— Ты не переживай, — сказал, тронув за руку.
— Ты чего, старик? — не понял Потапов. — А, обо мне. Брось, ты же не одобряешь мои связи с женщинами.
Соловьев замялся.
— В принципе — да.
— Вот видишь, все правильно. Ладно, я пойду в штаб, а ты куда?
— Хочу выспаться перед дежурством. Пойду к себе...
Потапов повернул к штабу, когда ему повстречалась процессия: солдат комендантского взвода с автоматом наизготовку вел высокого человека в плащ-накидке. Капитан сразу узнал «Косого», брата Марины. «Один все же попался», — подумал он удовлетворенно.
На допросе в кабинете Обухова «Косой», задержанный при попытке перейти наш передний край, показал, что его фамилия Ткаченко Михаил Григорьевич, он с Западной Украины, Марина его сестра, только жила и воспитывалась в Германии (их родители немцы), усатый ее муж, а его зять Халич Дмитрий Вавилович — украинец, бывший землевладелец. Все трое были членами националистической организации Бандеры, никаких связей с немцами не имеют. Просто выполняли свой долг, занимались террором. Два месяца шли за фронтом, убивали русских офицеров. Все сходило до этого случая. На этот раз тоже бы удалось укрыться, отсидеться, но Халич предложил уйти на ту сторону фронта, Марина его поддержала. Пришлось подчиниться. Двое или трое суток отсиживались в кукурузной яме. Стали искать место перехода. Нашли, но напоролись на дозор. Тогда он остался, чтобы прикрыть огнем сестру и ее мужа...
Показания Ткаченко полностью совпадали с теми, что он дал при задержании (протокол того допроса был прислан с сопровождающим в СМЕРШ дивизии по месту совершения преступления). Похоже, Ткаченко не врал, у них не было связи с немецкой агентурой.
— Как вы хотели поступить со старшиной? — полюбопытствовал капитан Обухов, кивнув на Потапова.
Ткаченко пожал плечами:
— Как обычно. Ухлопать.
— Но вы же избирали жертвами офицеров? Почему выбор пал на старшину?
— Так захотела Марина. Может, ей не понравилось, что он говорит по-немецки. Халич не одобрял ее выбора. Поэтому мы замешкались.
— А вы одобряли ее «выбор»?
— Мне было все равно.
— Вы что, Ткаченко, прирожденный убийца? Это как-то не вяжется с тем, что вы закончили советский политехнический институт.
— Я больной. Мне все равно — вы меня расстреляете или сам умру. Я очень любил сестру и во всем подчинялся ей...
Допрос ничего не прибавил по делу операции, не продвинул нас вперед. Лишь подтвердил, что агентура хорошо законспирирована, имеет свои определенные цели.
После допроса Потапов пришел в жилое помещение взвода. Соловьев уже собрался на дежурство. Он внимательно оглядел капитана, сказал со вздохом:
— Сочувствую тебе.
— Не надо, старик. Я измотался, хочу спать.
— Завтра у нас с тобой занятие по кодировке, расшифровке. Подумай.
Радист было пошел к двери, но вернулся, сказал небрежно:
— А фотография моя отыскалась. Засунул, оказывается, в вещмешок. Покажу на досуге.
Потапов догадался. Достал вещмешок. Фотокарточка была в солдатской книжке, лежала между страниц, как бы отклеившаяся сама по себе. Значит, побывала в руках агента. Что из этого следует? «Навряд ли моя личность есть в их картотеке, — подумал с усмешкой. — Итак, Соловьев. Кто за ним? Куликов? Егоров? Надо получить разрешение на досмотр вещей Егорова».
Пребывание дивизии в резерве закончилось, пришел приказ на марш. Снова дорога. Позади остались Киев, Житомир, Ровно, десятки других городов и селений...
Первого мая наш полк сосредоточился около села Озденеж, где проходила оборонительная линия армии. Нам предстояло сменить части первой чехословацкой бригады.
Капитан Обухов хотел после утомительной дороги немного отдохнуть, но тут вбежал посыльный — солдат из автороты, срывающимся голосом доложил:
— Товарищ капитан, убийство! Младшего лейтенанта Кравцова застрелили...
Придя в себя и отдышавшись, солдат рассказал:
— Я шел в штаб полка со строевой запиской. Впереди шел офицер. Вдруг выстрел. Офицер упал как подкошенный. Я бегом к нему. Но он был мертв. Я сразу признал его — младший лейтенант Кравцов из корпуса. Он конный, должно, привез приказ...
— Не заметили, откуда стреляли? Кто был поблизости?
— Никого не было, товарищ капитан.
Обухов отпустил посыльного, сообщил командиру полка о случившемся. Командир полка вызвал меня, Потапова, эксперта.
Экспертиза установила: пуля попала в затылок, прошла навылет, стреляли, вероятно, из винтовки с дальнего расстояния, смерть наступила мгновенно.
Это произошло в половине пятого. А Кравцов вышел из штаба в начале четвертого. В ста метрах от штаба был убит. Где он находился полтора часа? С кем встречался? Зачем ему понадобилось вернуться в штаб? Возможно, возвращение и послужило поводом к убийству?
К полуночи было опрошено около тридцати свидетелей. Наиболее существенные показания дал часовой из взвода автоматчиков.
— Было минут десять четвертого, я только заступил на пост, когда младший лейтенант Кравцов вышел из штаба. Он, видно, спешил, не ответил на мое приветствие. Пошел по дороге в сторону связи полка. Потом ему встретился кто-то, они стали разговаривать...
— Кто встретился? Не разглядел?
— Нет. Они далеко стояли. К тому же тот солдат стоял ко мне спиной.
— Солдат? Не офицер? Уверен?
— Солдат — это точно. Я мог бы наверно его узнать, если бы встретил.
— Они долго стояли? Когда разошлись, можешь сказать?
— Они и не расходились. Так и пошли рядом. Все, больше ничего не видел. Хотя нет, потом услышал выстрел. Еще подумал, какой разгильдяй винтовкой балуется.
— Выстрел винтовочный? Может, пистолетный?
— Я не первый день на войне, винтовка...
...Кто этот солдат, с которым разговаривал Кравцов? Нам казалось, стоит найти этого человека, и задача будет решена. Более того, сможем выйти на агентуру (мы еще не предвидели всей сложности дела!). Наконец, после многочисленных опросов, мне удалось найти так нужного свидетеля. Им оказался солдат из хозяйственной роты. Он указал собеседника Кравцова — радист Мироненко из взвода связи полка (опять взвод связи!), сообщил: проходил недалеко, видел, как они оба махали руками, Мироненко и незнакомый офицер, — видно, ругались.
Провести дознание капитан Обухов поручил мне (сам уехал в дивизию к майору Шамину согласовать разрешение на досмотр личных вещей лейтенанта Егорова). Утром я вызвал Мироненко. Радист вел себя нервозно, чего-то или кого-то боялся, но у меня сразу возникло ощущение, что не он убил Кравцова.
— Я знаю Кравцова с детства, — рассказывал он тихим голосом, оглядываясь по сторонам. — Мы с ним земляки. Оба с Украины. Жили рядом. Учились в одной школе. Потом вместе учились в сельхозтехникуме. После выпуска пути наши разошлись. Он уехал в Россию, я — в Гомель. За всю войну мы ни разу не виделись, я даже ничего не слышал о нем. Недавно я случайно узнал, что в корпусе служит Кравцов. Я подумал, не Владимир ли? И вдруг вчера мы встретились. Сразу узнали друг друга, обрадовались. Мы вместе дошли до продовольственного склада, мне надо было зайти туда, и простились. Правда, Владимир хотел, чтобы я проводил его до лошади, но я не мог...
— Говорите, обрадовались встрече, а сами поссорились, — заметил я. — Скажите, почему произошла у вас с Кравцовым ссора?
— Мы не ссорились.
— Есть свидетель, что вы ругались. Отвечайте. На какой почве это произошло? Мотивы?
— Ничего подобного не было.
— Вы слышали выстрел? Где были в это время? На складе?
— Выстрел услышал, когда возвращался в свой взвод. Винтовки у меня никогда не было. И стрелок я плохой.
— Почему вы сразу не сообщили, что виделись с Кравцовым? Ждали, когда вас найдут?
— Я боялся. Боялся, что меня обвинят в убийстве.
— Вы и сейчас боитесь. Кого? Что вам известно?
Мироненко молчал подавленно. Только все озирался на двери и окна...
Я понимал: радист врет, не говорит правду по причине страха перед кем-то. Ощущение его непричастности к убийству переросло в убеждение. Я отпустил его, хотя, наверное, надо было арестовать.
Мысль об аресте Мироненко возникла снова, когда совсем неожиданно заявился еще один свидетель. Это был старший повар Карпов. Меня будто током ударило!
— Я по тому делу, убийству, — произнес он глухо, тяжело, исподлобья глядя мне в лицо. — Подумал, может, чем помогу...
Карпов сообщил, что он ходил на продовольственный склад. Возвращаясь обратно, услышал выстрел. Но не придал ему значения, позабыл сразу же. Но когда пришел на кухню, его помощник сказал: потерялась винтовка из повозки. Тут он и вспомнил про выстрел.
— Винтовку нашли?
— Не нашли. Все обыскали.
— Вы не встречались с радистом Мироненко в тот день? На продовольственном складе?
— Не встречались, Я видел как будто его, когда шел на склад. Похожего на него. Но не ручаюсь. Мелькнул только. Торопился тот человек. Почти бежал.
— Куда он направлялся?
— Направлялся? Будто бы в хозроту.
— Когда это было? Время?
— Часа в четыре будто. Может, позднее.
— Сколько времени вы пробыли на складе?
— Нисколько. Кладовщик куда-то ушел. Я вернулся...
— Так вы можете поручиться, что видели именно Мироненко?
— Нет. Не могу. Мог обознаться...
В тот же день мы втроем — Обухов, Потапов, я — внимательно просмотрели показания Мироненко и Карпова, пришли к выводу: радист врет. Но по каким причинам? Тут мнения разошлись. Капитан Обухов считал, что страх Мироненко — обычный страх преступника перед заслуженной карой, приводил свою версию. Кравцов мог знать за Мироненко какие-то грехи. Поэтому Мироненко и не искал встреч с другом детства, хотя знал, что тот служит рядом. Встреча была неожиданной и совсем не к радости Мироненко. Он пытался уговорить Кравцова молчать. Но Кравцов на уговоры не поддался. Поэтому и вернулся в штаб. Все остальное проясняют показания Карпова (эту версию поддерживал Потапов). Я же считал, что показания старшего повара как раз не проясняют, а запутывают дело. Цель — увести нас от истинного преступника, может быть, агента. Возможно, я находился под впечатлением, которое произвели на меня Мироненко, а особенно Карпов?..
Мы решили еще раз допросить Мироненко.
Потапов вернулся в свой взвод вечером. Свободные от дежурства связисты сидели вокруг Соловьева, который им что-то рассказывал (с некоторых пор радист стал чрезмерно общительным). Мироненко среди них не было. Потапов спросил, где он.
— Охотится за какой-нибудь красоткой. По твоему примеру, — усмехнулся Соловьев.
— Давно он ушел на эту «охоту»?
— Да как вернулся оттуда, откуда не всякий возвращается.
Потапов ничего не сказал, взял фонарик и вышел. Было темно. Только передний край озаряли вспышки ракет, небо прошивали пунктиры трассирующих пуль. Капитан пошел в расположение артдивизиона, занимающего позиции на восточной окраине села Озденеж. Он знал, что среди артиллеристов у Мироненко есть земляк, там он часто бывает. Проходя тропинкой через сад, Потапов наткнулся на радиста. Тот лежал под кустом, ничком, с раскинутыми руками. Мертвый? Но, перевернув его на спину и приложив ухо к груди, Потапов уловил слабое биение сердца...
Радист умер в медсанбате этой же ночью. Мои предположения оправдались, я пожалел, что не арестовал его. Да, агент снова завел нас в тупик, нанес опережающий удар.
Мы вновь стали изучать протоколы допросов Мироненко и Карпова, сопоставлять их. У меня возникло предположение, которое показалось всем правдоподобным.
Ходил или нет Карпов на склад — это неважно и недоказуемо. Но он видел Мироненко в тот день — факт. Только видел не одного, а вместе с Кравцовым. Кравцов, вероятно, тоже заметил проходившего повара, узнал, назвал по фамилии. Но Мироненко знал его под другим именем. Возможно, на этой почве у них возник спор, и Мироненко пытался отговорить Кравцова от заявления. Вот здесь есть два варианта. Первый — Мироненко не хотел, чтобы Кравцов заявил, боясь ошибки. Второй — Мироненко связан с Карповым каким-то образом. Неопровержимо одно: страх Мироненко перед Карповым.
— Значит, Карпов?
Мы решили послать запрос на старшего повара в соответствующие центральные органы. Нас интересовало его прошлое. Но происшедшие вскоре события несколько отвлекли наше внимание от Карпова.
Старший лейтенант Егоров вернулся из штаба в свой взвод, объявил:
— Завтра утром три радиста должны выехать на передовую с генералом Данилевским.
Среди радистов командир взвода назвал Соловьева. И тут произошло неожиданное.
— Я не могу выехать, товарищ лейтенант! У меня высокая температура, — заявил Соловьев. Вид у него действительно был болезненный.
— Мне странно слышать это, сержант! — не удержался Егоров. — То вы рветесь в бой с винтовкой в руках, то отказываетесь выехать на передовую в качестве радиста.
— Не могу, болен, — почти простонал Соловьев, вздрагивая, словно от озноба.
— Разрешите, товарищ лейтенант, выехать мне! — вызвался Потапов...
...Ранним утром, едва брезжило, две легковые машины выехали на передовую. Въехав в лес, машины остановились. Генерал и сопровождающие офицеры по траншеям пошли на позиции артдивизиона. Связисты расположились на КП, установили связь с полками дивизии. Вскоре туда пришли генерал и командующий артиллерией. Данилевский сел к рации, и тут начался артобстрел наших позиций. Снаряды противника ложились с губительной точностью, рвались рядом с командным пунктом.
— Нас обнаружили! — без паники, но с тревогой доложил генералу вбежавший на КП Потапов. — Тут есть старый блиндаж, прошу перейти туда, товарищ генерал...
Вечером нас собрал Данилевский. Генерал ходил по кабинету, мы все четверо — Обухов, Потапов, я и Егоров — сидели в полном молчании, чувствуя свою вину и беспомощность перед вражеской агентурой.
— Ну, что скажете? — произнес генерал, останавливаясь. — Кто мог сообщить врагу точные данные о наших позициях? Не голубиной ли почтой воспользовался враг!
Данилевский, прищурясь, посмотрел на старшего лейтенанта Егорова. Тот медленно поднялся, одернул гимнастерку.
— Есть подозрение, товарищ генерал, на радиста Соловьева. — Егоров коротко доложил об отказе радиста выехать на передовую.
— Почему вы не вызвали медработника? Почему не доложили об этом ЧП? Что это — халатность, старший лейтенант? — генерал говорил, не повышая голоса, но слова словно резали мертвую тишину. Егоров стоял весь красный, обильный пот стекал по лицу. — В вашем поступке мы разберемся. Немедленно идите в полк, доложите командиру о происшедшем по вашей халатности.
Егоров вышел. Капитан Обухов попросил разрешения для короткого сообщения.
— Мы сегодня получили ответ на запрос относительно радиста Соловьева. Соловьев был в Германии, в каком году, установить точно не удалось. Факты, которыми мы располагаем, подтверждают его причастность к немецкой агентуре.
— Чего же вы медлите? Арестовать сукина сына! — не выдержал Данилевский.
— Разрешите, товарищ генерал, высказать мнение, — не боясь вызвать гнев генерала на себя, сказал Потапов. — Мы имеем улики против Соловьева. Но я не могу объяснить следующее. Первое — как мог узнать Соловьев о КП на передовой, оно было оборудовано накануне. Второе — каким путем мог сообщить противнику в течение ночи? Третье — если он агент, как он мог уклониться от выезда, зная, что подозрение падет в первую очередь на него? На эти вопросы я не могу найти ответа.
— Вы хотите, чтобы ответы на ваши вопросы прислали из генерального штаба? — жестко усмехнулся Данилевский. — Арестовать Соловьева и немедленно, капитан-рядовой Потапов.
Потапов хотел привести еще какие-то соображения насчет Егорова, но замолчал, вошел адъютант генерала. Доложил: капитана Обухова немедленно просит прибыть начальник штаба полка Модин.