Хесса, улыбнулся.

— Думаю, мы можем поблагодарить вас, мистер Баумберг. Теперь мы знаем наверняка, что самолет взорвали и бомбу, с большой степенью вероятности, подложили в задний правый грузовой отсек в Бостоне. Наши эксперты склоняются к тому, что в качестве взрывного материала использован динамит, в каком количестве, пока сказать не могу, подрыв которого осуществлен сразу после взлета посредством радиосигнала, то ли из салона самолета, то ли с земли.

— Так ли это? — спросил Флинн.

— Да, инспектор. Это наша рабочая версия. Бомба с часовым устройством не могла бы взорваться через минуту после расчетного времени взлета. Сколько самолетов вылетают вовремя? Вероятность задержки слишком велика, особенно в это время года, в конце зимы, так что бомбой с заранее установленным часовым механизмом можно взорвать пустой самолет, стоящий на летном поле.

— Понятно, — кивнул Флинн.

— Далее, мы склоняемся к тому, что самолет взорвали с земли, а не из салона. Допустим, вы пассажир, в кармане у вас радиопередатчик, который взорвет и вас, и самолет. Нажмете вы кнопку сразу после взлета?

— Я бы сначала выпил чашку чая, — ответил Флинн.

— А вот человек, оставшийся на земле, должен подорвать бомбу сразу, пока самолет находится в пределах радиуса действия радиопередатчика.

— И каков радиус действия этой игрушки? — спросил Флинн.

— Игрушки! — возмущенно воскликнул Хесс.

— Порядка семи миль.

— Я думаю, мы можем утверждать, что у пассажиров радиопередатчиков не было, — вставил Баумберг. — Их не удалось бы пронести незамеченными.

— Радиопередатчик можно замаскировать, — ответили ему. — К примеру, под слуховой аппарат.

— Ясно, — сник Баумберг.

— То есть вы говорите, что самолет взорвал человек, находящийся в аэропорту, наблюдающий за его взлетом через окно?

— Все это умозаключения, инспектор, — ответил Ронделл. — Мы склоняемся к тому, что произошло все именно так.

— Но ведь в три часа ночи народу в аэропорту немного?

— Немного, — согласился Рансей. — Но кто-то есть.

— Инспектор, если бы вы поддерживали с нами более тесный контакт, то уже знали бы, что мы опрашиваем сотрудников аэропорта, которые работали прошлой ночью, не видели ли они кого, кто вел бы себя странно или подозрительно.

— Пока ничего?

— Пока ничего.

— Почему мы все это ему говорим? — спросил Хесс Ронделла. — Этот сукин сын только и делает, что ездит за город полюбоваться хорошей погодой да наведывается в кабаки.

— Потому что, — Ронделл улыбнулся Флинну одними губами. — Потому что теперь инспектор намерен активно нам помогать. Не так ли, инспектор?

— Да. «Когда констеблеву работу надо делать, от самого констебля проку нет». Правильно я процитировал эту фразу? Вряд ли. Надо обязательно заглянуть в первоисточник.

Глава 14

— Мне нравится Натан Баумберг. — Флинн сидел перед столом чисто выбритого, причесанного, отутюженного Пола Киркмана в его кабинете в отделе обслуживания пассажиров «Зефир эйруэйз». — Но я не понимаю, почему он принимает все это так близко к сердцу.

Киркман покачал головой.

— Натан — отличный парень. Очень совестливый. Прекрасно знает свое дело. И хороший друг. Но вы правы. Он очень нервничает. Боится, что ответственность за взрыв возложат на него.

— А такое возможно?

— Ни в коем разе. Самолет подготовили к рейсу как должно. Но какой-то псих подложил бомбу.

— Похоже на то.

— У меня, между прочим, те же мысли. Если я где-то дал маху, позволил психу пронести бомбу на борт самолета, меня уволят. Но моя жизнь на этом не закончится. В мире полным-полно психов. И мы не можем опознать их всех и взять под контроль.

— Психи зачастую выглядят и ведут себя как обычные люди, — кивнул Флинн. — Это — одна из составляющих их безумия.

— Конечно, у Ната дети. Я могу собрать вещички и уехать куда угодно и когда угодно. Дело в том, инспектор, что уволят скорее всего нас обоих. Наши имена теперь долго будут ассоциироваться с этим взрывом, во всяком случае, в авиационном бизнесе. Я-то смогу найти работу и в другой сфере. А вот Нат разбирается только в самолетах.

Флинн покрутил в руках незажженную трубку.

— Может Баумберг иметь какое-то отношение к взрыву?

Киркман молча смотрел на Флинна.

— Я хочу сказать, доступ к самолету у него был. Он — инженер. Скорее всего знает, как собрать бомбу. Никто не обратил бы на него внимания, если бы он расхаживал по зданию аэропорта с радиопередатчиком в руке. Вы часто пользуетесь мобильными рациями. Он мог дождаться, пока самолет взлетит…

— Я его не видел, инспектор. Он, должно быть, крепко спал в своей постели.

— Он мог не попасться вам на глаза. Аэропорт он знает как свои пять пальцев. Ума ему не занимать.

— Нат Баумберг — не псих, инспектор.

— Да, конечно. Я уверен, что вы правы. И я уверен, что его нервная реакция вполне адекватна, учитывая обстоятельства.

— Поверьте мне, инспектор, Нат Баумберг — честный, очень искренний, хороший человек. Я не говорю, что он и мухи не обидит. Одно время он много говорил о деятельности Лиги защиты евреев.

— Правда?

— Тогда меня это удивляло, но я находил тому оправдание. Родители его отца и семьи двух его дядьев погибли во время Холокоста.

— Действительно, логичная реакция.

— Он говорил мне, что поддерживает лигу материально. Поймите, пожалуйста, что речь идет не о его склонности к насилию. Она равна нулю. По моему разумению, он отошел от лиги именно из-за ее насильственных действий, направленных отнюдь не на защиту евреев. И он действительно человек очень искренний. Принимает близко к сердцу трагедии других людей.

— Он говорил вам, что отошел от лиги?

— Инспектор, был Нат членом Лиги защиты евреев или нет, это никакого значения не имеет. На борту самолета не было высокопоставленных арабов, точно так же, как и врагов государства Израиль или простых евреев. Я упомянул про ЛЗЕ лишь для того, чтобы показать, что Нат не выносит несправедливость.

— Но он никогда не говорил вам, что более не состоит в ЛЗЕ?

— В последнее время он вообще не говорил про лигу. Уже много лет.

Флинн выбил трубку в пепельницу.

— От вас, мистер Киркман, я хочу услышать, что все, кому следовало быть на борту, улетели.

— Что значит, следовало?

— Вы раздали всем списки. Сто десять пассажиров. Сорок восемь в первом классе, шестьдесят два в экономическом. Восемь человек экипажа. Откуда мы знаем, что все они находились на борту?

— Странный вопрос, инспектор.

— Ой ли?

— Да, странный. Я хочу сказать, список пассажиров мы раздали двадцать четыре часа тому назад. Все газеты его опубликовали. Неужели вы думаете, что человек, которого упомянули в списке, но который так и не поднялся на борт самолета, уже не объявился бы, чтобы сказать: «Эй, а я жив?»

— Да, я так думаю.

— Тогда я не понимаю вопроса.

— Зайдем с другой стороны. Допустим, на борту самолета был человек, которому быть там не полагалось, но через двадцать четыре часа после катастрофы в этом никто не признался… вы найдете это странным?

— Вы про безбилетников? «Зайцев»? На борту рейса восемьдесят «зайцев» не было.

— О «зайцах» не будем. Допустим, в последнюю минуту стюардессу свалил грипп, или она безумно влюбилась, или с ней случилось что-то еще, но она попросила подругу заменить ее. Вы бы об этом знали?

— Конечно. О таких заменах докладывают немедленно.

— Боюсь, я привел не очень удачный пример.

— Инспектор, вы когда-нибудь летали на пассажирских самолетах?

— Случалось.

— Я про трансатлантические. В другую страну?

— Раз или два.

— Тогда вы должны знать порядок. Позвольте объяснить. Если вы летите из одного города в другой в пределах страны, при покупке билета вы называете любые имя и фамилию, если, конечно, расплачиваетесь наличными. Такое право предоставлено вам законом. Назовитесь Авраамом Линкольном и летите отсюда в Атланту, штат Джорджия, и никто не будет тыкать в вас пальцем. Конечно, если вы назоветесь Авраамом Линкольном, а выпишете чек или предъявите кредитную карточку на имя Джефферсона Дэвиса,[10] это может вызвать определенные подозрения.

— Только может, — покивал Флинн. — Только может. Главное для американца, чтобы чек или кредитная карточка были настоящими.

— Если вы улетаете за пределы страны, ситуация несколько иная. Вы подходите к стойке регистрации. Наш сотрудник берет у вас багаж. Вы даете ему билет. Он взвешивает ваш багаж. По вашему билету он заполняет маршрутный талон для вашего багажа. Записывает в талон, куда направляется багаж и каким рейсом. На вашем багаже должны быть бирки с вашими именем, фамилией и адресом. Он должен сверить фамилию на бирке с фамилией на билете, убедиться, что они совпадают. Если на вашем багаже бирок нет, он даст их вам и опять проверит.

— Но багаж не открывается и не досматривается, не так ли?

— Нет. Если сотрудник, принимающий багаж, думает, что в нем что-то подозрительное, или подозрения вызывает человек, сдающий багаж, он обращается ко мне. Но к рейсу восемьдесят меня не вызывали. Я сам пару раз подходил к регистрационной стойке.

— Иногда багаж сдают за других людей. За отца, мать, за всю семью. Сопровождающий…

— Ничего такого на рейсе восемьдесят не было. Так вот, от стойки пассажиры направляются к посадочной галерее. Они и ручная кладь проходят электронный контроль. Мы можем даже досмотреть ручную кладь, потому что контроль ведется в присутствии полиции. Поэтому я уверен, что эта версия ФБР — полная чушь. Никто не мог попасть в самолет с радиопередатчиком. Этого человека задержали бы.

— Они говорят, что радиопередатчик можно замаскировать, к примеру, под слуховой аппарат.

— О боже!

— За теми, кто настроен на волну преступности, не угонишься. Особенно за фибби.

— Хорошо. Затем пассажиры подходят к контрольному пункту. Они показывают билеты и паспорта. Наш представитель должен убедиться, что в паспортах фотографии именно тех людей, которые их предъявляют, а имя и фамилия в паспорте совпадают с именем и фамилией в билете. Он отрывает от билета корешок с фамилией пассажира. Дает пассажиру посадочный талон с указанием его места в салоне самолета. Так вот, инспектор, наш сотрудник на контрольном пункте собрал корешки всех билетов, проданных на рейс восемьдесят. Все до единого.

— Понятно. И каждый мог зарезервировать себе особое место, не так ли?

— Да. Многие зарезервировали. Когда покупали билеты и когда регистрировались на рейс. Вы понимаете, кто-то путешествует вместе. Кому-то нравится сидеть на крыле, а кому-то — перед ним. Кто-то хочет расположиться поближе к туалетам.

— За стойку электронного контроля, в посадочную галерею проходят не только пассажиры, но и другие люди? — спросил Флинн.

— Они не должны проходить, но проходят, — признал Киркман.

— Люди никогда не делают то, что должны, — заметил Флинн. — Это проклятие большинства из них.

— Посадочные талоны забирают у пассажиров в одном из двух мест: или стюардесса у самолетного люка, или стюард на входе в телескопический трап.

— Если талоны собирает стюардесса, они улетают с ней в Лондон?

— Нет. Она передает их стюарду перед закрытием люка.

— И где собирали посадочные талоны на этом рейсе?

— Точно сказать не могу, но думаю, что у входа в телескопический трап. У стюардесс и так хватало забот. Перед трансатлантическим рейсом люди всегда нервничают, а особенно в столь поздний час.

— Значит, стюардесса скорее всего посадочных талонов не видела?

— Скорее всего нет.

— А по головам пассажиров считали? Иногда такое случается.

— Не на этом рейсе. Зачем? Самолеты из других городов прибыли в Бостон задолго до вылета. Я хочу сказать, инспектор, что все посадочные талоны на рейс восемьдесят находятся у нас. Ровно сто десять талонов.

— Значит, по головам не считали.

— Посадочные талоны — это посадочные талоны, инспектор.

— Интересное наблюдение. Мистер Киркман, еще один вопрос. Вы несколько раз упоминали, что ту ночь провели в аэропорту, то есть посадка пассажиров на рейс восемьдесят и взлет самолета пришлись на вашу смену.

Назад Дальше