— Именно. Такая уж у меня работа. Когда взлетает очередной самолет нашей авиакомпании, у меня всегда вырывается вздох облегчения. Я как раз выдохнул, направился в свой кабинет и тут услышал взрыв.
— Да уж, взрыв вышел громкий, — кивнул Флинн.
— Если я не упал замертво в тот момент, значит, умру естественной смертью, — криво усмехнулся Киркман.
— Загадывать не стоит, — посоветовал ему Флинн. — Как знать, что нас ждет впереди? Но скажите мне, вы, часом, не обратили внимание на троих мужчин, которые путешествовали вместе, возможно, одетых в темные деловые костюмы? Может, они даже показались вам иностранцами. Фамилии их Бартлетт, Карсон и Эбботт?
Киркман взглянул на список пассажиров рейса восемьдесят.
— Эбботт, Бартлетт и Карсон, похоже, путешествовали вместе. Но они не иностранцы.
— Я знаю. Но вы обратили на них внимание?
— Раз уж вы спрашиваете, я скажу, что обратил. Я помню троих мужчин в темных деловых костюмах. Вели они себя очень тихо, держались в стороне от остальных пассажиров… особенно от пассажиров из Сан-Франциско.
— Почему именно от них?
— Видите ли, они летели большой компанией на какое-то театральное сборище, все друг друга знали, выпили по пути в Бостон. А когда они узнали, что с ними полетит Дэрил Коновер, великий английский актер, так просто обезумели от счастья. Нет, конечно, ничего плохого они не делали. Устроили ему восторженный прием. Он действительно знаменитость.
— И как отреагировала знаменитость?
— Достаточно терпимо. Сначала, правда, Коновер рассердился. Буркнул что-то вроде: «Я очень устал. Вас не затруднит оставить меня в покое?» Они, конечно, не отставали. Тогда Коновер спросил стюарда, не сможет ли тот незамедлительно провести его в салон самолета.
— То есть он хотел попасть в самолет раньше остальных?
— Да.
— Ему разрешили?
— Да. Я сам провел его в салон первого класса. Он сказал, что нам следовало сделать это раньше. И был прав. Действительно следовало. Вы понимаете, знаменитости требуют особого внимания. Другие люди часто им досаждают. А они имеют право на то, чтобы их оставили в покое. Обычно таких, как Дэрил Коновер, мы проводим на борт самолета через зал VIP.[11] Так проще и нам, и им.
— Так почему Коновера сразу не провели на борт самолета?
— Не знаю. Наверное, он приехал поздно и сразу пошел в посадочную галерею.
— Билет он выкупил заранее?
— Нет. Я видел, как он оплачивал билет в аэропорту.
— А как насчет Перси Липера?
— Не знаю я никакого Перси Липера.
— Он только что стал чемпионом мира в среднем весе.
— А, вот вы о ком. Да, боксер на борту был. С расквашенным носом. Перси Липер? Я подумал, что мы с ним наплачемся.
— Почему?
— Очень уж он был возбужденный.
— Выпил?
— Нет. Сначала я подумал, что он пьян. Даже отобрал у него банку с пивом. Нет, он просто не мог стоять на месте. Пританцовывал и обнимал парня, который летел с ним.
— Вы отобрали банку пива у чемпиона по боксу?
Киркман улыбнулся.
— Есть чем похвалиться, а? Если б я знал, что он — чемпион, подумал бы дважды, прежде чем подходить к нему.
— Он крепко набрался?
— Да нет. Наверное, просто радовался жизни. Еще он произнес какое-то странное слово. Вроде бы не к месту помянул пепперминт.[12] Почему он вспомнил жвачку — не знаю.
Рука Киркмана, лежащая на столе, сжалась в кулак.
— Господи, а ведь все эти люди уже мертвы.
Глава 15
— Нет, не «то честный дух, скажу вам прямо»,[13] а «то это честный дух, скажу вам прямо!»
Актеры на сцене повернулись к человеку, который орал, сидя в кресле у центрального прохода пустого темного зала.
— И до этого. Не «Куда идешь? Я дальше не пойду», а «Куда ведешь? Я дальше не пойду».
— Послушай, Бейрд, — обратился к нему со сцены режиссер, мужчина в очках, с текстом «Гамлета» в руке.
— Нет у Шекспира «как надо, на моем мече, как надо». У Шекспира «как должно, на моем мече, как должно».
— Бейрд, а может, ты все-таки доверишься мне?
— Нет, хрен тебе, нет!
— Бейрд, прислушайся к голосу разума. Ты попросил меня прилететь из Чикаго, чтобы порепетировать с Родди.
— Он же не знает роли!
— Господи, Бейрд, а чего ты ждал? — спросил Родди, для которого решался вопрос, быть ему или не быть Гамлетом. — В прошлое воскресенье я играл в «Музыканте» в Майами.
— Мне на это насрать! — бесновался Бейрд Хастингс в темном зале. — Ты не можешь научить его произносить правильный текст, Тони!
— Давай все делать по порядку, хорошо, Бейрд? Первым делом ему надо освоиться на сцене. Эта сцена больше той, на которой он работал раньше.
— Это все разговоры, — пробормотал Хастингс. — Я хочу, чтобы вечером он играл в спектакле!
Режиссер сочувственно взглянул на будущую звезду, прежде чем вновь обратиться к продюсеру.
— Это невозможно, Бейрд. Тебе вновь придется использовать дублера Коновера. Или закрыться на несколько дней.
— Я не собираюсь использовать этого гребаного дублера! Вчерашний спектакль он провалил! Род, ты говорил мне, что играл Гамлета в прошлом году. Я знаю, что играл!
— Играл, Бейрд. В Толедо, Давенпорте, Батте. Прошлой весной. Год тому назад!
— Он войдет в роль, Бейрд, — пришел на помощь Роду Тони. — Через несколько дней. На эти дни тебе лучше закрыть спектакль.
— Я не могу его закрыть. Если я закрою его на несколько дней, то на спектакле можно ставить крест. Если вы, парни, хотите работать, занавес должен подняться и сегодня. А как он поднимется, если этот болван не знает слов?
— Не знаю, но зато могу спеть «Семьдесят шесть тромбонов», — огрызнулся Род.
— Дай нам возможность спокойно поработать, Бейрд. Выйди из зала, а мы продолжим репетицию.
— «Гамлет» написан не вчера!
— Пожалуйста, Бейрд. Позволь нам порепетировать. Мы же стараемся.
Когда Бейрд Хастингс вылетел из темного зала, за ним последовал призрак Элсинора, Флинн.
Бейрд прямиком направился в маленький бар-ресторан, сел за дальний столик, крикнул официанту: «Налей мне чего-нибудь, в двойном размере! Джина мне! Смешай мне мартини!»
— Принести вам ленч, мистер Хастингс?
— Только в том случае, если ты сможешь сыграть Гамлета.
— Разумеется, я смогу сыграть Гамлета, — ответил официант.
Флинн стоял в полумраке бара-ресторана рядом со столиком Хастингса.
— Святой боже! — Хастингс вытаращился на него. — Это же король Датский. Явился мне, не Гамлету.
— Вообще-то я инспектор Флинн. Пришел задать вам пару вопросов. Касательно смерти Дэрила Коновера.
— А, так ты — призрак Дэрила Коновера.
— В определенном смысле меня можно назвать и призраком, — Флинн с трудом втиснулся за маленький столик.
— А в чем вопрос? Этот сукин сын погиб в авиакатастрофе? И поделом ему. Разлетелся на мелкие кусочки. Очень жаль, что мне не довелось это увидеть. За такое зрелище я бы заплатил по высшему разряду. Хочешь выпить? А роль Гамлета, ты, случайно, не знаешь?
— Нет, но зато могу спеть «Семьдесят шесть тромбонов».
Бейрд Хастингс пристально всмотрелся в него.
— Ты был в зале? Смешно, не правда ли? «Не знаю, но зато могу спеть „Семьдесят шесть тромбонов“». И я пытаюсь ввести его в «Гамлета». Сегодня! Господи, я сейчас разрыдаюсь.
Чтобы легче было смеяться, оба крупных мужчины отшвырнули от себя маленький столик.
— Так это вы взорвали сто восемнадцать человек в ночь с понедельника на вторник? — все еще смеясь, спросил Флинн.
— А сейчас ты спросишь… — Хастингс чуть ли не покатывался от смеха, — что я делал во вторник?
— Точнее, во вторник утром. А что вы делали сегодня?
— Нет, нет, сначала я должен ответить, что я делал во вторник. Мой ответ: «Во вторник я отдыхал». Забавно?
— Да, если вы на грани нервного срыва.
Официант принес полный стакан. Хастингс схватил его, но пить не стал.
— Вы — второй, — заметил Флинн, вспомнив Баумберга.
— В понедельник мы показали «Гамлета», — ровным, спокойным голосом продолжил Хастингс. — В Колониальном театре. В Бостоне.
— И вы поругались с Коновером.
— Как, вы сказали, вас зовут?
— Флинн. Инспектор Флинн.
— В день такой большой премьеры вы одновременно и очень возбуждены, и выжаты, как лимон. Потому что все ресурсы, физические, духовные, интеллектуальные, ушли на подготовку. В день премьеры все всех ненавидят. Понимаете?
— Понимаю.
— Вот почему пить в этот день нельзя. Иначе котел может взорваться.
— Понятно.
— Вот почему я вышел из себя, когда увидел, что Коновер после обеда выпивает в гримерной со своими друзьями. Я этого просто не ожидал. Тем более от великого английского актера. Но, наверное, он знал, что делает. Все-таки профессионал. Просто я этого не ожидал. И, конечно, сам был на пределе.
— Естественно.
— Первый акт прошел блестяще. Моя мечта становилась реальностью. Дэрил Коновер, играющий Гамлета в спектакле Бейрда Хастингса. Да, он был великолепен. В перерыве я попытался выразить ему свою признательность. И извиниться. Я сказал, что налетел на него только потому, что более молодые актеры, не профессионалы, которые тоже нервничали перед премьерой, видели, как он выпивал, и могли последовать его примеру. Сказал, как много значит для меня его согласие сыграть Галета. И допустил ошибку, сказав, что в постановку я вложил все свои деньги.
— Это была ошибка?
— Он сразу насторожился. Подумал, что я ставлю спектакль в долг.
— Этого я не понимаю.
— Это означает, что продюсер отдает все, что у него есть, в залог, чтобы гарантировать страховые выплаты членов профсоюзов. А за все остальное он расплачивается взятыми ссудами и деньгами, полученными от сборов. Он даже платит проценты по ссудам из тех денег, что получены от зрителей. Вникаете?
— Нет.
— Это означает, что каждый доллар, попадающий в кассу, немедленно уходит через дверь черного хода, обеспечивая бесперебойную работу шоу. Это означает, что у постановки нет серьезной материальной базы. Даже жалованье актерам и то платится из денег зрителей.
— И что?
— А то, инспектор, что таким образом продюсер финансирует новую, низкобюджетную пьесу с тремя действующими лицами и постоянными декорациями. Так не ставят шекспировскую пьесу с Дэрилом Коновером в главной роли.
— Он вас в этом обвинил?
— Да.
— И?
— Все так. — Хастингс осушил стакан. — Он сказал правду.
— Ясно. Вы не обеспечили надлежащего финансирования для вашего «Гамлета».
— Я мог бы. Но не стал. Что-то на меня нашло. Я хотел, чтобы это была моя антреприза. Только моя. Вот я и допустил главную продюсерскую ошибку. Не позаботился о финансовом тыле. Все потому, что я верил в себя. И в Дэрила Коновера.
— Как я понимаю, вы учитывали и мастерство мистера Шекспира.
— Он вышел из себя. Взорвался! Почему ему не сказали раньше? Если б я сказал, он никогда бы не согласился работать у меня. Его обманули, обвели вокруг пальца, уничтожили. Он не сможет заплатить английских налогов. Он не может работать в таких условиях, но не может и не работать. И уж конечно, он не может работать в Америке за так. Я уже подумал, что во втором действии мы его на сцене не увидим.
— Но он вышел.
— И сыграл великолепно. Дэрил Коновер был великим актером. Да упокоит Господь его душу! Однако, инспектор, между вторым и третьим действиями он забронировал билет в Лондон.
— Вы это знали?
— Он оставил дверь в гримерную открытой, когда звонил в авиакомпанию. Он не делал из этого тайны. За кулисами все гудело. Я знал.
Хастингс подождал, пока официант принесет ему второй стакан.
— Третий акт он отыграл бесподобно. Просто бесподобно. Его вызывали несчетное число раз. За сценой я попытался урезонить его, говорил, что он разоряет не только меня, лишает средств к существованию всех, кто связан с этой постановкой. Я сказал ему, что премьера удалась и теперь нам не о чем беспокоиться. Во всяком случае, с финансами все будет в порядке. И через три недели мы, как и намечалось, переберемся в Нью-Йорк. Он же ушел в себя. Так злился, что у него посерело лицо. Лишился дара речи. Захлопнул передо мной три двери.
— Вы не смогли удержать его на земле, поэтому взорвали самолет, так?
— Я знал, что он улетает, инспектор, но понятия не имел, каким рейсом.
— Выяснить это — пара пустяков. Как, по-вашему, сколько самолетов улетают из Бостона в Лондон в три часа ночи?
Хастингс взялся за второй стакан.
— Забавно. До этого момента я как-то не думал, что могу оказаться на скамье подсудимых.
— Как главный подозреваемый.
— Инспектор, позвольте спросить: как я, Бейрд Хастингс, мог взорвать самолет?
— Позвольте вам ответить, Бейрд Хастингс. Во-первых, вас зовут Роберт Каллен Хастингс. Под этим именем вы служили в армии Соединенных Штатов. И, позвольте вам напомнить, армия Соединенных Штатов готовила из вас сапера-подрывника.
— Боже мой!
— Бог тут ни при чем, а вот Коки приложил к этому руку.
— Так вы знаете, что в армии я был сапером-подрывником.
— Да. Выпейте. Это еще не все.
— Однако как я мог взорвать самолет?
— Сев в машину, как только стало ясно, что с Коновером договориться не удастся, поехать домой, на Беверли-Фармз, взять динамит, который вы купили, чтобы что-то взорвать на вашем участке…
— Боже мой!
— Нет, нет, об этом мне тоже сообщил Коки. Потом вы собрали бомбу, отвезли ее в аэропорт Логана, времени на это у вас было предостаточно… и подложили ее в грузовой отсек самолета, вылетающего рейсом восемьдесят в Лондон.
— Инспектор, перестаньте! Служба безопасности в аэропортах сейчас куда как надежнее, чем прежде. Вы же не можете сказать…
— Я могу сказать, что кто-то подложил бомбу в самолет. И вам не убедить меня, что Бейрду Хастингсу, театральному продюсеру, не под силу переодеться сотрудником какой-нибудь из наземных служб и спокойно подобраться к заднему правому грузовому отсеку этого злосчастного самолета!
— Господи!
— Да нет же, Коки!
— Напрасно вы так думаете, инспектор. У меня не хватило бы духу. Вы шутите? Убить сотню человек?
— Для вас все рухнуло, Роберт Каллен Хастингс. Каким-то образом вам удалось стать театральным продюсером, заполучить на роль Гамлета самого Дэрила Коновера, но вы упустили свой шанс! Вы сказали, что состояние у вас было ужасное. Вы сказали, что многое отдали бы за то, чтобы посмотреть, как Дэрила Коновера разорвет в клочья. Вы это видели, Роберт Хастингс! Стояли у окна аэропорта Логана и наблюдали!
Хастингс оглядел бар-ресторан. Флинн говорил очень убедительно, но тихо.
— Это же несерьезно, инспектор.
— У вас был мотив. Этот человек разорил вас.
— Но за это не убивают сотню невинных людей.
— А, вы про это… Если б вы не любили драму, то не нашли бы свое призвание в этом бизнесе.
— Все, кто связан с театром, — психи, так?
— Эффект для вас — не пустой звук.
— Инспектор, вы же говорите об убийстве, массовом убийстве.
— Далее, у вас были необходимые средства. Динамит.
— Да нет же. Я его использовал.
— Я предполагал, что услышу от вас эти слова. Я уверен, что ни один эксперт в мире, включая и вас, не сможет доказать, что вы использовали весь купленный динамит. Так ведь? Одна или две шашки наверняка лежат в вашем сарае.
Даже в полумраке бара-ресторана Флинн заметил, что лицо Хастингса побледнело, как мел.
— Далее, у вас есть необходимые навыки. Смастерить бомбу для вас проще простого.
— Инспектор, прошло двадцать пять лет. Двадцать пять. Я двадцать пять лет не касался взрывчатых веществ.
— Однако вы верили в свои силы, когда пошли в магазин и купили динамит, чтобы что-то взорвать в своем дворе.