Служба безопасности рейха, продолжала Магда, не может допустить, чтобы кто-либо, пусть даже граждане нейтральной страны, наносил ущерб военной мощи великой Германии, помогая ее врагу — России. А чета Кинкель именно этим и занимается и, кстати, занимается этим тайком, во вред своей же стране, защиту которой от большевистской заразы, как и всей Европы, взяла на себя доблестная германская армия.
Надеемся, госпожа Кинкель понимает, продолжала немка, что иного выбора в такой ситуации у службы безопасности не было. Конечно, есть еще один путь: осведомить о запрещенных подпольных радиопередачах здешние власти, и почтенных супругов тотчас же арестуют. Однако это не решает всех проблем: ведь репрессивные меры властей могут совсем не коснуться других помощников русской разведки, в особенности людей, поставляющих военные сведения, то есть тех, кто находится в самой Германии. И где гарантии, что эти ублюдки и предатели немецкой нации опять не займутся своим мерзким делом, как только русские введут в действие другой радиопередатчик? Нет, арест Кинкелей не удовлетворил бы полностью интересов безопасности рейха, разглагольствовала Магда, сидя за столом перед Верой Сергеевной.
Немецкой разведке, продолжала грудастая защитница великой Германии, пришлось взять дело в свои руки. И вот итог. Как коллега коллеге, Магда искренне сочувствует мадам Вере, но что поделаешь! Борьба есть борьба, и побеждает сильнейший, не так ли? Однако мадам и ее супругу не в чем винить себя: как разведчики, они работали безупречно, провал не результат их ошибок, а результат искусно выполненной операции их соперником. Впрочем, хватит об этом! Она, Магда, и так рассказала больше, чем следовало, ей еще достанется от начальства, но мадам так располагает к себе, такая очаровательная… Магда будет очень рада, если они найдут общий язык и подружатся — это на пользу ей самой и ее чудесной дочурке. Кстати, о девочке. Магда может поклясться, что ребенок находится в полной безопасности, под присмотром доброго, дисциплинированного сотрудника, между прочим, по профессии он школьный учитель; девочка весела, с ней играют, гуляют, прекрасно кормят, у нее есть все, что нужно ребенку ее возраста. Магда обязательно как-нибудь повезет мадам Веру туда, чтобы мать могла убедиться в правдивости ее слов, но, конечно, это будет зависеть от самой госпожи Кинкель. Если она будет вести себя разумно и воздействует должным образом на своего супруга, то Магда похлопочет перед начальством.
«А теперь о главном. — Голубые глаза немки под длинными наклеенными ресницами стали холодными, большой ярко-красный от помады рот перестал улыбаться. — Вы с мужем будете продолжать работать, как и прежде, но под нашим контролем. Наши парни останутся у вас, они знают, что им делать. Эрику же мы вынуждены разлучить с вами до тех пор, пока операция не завершится успехом, девочка — гарантия вашего послушания. Пока она у нас, вы будете делать все, что вам велят. Потом мы ее вам вернем. Поймите, мадам, при всем моем сочувствии к вам у нас нет иного выхода!»
Когда профессор Кинкель возвратился из университета, отпер своим ключом ворота и, поставив автомобиль в гараж, ни о чем не подозревая, вошел в дом, то прямиком угодил в руки поджидавших его немцев. Внезапное несчастье потрясло Герберта — у него случился сердечный приступ. Остаток дня он пролежал в постели, глотая лекарство. Ему было так плохо, что даже нацистка Магда не на шутку забеспокоилась: она тотчас ушла, приказав Вере Сергеевне вызвать по телефону врача, дабы оказать больному необходимую помощь. Двое немцев — медведеподобный и очкарик — остались, укрывшись перед приходом доктора в подвале виллы.
Именно в ту наступившую ночь радист Зигфрид впервые за все время своей работы не вышел в эфир для связи с Москвой. Потом Герберт, принужденный к обману, объяснил обеспокоенному Центру, что Анжелика занемогла и не сумела сходить на встречу со связным Хосе за информацией…
Вот что узнал Леонид про обстоятельства самого провала из многочисленных записочек супругов Кинкель, если изложить их содержание в связном рассказе. Разумеется, далеко не все подробности попали в ту поспешную и лаконичную переписку, которая состоялась между ними в первый вечер их знакомства. Очень многое Рокотову стало известно из бесед с Кинкелями в последующие дни.
Был еще один очень важный аспект в этой сложной истории, без уяснения которого нельзя удачно парировать удары немецкой агентуры и легко совершить опрометчивый шаг. Рокотову непременно нужно было знать, что уже известно и что еще сокрыто от врага, как тот сумел обнаружить радиоквартиру лозаннской группы, кто помог ему, далеко ли продвинулся противник в своих поисках источников разведывательной информации (что было, без сомнения, главной целью их операции) и не нащупали ли они уже промежуточное звено в цепочке Хосе — господин ИКС? Эти псевдонимы не составляли секрета для врага, знакомого со всей апрельской и нынешней радиоперепиской Зигфрида с Центром. Некоторые из этих вопросов представлялись почти неразрешимыми, но в остальных, пожалуй, можно разобраться.
Кинкели помогли Рокотову. Конечно, ни Вера Сергеевна, ни Герберт не в состоянии были точно ответить даже на половину заданных им вопросов, но высказанные ими догадки принесли немалую пользу, потому что, обладая неизмеримо большими познаниями в конспиративной работе вообще и приемах работы германских секретных служб в частности, Леонид про себя исправил или дополнил их мысли и наблюдения и пришел к правильным выводам.
Предположения профессора Кинкеля насчет того, каким образом агентура врага сумела выйти на радиоквартиру в Лозанне, сводились к следующему. Очевидно, работу передатчика обнаружила германская служба радиоподслушивания. Швейцарские газеты неоднократно писали, что немцы активно занимаются пеленгацией нелегальных радиостанций: их пеленгаторные установки работают на итальянской, французской и германской территориях, но нацелены они, по уверению германского посольства, якобы против радиостанций Сопротивления; в подтверждение этого гитлеровцы сообщили, что ими найдено и обезврежено несколько подпольных передатчиков.
Леонид согласился с предположением Герберта. Про себя же он подумал, что противник, по-видимому, мог обнаружить и второй передатчик, принадлежащий Папаше: радиопеленгаторы могли указать его примерное местонахождение. При отправке сообщений в Москву через Папашу надо быть сейчас крайне осмотрительными, чтобы не привести за собой «хвост» на женевскую радиоквартиру.
Ладно, это ясно, решил Рокотов, размышляя над версией Герберта. Скорее всего засечка Зигфрида произошла случайно: натолкнулись в эфире на неизвестную станцию, которая держала регулярно связь с Москвой. Конечно, не зная шифра, противник не мог прочесть бесконечного ряда цифр, которые гнал в эфир тайный радист, однако это очень встревожило германскую радиоконтрразведку. Она привела в действие свою подвижную пеленгаторную аппаратуру на автомобилях в трех приграничных районах, которая показала, что уже засеченный ранее передатчик находится в Лозанне или ее окрестностях. Возможно, что немцы, имея приборы точной наводки, установили примерное место или даже дом, где работает подпольная рация. А когда возникло подозрение насчет виллы Кинкелей, агенты абвера или СД стали наблюдать за ее обитателями.
Рокотов понял, каким образом немцы могли выйти на Герберта, Веру Сергеевну и связника Эмиля.
Госпожа Кинкель встречалась со связным, доставляющим информацию от Хосе, в разных местах города. В марте они несколько раз виделись в читальном зале одной из лозаннских библиотек. И, судя по рассказу Веры Сергеевны, немцы сумели засечь ее встречу со связным, очевидно, именно в читальном зале. Основным подтверждением служило то, что налет на виллу Кинкелей произошел вскоре после этой серии свиданий.
С Эмилем — связником Хосе — Вера Сергеевна встречается уже пятый месяц. Информацию приносит только он. Его настоящего имени она, конечно, не знает. Вид у него, как у подростка: маленький, худой, очень быстрый. Вечно с книгой в руках — даже на ходу читает. Кажется рассеянным, будто не от мира сего. На самом деле удивительно зоркий, отлично видит все вокруг. Это он предложил переменить место встреч: что-то ему там, в читальном зале, не понравилось, но он не сказал, что именно, наверное, чтоб не напугать ее.
Может быть, Эмилю тоже, как и Вере Сергеевне, показался подозрительным один мужчина, который дважды садился рядом с ними за соседний стол в читальном зале. Он брал у библиотекаря подшивки газет и неторопливо просматривал их. Внешность этого человека до смешного карикатурна: крупная курчавая голова на почти нормальном туловище, а ноги и руки маленькие, как у ребенка; когда он сидел на стуле, его детские ботинки не доставали пола. На вид ему лет пятьдесят, в шевелюре — седые волосы. Лицо умное, с редкостной приметой: на рту — «заячья губа». Пожилой уродец, уткнувшись в свои газеты, не обращал внимания на входивших и выходивших посетителей. Но однажды Вера Сергеевна уловила на себе его быстрый изучающий взгляд. Тогда она не придала этому никакого значения. Первое нехорошее предчувствие — какой-то холодок страха — охватило ее, когда однажды, выходя из калитки, вдруг увидела большеголового карлика, семенящего мимо ограды их дома быстрыми шажками. Прежде госпожа Кинкель никогда здесь его не встречала. А через два дня в виллу вломились немецкие агенты. Может быть, это случайное совпадение?
Сведения, приносимые Эмилем, отличаются, по словам Веры Сергеевны, от тех, что посылает в Москву Герберт, как небо и земля. Немцы фальсифицируют их уже после того, как связная возвращается домой. Один из дежурящих в подвале виллы забирает у нее листочки с текстом и куда-то отвозит. Затем выхолощенную, полуправдивую информацию вручают Герберту для зашифровки. Было, вспомнила Вера Сергеевна, два случая, когда за сведениями приезжала Магда. Это подтверждало догадку Леонида, что не она является резидентом, хотя, очевидно, выполняет какие-то важные обязанности.
Скверно то, что они уже выследили Эмиля и знают, где он служит, думал Рокотов. Конечно, немцы уяснили, что он лишь связной. Вряд ли они рискнут схватить этого парня, чтобы добиться признания, кто именно посылает его с информацией. И не только потому, что побоятся всполошить Москву и Хосе. Даже если под угрозой физической расправы Эмиль и назовет им настоящую фамилию Хосе, что это даст? Хосе только передаточное звено — за ним, в тени, стоит господин ИКС, который пожелал так законспирироваться, что даже руководству в Центре известно о нем очень мало. А с берлинскими источниками связан он один, к тому же трудно сказать, знает ли сам господин ИКС подлинные имена этих высокопоставленных лиц, может, он тоже лишь промежуточное звено, как Хосе для нас? Не зря же Анфилов в своей инструкции высказывал Леониду похожие соображения. Нет, напролом они не пойдут — это им не поможет. Они ведут очень осторожную слежку. Заметили ли что-нибудь подозрительное вокруг себя Хосе и его сотрудники? Что они сами за люди?
Итак, слежка за госпожой Кинкель, безусловно, была. Тот карлик в читальном зале заметил обмен конвертами между Эмилем и Верой Сергеевной. Если он человек с профессиональным опытом, ему не стоило труда, не привлекая к себе внимания, установить, где живет интересующая его дама.
Конечно, агентуре противника очень важно было схватить радиста, чтобы использовать его для обмана московского Центра, иначе вся операция теряла смысл. Рокотова остро тревожило, что враг знает о существовании Хосе и господина ИКС, подобрался к ним вплотную и поспешно копает здесь, стараясь раскрыть их настоящие имена. Где гарантия, что усилия немецкой агентуры не увенчаются успехом?
А если их резидент, отчаявшись завершить операцию блестящим финалом — арестом берлинских информаторов, распорядится ликвидировать Хосе и господина ИКС? Ведь именно такой приказ получит он из Берлина, если замысел потерпит крах. И тогда… Тогда с выпадением промежуточного звена в цепочке наш Центр полностью теряет надежду восстановить связь с ценнейшими источниками в Германии.
Возвратившись от Кинкелей в отель уже затемно, Рокотов, взвешивая каждое слово, написал лаконично-подробное сообщение для Анфилова. Завтра Фонтан отошлет его через своего женевского радиста в Центр. Дело было настолько скверным, что хуже и представить нельзя.
Глава шестая
Большие напольные часы отсчитали пять гулких ударов. Хозяин дома Вернер фон Эссен машинально взглянул на свой ручной хронометр. Пять утра! Ночь пролетела, а они еще не обговорили главного. Много времени заняло прослушивание магнитофонной записи разговора Кинкелей с этим Шардоном. Надо заканчивать, пора разъезжаться. Резидент подошел к окну и отогнул штору. На улице совсем светло.
Эссен задернул штору и посмотрел на своих агентов. Хильда (она же Сюззи и Магда) задумчиво ходила по комнате, скрестив руки под грудью, с дымящейся сигаретой в пальцах. Пауль глыбой застыл в кресле, потягивая из фужера вино и уставив глаза в пол. Адам вопросительно смотрел на хозяина: не будет ли каких распоряжений?
Сказав, что сам приготовит кофе, Эссен ушел на кухню. Кофе он варил всегда сам, считая, что никто лучше этого не сделает. Он знал особый рецепт: кофе получался ароматный, густой, чудесный на вкус. Колдовал Вернер над этим с наслаждением. Собственноручно разлив дымящийся кофе в чашечки из старого саксонского фарфора, попросил Хильду-Сюззи принести их на подносе в столовую. Это занятие отвлекло мысли, облегчило уставший мозг. Кроме того, Эссен намеренно оставил агентов одних, чтобы они свободно подумали, переговорили друг с другом. План действий уже сложился у него в голове.
Кофе пили молча. После бессонной ночи, плотного ужина с вином и духоты прокуренной столовой крепкий напиток бодрил.
Первым решился высказаться Пауль.
— Как хотите, шеф, дело ваше, но, будь я на вашем месте, я бы приказал этого красного ублюдка ликвидировать.
«Ну, от этого чего-нибудь иного трудно было ожидать, — мысленно усмехнулся резидент. — Неудивительно: закоренелый бандит, насилие у него в крови».
— Такой шаг может нам дорого обойтись, — холодно процедил Эссен. — Вы об этом подумали, Пауль?
— А если он пронюхает, чем мы тут занимаемся, и стукнет своим в Центр, что тогда?
— Именно поэтому я и собрал вас, чтобы вместе хорошенько подумать. А ликвидация связного — грубый прием. В нашей работе он чаще приносит больше вреда, чем пользы. Есть другие пути…
— Неправильно! — гаркнул Пауль. — Неправильно, шеф! Покойнички никому еще не приносили вреда, а вот живые…
— Не кричите, пожалуйста, Пауль. — Хозяин брезгливо поморщился. — Здесь не место…
Пауль осекся.
— Прошу прощения, шеф, — хмуро пробормотал он. — Я, кажется, немного перебрал… Дело ваше, я говорю, как лучше…
Хильда с одобрением поглядывала на Пауля и кончиком языка слизывала с верхней губы помаду. Эссен не переносил этой ее привычки: в ней было что-то плотоядное. Он демонстративно повернулся к Адаму.
— И вы такого же мнения? Не стесняйтесь, говорите.
Агент потупился, нерешительно шевельнул узкими плечиками, помешкал.
— Мне трудно давать совет… Я не знаю многих обстоятельств…
— Ну, что вы! Вам известно уже довольно много, чтобы составить собственное мнение. Как, по-вашему, Пауль прав? Говорите смелее!
Посмотрев внимательно в глаза шефа, Адам твердо сказал:
— Нет, полагаю, он неправ. Ликвидация агента врага — крайняя мера… Думаю, мое мнение ближе к вашему. Я бы выбрал осторожную тактику: наблюдение, прослушивание разговоров на вилле, выяснение дальнейших намерений связного и его Центра… Потом видно будет… — «Тихоня» вопросительно взглянул на резидента: так ли? Эссен с удовлетворением кивнул ему.
— Что ж, разумно, вполне разумно, Адам… Спасибо.
— Простите, шеф, но я не согласна с Адамом, — вмешалась Хильда. — Хотя его мнение, кажется, действительно совпадает с вашим, если мне будет позволено высказать свое отношение…
— Ради бога, Сюззи! Говорите. Это для меня важно. Я ведь еще не пришел к окончательному решению.
— Ну, тогда я сразу скажу, что разделяю точку зрения Пауля. Смею заверить, шеф, что я очень скрупулезно продумала ситуацию, потом я изложу свои доводы, а сейчас с полным убеждением утверждаю: Пауль абсолютно прав, у нас нет другого выбора, только ликвидация связного гарантирует нам дальнейший успех операции. Все другие, мягкие методы в отношении посланца русского Центра могут привести к катастрофе. И потом — смерть его может выглядеть случайной…