Это было 10 ноября, а 13-го я уже был вознагражден за все мучения, кои претерпел. Был дан бал в доме доньи Исабель. Вот там-то было весело! Кажется, испанцы всецело отдаются и скорби, и радости, и все чувства у них проявляются в крайнем выражении.
Когда же Совет найдет время объявить окончательный приговор нашему делу? Разумеется, я не считаю время, проведенное в Испании, потраченным впустую, но меня тяготит неопределенное положение. К тому же я должен дать ответ нашим возможным компаньонам. Нельзя ли повлиять на Совет через короля? Я не смею торопить ни вас, ни, тем более, Его величество, но как только я вспоминаю, что вот уж шесть месяцев никто не может принять никакого решения по столь несложному вопросу, то все во мне восстает против подобной волокиты.
Простите мне мою настойчивость.
Преданный вам всецело,
Сен-Пьер.
Письмо Сен-Пьера Эрве Констану.
В Париж. 20 ноября 1764г.
Мой дорогой Эрве!
Ты спрашиваешь, как идут мои дела? Они недвижимы, как воздух Испании. Я перестал даже думать о них и пребываю в праздности, а потому весьма собой недоволен. Но во всем есть хорошая сторона: если мое предприятие не увенчается успехом, я скоро вернусь домой. Видишь, мой милый, я становлюсь приверженцем Панглоса.
Большую часть времени я провожу теперь в библиотеке моего друга маркиза дЭскилаче, который любезно предоставил ее в мое распоряжение. Здесь можно найти все, кроме, пожалуй, книг Вольтера, которого Инквизиция на дух не переносит, и труды которого в этой стране под запретом.
Я написал слово "друг" и подумал о том, какое место этот юноша занимает в моем сердце. Весьма малое, если быть честным. Мы связаны определенными событиями, не будь которых, никогда бы не сошлись близко. Жизнь свела нас помимо нашей воли и так же, помимо нашей воли, наложила обязательства, коими порядочный человек пренебречь не может. Другое дело дружба по велению сердца. Я сравниваю тебя и маркиза - вы ведь примерно одного возраста - и вижу абсолютную несхожесть ваших характеров и устремлений. И я благодарю Бога за то, что могу говорить с тобой так откровенно, без оглядки, что я могу поведать тебе без стеснения все мысли, которые приходят мне голову, все чувства, которые меня волнуют. Теперь, когда ты так далеко, я часто ловлю себя на том, что спрашиваю невольно, что бы подумал об этом мой Эрве? как оценил бы он того или иного человека? как бы он повел себя при тех или иных обстоятельствах? И часто этот мысленный диалог с тобой приводит меня к правильным решениям.
Ты просишь меня рассказать тебе о корриде. Не думаю, что вполне могу удовлетворить твое любопытство, поскольку сам наблюдал это зрелище лишь однажды. Коррида - неотъемлемая часть жизни испанца, невзирая на то, к какому сословию он принадлежит, сколько денег в его кошельке и каков род его занятий. На представление собирается весь город; те, кто не смог попасть в число зрителей, толпятся возле арены, вокруг которой цыгане и торговцы располагают свои палатки. Все ярко и празднично, как во время маскарада, и забываешь о том, что все эти люди пришли посмотреть на кровь и смерть. Матадор здесь весьма уважаемая личность: если он на волне успеха, то его принимают в лучших домах и даже почитают за честь числить его в друзьях. Обычно эти люди очень религиозны или суеверны, а скорее, что и то и другое. Меня познакомили с одним из них, и, признаюсь, он произвел на меня глубокое впечатление. Постоянный риск быть поднятым на бычьи рога на глазах у публики привил этому человеку стойкое презрение ко всему, что лежит за пределами арены. Разумеется, его волнуют слава и почет, что ему оказывают, но думаю, не будь этого, он продолжал бы заниматься своим ремеслом, которое все здесь именуют искусством.
Перед началом поединка происходит самое интересное - сначала все участники проходят вдоль арены красочным шествием. Затем матадор витиевато посвящает свою будущую победу одной из присутствующих дам. Сам бой больше будоражит нервы, нежели воображение. Он ведется по строгим законам, известным каждому испанцу, но оставшимся мне непонятными. Если побеждает человек, с арены выволакивают тушу убитого быка, если животное оказывается проворнее и сильнее своего соперника, то уносят матадора, а быка добивают общими усилиями участники корриды. В том или другом случае поощрительные крики публики не умолкают ни на секунду. Этот кровавый спектакль всецело поглощает внимание зрителей. Мы сидели в закрытой ложе, и я наблюдал, как горят глаза женщин, устремленные на арену: если уж дамы теряют разум, что говорить о мужчинах! Даже донья Исабель, женщина, владеющая собой совершенно, в чем я имел возможность убедиться неоднократно, громко кричала, требуя от тореадора последнего удара. Все ее существо, казалось, жаждало крови, и я ужаснулся при мысли о том, какие дикие страсти живут в этом сердце.
Вот, друг мой, описание, которое я способен тебе предложить. Если ты найдешь его скуповатым, то не взыщи: лучшего дать не смогу, поскольку моей природе это представление противно, да и тебе, думаю, оно не пришлось бы по вкусу.
Как поживает твоя чудесная Лизетта? О чем толкуют в Париже? Кто нынче в моде? Проведя полгода вдали от родных и друзей, я чувствую себя одиноким, и лишь письма позволяют беседовать с теми, кто дорог сердцу.
Пиши же почаще, мой дорогой Эрве.
Твой Шарль.
Письмо Сен-Пьера графу де Оссону.
В Мадрид. 27 ноября 1764г.
Господин граф,
Я просто сражен известием о гибели герцога де Урбана! Я испытывал горячую симпатию к этому человеку, невзирая на те поступки, которые можно было вменить ему в вину. Герцог был не лишен известного благородства, а что касается свойств его ума, то многие должны сожалеть об утрате столь блестящего собеседника.
Как жаль, что рука убийцы нанесла смертельный удар в тот самый момент, когда герцог был так близок к осуществлению своих желаний! Ведь промедли злодей хоть минуту, наш друг стоял бы уже на палубе французского корабля! Как переменчива Фортуна! Как жестока судьба! Вы пишете, что герцог сам стал причиною своего несчастья - возможно, вы и правы. Но разве можно найти утешение в подобном рассуждении? Разве оно не служит оправданием убийству?
Думаю, нет среди нас человека, коему не в чем было бы упрекнуть себя. И немногое из того, что тяготит совесть, легко исправить. Иное - просто невозможно, как ни печально это сознавать. Надеждой для нас является намерение не совершать подобных ошибок в будущем, и само будущее служит залогом искупления грехов. Но человек - создание легкомысленное и замечу, что наше легкомыслие - плод нашей свободы, которую мы считаем своей привилегией.
Надеюсь, г-н граф, что вы не усмотрите в моих словах ничего для себя обидного. Я оплакиваю не предателя своей родины, ни шпиона, а человека.
Возможно ли теперь, чтобы Совет принял благоприятное решение по нашему делу? Согласен, что нам не следует опускать руки, но смерть герцога показывает, что кто-то был уведомлен о его действиях, а значит, тень может пасть и на вас, посланника Франции. Не подорвет ли это доверие к вам короля? Надеюсь, что такого не случиться.
Я искренне желаю, чтобы вы, г-н посол, оставались на своем посту так долго, как того требуют интересы Франции и ваши.
Преданный вам
Сен-Пьер.
Записка Сен-Пьера маркизе де ла Крус.
29 ноября 1764г.
Моя добрая Жюли!
Ты боишься, что я не успею придти до полуночи? Признайся, что я самый пунктуальный любовник на свете. Разве я хоть раз опоздал к условному сроку? Правда, заслуга в этом более твоя собственная, нежели моя - как можно медлить в погоне за наслаждением?!
Я только напишу письмо отцу, чтобы успеть отправить его с вечерней корреспонденцией, и поспешу к тебе.
Твой Шарло.
Письмо Сен-Пьера к отцу.
В Париж. 29 ноября 1764г.
Дорогой отец!
Рад узнать, что вы здоровы и в ладу с собой. Это самая приятная новость для меня за последние дни.
Все здесь так запутанно! Даже моя подруга, которую я люблю всем сердцем, устроила мне сцену ревности. Если бы я лишился и этого утешения - ее расположения ко мне, то пришлось бы бежать из Севильи. К счастью, моя красавица простила меня. Как тяжело было бы переносить ревность, если б она не была вызвана любовью!
Третьего дня я имел прелюбопытный разговор с доном Робиу, кастильцем по происхождению, о котором я как-то писал вам в связи со смертью севильского алькальда. Происшествие это постоянно напоминает о себе, ибо многие беды стали его последствием.
Собственно, темой нашей беседы была коммерция. Дон Робиу же свел ее к тому, что его больше всего волнует, а именно к торговле черными рабами, привозимыми в Севилью. Поскольку я не слишком сведущ в торговле людьми, ибо был намерен заняться здесь покупкой зерна и продажей хлеба, я мог лишь вежливо поддерживать беседу. Мое убеждение состояло в том, что эта торговля показывает наше превосходство над неграми, у которых мы покупаем домашних рабов, ибо тот, кто терпит над собой господина, достоин иметь его.
- Нас упрекают за эти покупки, но народ, который продает своих детей, заслуживает большего осуждения, чем тот, кто покупает их, - сказал я.
Дон Робиу возразил мне, что испанцы зачастую обманывают негров, суля им счастливую жизнь вдали от родины, а еще чаще людей увозят насильно.
Мы спорили довольно горячо, но все же не выходя из тона светского разговора до тех пор, пока не было упомянуто имя алькальда де Алава. Тут дон Робиу пришел в совершенное бешенство и высказался в адрес покойника такими словами, какие не должны были бы осквернять уста благородного идальго.
- Возможно ли, что бы вы так ненавидели человека, который уже никому не сможет причинить зла, - спросил я.
- Я сделал все возможное, чтобы этот развратный негодяй не осквернял землю своими непотребствами! И не жалею ни о чем, что я говорил или предпринимал против него! Его смерть спасла его от расплаты за многие преступления. Если бы не обстоятельства, он принужден был бы предстать перед суровым и справедливым судом.
- Некоторые полагают, что алькальд был убит...
- Несомненно, так оно и было. И его палач исполнил чаяния многих.
- Но кто был его палачом?
- Это мне неизвестно, - отвечал дон Робиу.
Дорогой отец, я все более склоняюсь к мысли, что убийцей алькальда стал один из тех людей, с кем я вынужден проводить здесь столько времени и кто называет себя моими друзьями. Мне становится не по себе в этой милой компании. И все же никто не похож на злодея. Жаль, что я не обладаю талантами покойного Задига, чтобы раскрыть этот секрет.
Морально невозможно, чтобы дурного человека не распознали, а как только против него возникло подозрение, он неизбежно почувствует, что стал предметом презрения и ужаса. И это заставит его снова действовать, чего я, собственно, и опасаюсь. Правда, тогда он выдаст себя, но избавь нас Господь от новых потрясений.
Вот чем заняты мысли вашего сына, который, не имея собственных дел, вынужден заниматься чужими.
В остальном же все превосходно. Я много развлекаюсь, читаю и даже пробую изучать испанский язык, поскольку моих знаний недостаточно для того, например, чтобы понимать высокую поэзию. Я также могу сообщить вам, что вполне здоров, а что касается погоды, то хотя эту пору года и здесь называют зимою, но трава зелена по-прежнему и зрелые апельсины еще отягчают ветви деревьев.
Прощайте же, милый отец.
Неизменно любящий вас сын
Шарль.
Записка Сен-Пьера дону Фабрисио Армин.
29 ноября 1764г.
Дорогой дон Фабрисио!
Разумеется, я ничего не имею против того, чтобы отужинать с вами и послушать ваших музыкантов, более того, я был бы счастлив провести вечер в столь изысканном обществе, но дела, коих я не могу отложить, призывают меня в другое место.
Примите мои извинения.
Сен-Пьер.
Письмо Сен-Пьера графу де Оссону.
В Мадрид. 30 ноября 1764г.
Любезный граф,
Я умоляю вас о помощи! История, в которую меня здесь втянули, заслуживает более подробного изложения, но у меня есть лишь несколько минут, предоставленных мне моими тюремщиками, поэтому я буду краток.
Вчера ночью, возвращаясь от маркизы де ла Крус, которая живет у церкви Сан Хуан де ла Пальма, я шел мимо Дома Дуэний по темной улице, довольно мрачной и абсолютно безлюдной. Следует сказать, что я хожу этой дорогой регулярно. Вчера на этой улице я стал свидетелем ужасающей трагедии. Я услышал крики и зов о помощи и поспешил к тому месту, откуда они доносились. Я увидел маркиза дЭскилаче, лежащего в луже крови. Раны на его груди были настолько серьезны, что бедный юноша скончался у меня на руках, не успев назвать имя своего убийцы. На шум прибежали солдаты и вот я арестован, то ли как свидетель, то ли как предполагаемый убийца. Но вам ведь знакомо испанское правосудие - здесь могут держать человека под замком годами без приговора, а потом попросту позабыть о нем. В любом случае, боюсь, что без вашей помощи мне придется провести здесь много дней. Я был уже допрошен и рассказал то немногое, что знал. Уверяю вас, что, будучи отпущен на свободу, я приложу все усилия, чтобы разыскать злодея.
Прошу вас напомнить здешним властям, что я являюсь подданным французского короля и личным другом маркиза дЭскилаче, что у меня не было никаких причин желать ему смерти, и что, наконец, дела, которые я веду в Испании, известны Карлу III и министрам.
Это письмо я посылаю через дона Робиу, великодушно навестившего меня. Я также передаю с ним письмо маркизе де ла Крус, в котором прошу ее никоим образом не объявлять о моем визите к ней, поскольку эта огласка может ей повредить, а моей участи не облегчит.
Остаюсь преданным вам.
Сен-Пьер.
Записка Сен-Пьера донье Хосефе.
30 ноября 1764г.
Простите, что осмеливаюсь писать к вам в этот день скорби. Оправданием мне служит лишь то, что я скорблю вместе с вами. У меня нет слов, которые могли бы осушить слезы, льющиеся из ваших прекрасных глаз, позвольте же мне разделить ваше горе.
Несмотря на то, что я нахожусь в заключении и, возможно, мне будет предъявлено обвинение в ужасном поступке, которого я не совершал, я надеюсь всем сердцем, что вы не допускаете мысли о моей виновности. Ваше доверие более важно для меня, нежели доверие судий, от коих зависит моя жизнь.
Ваш Сен-Пьер.
Письмо Сен-Пьера г-ну Манюэлю Лопесу.
3 декабря 1764г.
Господин Лопес,
Поскольку вы являетесь начальником тюрьмы, в которой я имею несчастье пребывать без какого-то либо обвинения, мне предъявленного, надеюсь, что вы соблаговолите выслушать меня. Все подробности происшедшего в ночь с 29 на 30 ноября я сообщил вам, не утаив ничего. На допросах я уже имел возможность свидетельствовать о своей невиновности, и я отнюдь не намерен попусту тратить ваше время, вновь пускаясь в объяснения. Однако я знаю, что пока настоящий виновник не будет найден, ни вы, ни я не сможем чувствовать себя удовлетворенными состоянием данного дела. Поэтому прошу вас вникнуть в ход моих рассуждений.