Носилки занесли в здание медицинского центра, и фургон укатил прочь. Толпа тут же начала расходиться по домам. Представление окончилось.
— Черт, да он же совсем еще мальчишка. Подросток, — проговорил расстроенный Даниэль.
Коринна лишь пожала плечами.
— Обыденная жизнь Химмельсталя. Хуже всего то, что к ней привыкаешь. Поначалу я думала, как же это ужасно. Теперь только и радуюсь, что жертвой оказалась не я. Еще начинаю волноваться, к чему может привести произошедшее кровопролитие. Будет ли кто-нибудь жаждать мести. Порой подобные события запускают настоящую цепную реакцию насилия. Хотя вот этот случай, скорее всего, обычное изнасилование. За ним ничего не последует.
Даниэль сжал кулаки.
— Я сваливаю отсюда, — прохрипел он. — Это хуже сумасшедшего дома. Хуже тюрьмы. Завтра же поговорю с доктором Фишером.
— Попытка не пытка. Спасибо за ужин, кстати. Уж и не помню, когда в ресторане была. Одной ходить не в радость, а компанию составить мне было некому.
— Я провожу тебя домой.
— Ты вовсе не обязан.
— Нет, обязан. Нечего тебе идти в деревню одной.
— Если будешь меня провожать, то потом придется возвращаться одному. Лучше мне сейчас пойти, пока в деревню направляются и другие. Так я буду не одна. Спокойной ночи, и спасибо за вечер.
Коринна торопливо обняла его и поспешила за спускающейся по склону группой людей. Оказавшись в нескольких метрах от них, она замедлилась и дальше так и держалась за ними на благоразумном расстоянии. Какая же она смелая, подумал Даниэль, глядя ей вслед.
— Сходили вдвоем в ресторан? Умно.
Он повернулся и увидел Саманту, стоящую возле кустов с сигаретой. Вероятно, она находилась там уже некоторое время, но из-за скопления народа он ее и не заметил. Теперь же только одна Саманта и осталась.
На этот раз она обошлась без косметики и была одета в широкие джинсы и спортивную куртку из полиэфира. Со своей короткой стрижкой она здорово смахивала на подростка, поджидающего на углу свою компанию.
— Что ты сказала?
— Я сказала, что с твоей стороны было весьма осмотрительно выбрать ресторан. Избегаешь пивную, так ведь? Я бы тоже не стала пить пиво, если подает его она.
— Кто?
Саманта глубоко затянулась сигаретой и лукаво уставилась на Даниэля сквозь облако дыма. Запрокинула голову, наигранно выставила локоть и покачала рукой. Наконец медленно произнесла:
— Дзинь-дзинь.
Коринна по-прежнему продолжала выступать в образе пастушки, однако Даниэль уже какое-то время не появлялся на ее представлениях. Он подумал о ее подтянутом, мускулистом теле и молниеносной реакции во время ударов по груше. Ее тайной сильной стороне, столь далекой от издевательской пародии Саманты.
Он повернулся было к женщине спиной, чтобы направиться в коттедж, но вдруг передумал. Внезапно его разобрало любопытство, и он не смог удержаться от вопроса:
— А почему ты не стала бы пить пиво, которое она подает?
— Из-за того, что она сделала.
— И что она сделала?
— Так ты не знаешь?
Саманта прислонилась к фонарному столбу, уставилась в темноту и напустила на себя глубокомысленный вид.
— Хм. Может, мне и не стоит говорить тебе. Ну а вдруг разрушу твой идиллический образ маленькой пастушки?
Даниэль понял, что у нее так и чешется язык все рассказать, и просто стал ждать.
— Ладно, — действительно не выдержала Саманта. — Она травила младенцев.
— Врешь.
— Она работала детской медсестрой. Что-то добавляла в их бутылочки.
— Не работала она никакой медсестрой. Она была актрисой.
— Сначала да. Потом как-то раз забеременела, у нее произошел выкидыш, и после этого забеременеть у нее уже не получалось. Тогда-то она и свихнулась на младенцах. Устроилась в родильное отделение. Работала там в сверхурочное время. Вязала одеяльца и одежду для малышей. Только там и торчала, даже на выходные не уходила. А когда дети начали дохнуть как мухи, началось расследование. Она успела отравить девятерых младенцев, прежде чем ее поймали.
Даниэль сглотнул. Ему вспомнились слова Коринны, что больше всего в долине ей недостает детей.
— Но какого хера? — пожала плечами Саманта. — Как там преподобный Деннис выражается в своих рассылках? «Не нам судить». Вернее и не скажешь. Ты же не осуждаешь, правда? Вот и я тоже. Только вот поданное ею пиво пить не стала бы. Это не осуждение. Всего лишь инстинкт самосохранения, чистейший и простейший, блин!
Женщина в последний раз жадно затянулась сигаретой, отбросила ее в кусты и плавно двинулась через лужайку.
42
Ветер оказался на удивление слабым. Откуда-то из-за медицинского центра доносился приглушенный металлический рокот, о происхождении которого оставалось лишь гадать, а вдалеке шумел двигатель автомобиля охранников, объезжающего долину по бесконечному кругу. Но то были единственные звуки, нарушающие тишину.
Марко не выказал никакого удивления, когда после ночного обхода Даниэль снова вышел наружу. По обыкновению привалившись к стенке своего коттеджа, он вяло поднял руку в молчаливом приветствии. Даниэль ответил ему тем же, затем быстро двинулся вниз по склону.
Пробираясь через лесок между территорией клиники и деревней, он размышлял над тем обстоятельством, что эта его прогулка чрезвычайно опасная, абсолютно излишняя да и вообще совершенно не в его духе. Запросто можно было и подождать до утра. Разговор с Коринной вовсе и не был таким уж неотложным.
Тем не менее его желание определенности — и определенности немедленной — оказалось сильнее любых страхов. Даниэль мог припомнить лишь один подобный случай в своей жизни, когда он вот так же жаждал прояснения истины. Едва лишь заподозрив, что Эмма, его бывшая жена, завела на стороне роман, он взял выходной и все утро исступленно перерывал ее ящики и обшаривал карманы, а затем выследил ее на свидании с любовником. Он помнил, сколь безрассудными и низкими представлялись ему собственные действия, но также и испытанное им лихорадочное возбуждение и, более всего остального, ощущение безотлагательности.
Пробежав трусцой по узким и слабо освещенным деревенским улочкам, Даниэль взлетел по лестнице к лофту Коринны.
— Это я, Даниэль! — прокричал он, чтобы не напугать девушку стуком.
Когда Коринна в конце концов открыла дверь, по лицу у нее сбегали влажные дорожки, будто она плакала. Затем, однако, до него дошло, что это пот, а нахмуренный лоб выражает раздражение по поводу прерванной тренировки. На ней были только шорты да майка, из колонок раздавалась латиноамериканская музыка, а под мышкой девушка держала боксерские перчатки.
— В чем дело? Что-нибудь случилось? — бросила она.
— Нет. Просто нужно поговорить.
— Сейчас?
— Сейчас.
Коринна впустила его.
— Не подождешь десять минут?
Даниэль кивнул и уселся на диван. Отхлебнув воды из-под крана, девушка снова натянула перчатки и возобновила тренировку. Ее костюм пастушки висел на стене, выстиранный и отутюженный.
Он стал наблюдать за ее атаками на грушу. Коринна что-то ожесточенно бормотала себе под нос, словно бы разговаривая с воображаемым противником, и теперь Даниэль уже и не понимал, слезы или же пот струится по ее щекам — возможно, впрочем, и то и другое вместе. Ее освещал подвешенный к потолку прожектор, остальная же комната была погружена во тьму, не считая красных, зеленых и синих огоньков гирлянд.
У Даниэля возникло ощущение, будто его оставили в комнате, где только что завершилась вечеринка, но вот-вот должно было произойти кое-что еще. Некое незапланированное афтерпати для нескольких избранных.
Сердце у него по-прежнему заходилось после стремительного броска и необъяснимой мучительной тревоги, и мысли его вновь обратились к Эмме и последним жутким неделям их брака. Тогда он выдавливал из нее правду, словно зубную пасту из тюбика, однако, как бы сильно ни нажимал, неизменно оставалась малость, до которой ему никак было не добраться. Он выследил жену, поймал с поличным, все ей предъявил. Потом настало облегчение и боль от выясненной правды. И досада, что правда известна все-таки не вся.
На кухонной стойке стояла початая бутылка вина. Не спрашивая разрешения, Даниэль выдернул пробку, налил себе бокал и снова сел на диван. Он наконец-то немного успокоился. Вино, латиноамериканская музыка и размеренные удары по боксерской груше пригасили его взбудораженные мысли, словно пожарное покрывало. Он продолжал наблюдать битву Коринны с черным комковатым чудовищем, принимавшим каждый удар с безучастным подрагиванием. Девушка выглядела такой хрупкой и в то же время такой сильной и упорной — и еще донельзя разъяренной.
Наконец, совершенно изнуренная, она нетвердо отступила от груши и бессильно опустилась на колени. Стянула перчатки и, задыхаясь, спросила:
— Так о чем ты хотел поговорить?
— Не так сразу. Прими сначала душ.
Пока в ванной шумела вода, Даниэль ломал голову, как же ему сформулировать вопрос. Мысли его, всего лишь несколько минут назад столь четкие и ясные, словно озаренные внезапной вспышкой молнии, теперь замутились сомнениями. А когда немного погодя Коринна вышла из ванной, с ее открытым девичьим личиком, мокрыми волосами да плотно закутанная в халат, он и вовсе едва ли не позабыл, зачем явился.
— Ну так что? — потребовала она. — Появилась новая идея насчет поставок наркотиков?
— Нет.
— Тогда что же это такое важное, что не могло подождать до завтра?
Она стояла, скрестив руки на груди и слегка расставив ноги, и смотрела на него из-под мокрой и абсолютно прямой челки. Прямо маленькая девочка в слишком большом для нее халате.
Вся безотлагательность разом испарилась. И эта история с младенцами уже не имела никакого значения. Даже чудно. Но именно так Даниэль и чувствовал. Ложь ли это, правда — совершенно неважно. Если правда — что ж, наверняка то было лишь временное умопомрачение, аффект, душевная рана — во всем же остальном душа Коринны всецело здорова и прекрасна. Да ничего он не хочет знать! Ведь некоторые вещи гораздо важнее правды. Как, например, тот факт, что она единственная в Химмельстале проявила к нему дружелюбие и теплоту. И единственная, с кем он может поговорить.
Внезапно обеспокоенное выражение на лице девушки сменилось улыбкой. И в этот момент как будто щелкнули выключателем, и в ее радужках вспыхнули тысячи крошечных серебристых огоньков, все как один направленные на него. Как такое могло случиться? — поразился Даниэль. Откуда появился свет?
— Давай, говори! — настаивала Коринна. — Что такого срочного?
— А вот что, — ответил он, вставая с дивана. А потом взял в ладони ее лицо, откинул ей назад мокрые волосы и поцеловал.
Девушка отпрянула назад и вскинула руку ко рту, словно бы защищаясь.
— Нет. Нельзя, — произнесла она.
— Почему нет?
Коринна вновь скрестила руки, спрятав ладони под мышками, словно ей вдруг стало холодно, и молча отвела взгляд.
— Коринна, ты мне не доверяешь? Я тебе доверяю. Ты слышишь меня? Я. Тебе. Доверяю. Ты единственный человек, которому я здесь доверяю. И я единственный человек, которому ты можешь доверять.
А она уставилась на стену и, стиснув зубы, мотала головой, словно упрямый ребенок.
Даниэль сглотнул и упрямо продолжил:
— Я не знаю, через что тебе пришлось пройти, что ты сделала или какой ты была раньше. Но сейчас-то мы здесь, ты и я. Что бы там ни произошло раньше, это уже в прошлом, и меня это совершенно не заботит. Я люблю тебя такой, какая ты есть сейчас.
— О боже. — Коринна шмыгнула носом. — Черт. — Она быстро провела ладонью по глазам и добавила: — Я тоже тебя люблю. С того самого пикника на кладбище прокаженных.
— В таком случае кроме нашей любви другой в долине, пожалуй, и не существует, — ответил Даниэль со всей серьезностью. — Тебе это не приходило в голову?
Девушка задумалась над его словами.
— Наверно, ты прав.
Он снова приблизился к ней и прильнул к ее рту. На этот раз Коринна не отстранилась. Они смаковали друг друга, поначалу с любопытством и осторожностью, словно пробуя некое новое блюдо, а затем со все большей страстностью. Даниэль отступил и развязал поясок на халате девушке, внимательно всматриваясь ей в глаза и готовый остановиться по первому же знаку. Но она лишь смотрела на него с доверчивой улыбкой. И тогда он распахнул халат на ней и двумя пальцами нежно погладил ее по-девичьи маленькие груди. Коринна неподвижно стояла с закрытыми глазами. Соски ее отвердели, и затем она открыла глаза. Свет хлынул из них во всю силу. Опасное, едва ли не режущее сияние.
— Это невозможно, — прошептала девушка. — Этого не должно происходить.
43
В последовавшие затем недели они занимались любовью, едва лишь для этого выдавалась малейшая возможность. В квартире Коринны после тренировок. В коттедже Даниэля. Как-то раз в лесу под сосной и несколько раз в заброшенном амбаре. Осознание повсеместного присутствия врагов лишь раззадоривало их еще больше, и безжалостное окружение резко контрастировало с их обостренными чувствами, словно лед с разгоряченной кожей. В своей страстности Даниэль ощущал себя едва ли не подростком.
Вдобавок он наконец-то получил столь желанную передышку от всех этих постоянных подлаживаний и подозрений. В кои-то веки мог погрузиться в теплые объятия, довериться другим рукам. То было бегство из долины в страсть и забвение.
Он рассказывал Коринне о своем детстве с матерью и ее родителями в Упсале, о сумбурных днях рождения с Максом, об их сложных отношениях близнецов. А Коринна делилась воспоминаниями о детстве в Цюрихе, о преклонении перед отцом — альпинистом, погибшим при восхождении, когда ей было лишь тринадцать, — и еще о маленькой театральной труппе, в которой играла, и неудачном романе с женатым режиссером. О младенцах ни разу не упоминала, а Даниэль и не спрашивал.
Почти все время они проводили вместе. Каждую ночь после проверки он прокрадывался в деревню к Коринне. Любовь придала ему храбрости, и вылазки по темноте теперь были ему нипочем. А все эти шепоты во мраке перестали быть анонимными. Благодаря Коринне теперь он знал, чьи это тени и чего они хотят. Большинство из них Даниэлем совершенно не интересовались и его не трогали. Те же, кого действительно стоило остерегаться, обитали за пределами территории клиники и деревни. Судя по всему, главный принцип заключался в том, что чем дальше от деревни жил резидент, тем более безумным и опасным он являлся.
Тем не менее расслабляться Даниэлю ни в коем случае было нельзя. Когда он пришел возвращать книги в библиотеку, работник многозначительно на него посмотрел и, постучав пальцем по обложке «Мира хищных птиц», изрек:
— Полагаю, вы прочли, что для их жертв наиболее опасен брачный период. Например, время реакции мышей-полевок во время гона увеличивается на треть.
— Да, так все и есть, — невозмутимо отозвался Даниэль.
В глубине души, однако, он был признателен за предостережение. Значит, кое-кто в долине знал о его отношениях с Коринной.
Каждое утро и вечер им приходилось разлучаться, чтобы во время проверок сотрудниками клиники находиться в своих жилищах. Даниэль считал это глупостью. Вот только, хоть тресни, во время обхода необходимо было присутствовать в отведенном месте проживания — таково было одно из незыблемых правил Химмельсталя.
Даниэль предложил переехать к Коринне и зарегистрироваться у нее. Насколько он понял, подобное порой практиковалось. Девушка сама рассказала ему, например, что одно время Саманта была официальной любовницей Ковальски и на период их отношений прописалась у него на вилле.
Коринна, однако, не хотела узаконивать их отношения подобным образом, да еще с получением одобрения от руководства клиники. Наоборот, она настаивала, что никто из врачей или психиатров не должен прознать об их связи. Даниэлю пришлось пообещать ей держать язык за зубами и впредь даже не заикаться о прописке в ее квартире. Так что ему неизменно приходилось заблаговременно покидать ее, чтобы обязательно находиться в своем коттедже в восемь утра и полночь.