Он пожал плечами, затем пошел в дом, чтобы забрать свою подзорную трубу. Но её не было. На столе не было ничего, кроме серебряной подставки для писем.
Кристофер украл трубу. Ублюдок, подумал Шарп, чёртов проклятый гнусный ублюдок. Подарок Уэлсли пропал!
— Это название мне никогда не нравилось, — заявил подполковник Кристофер. — Этот Красивый Дом вовсе не красив.
— Так его назвал отец, — сказала Кейт. — Это из «Путешествия Пилигрима».
— Утомительное чтиво, мой Бог, весьма утомительное!
Они вернулись в Опорто, где подполковник Кристофер открыл заброшенные подвалы Красивого Дома, где обнаружилмножество пыльных бутылок старого порто и vinho verde, белого вина, которое на самом деле было золотистого цвета. Несколько бутылок он уже выпил, прогуливаясь в саду. Цветы распускались, лужайку недавно скосили, и единственное, что портило замечательный день, был запах гари. Прошёл почти месяц со дня падения города, но дым всё ещё поднимался кое-где от руин в нижнем городе, где зловоние было ещё более ужасным из-за вони разлагающихся среди пепла трупов. Говорили об утопленниках, всплывающих с каждыи приливом.
Подполковник Кристофер сидел под деревом кипариса и наблюдал за Кейт. Она была красива, просто великолепна, и тем утром он вызвал хорошего французского портного, обшивавшего маршала Сульта, и заставил его снять со смущённой Кейт мерки для французской гусарской формы.
— Зачем бы мне носить такую одежду? — спросила Кейт.
Кристофер не стал говорить ей, что видел француженку, одетую в такую форму, в облегающие лосины и мундир настолько короткий, что не скрывал восхитительный зад. У Кейт ноги были длинее и стройнее, и подполковник, который чувствовал себя богачом благодаря деньгам, вытребованным у генерала Крэддока для поощрения мятежников Аржантона, заплатил портному возмутительно много, только бы он сшил форму быстро.
— Зачем вам носить эту форму? — ответил он на вопрос Кейт. — Потому что в брюках удобнее ездить верхом, потому что это заверяет наших французских друзей, что вы не враг им, и — это главное, моя дорогая! — потому что это понравилось бы мне.
Эта последняя причина, конечно, была наиболее убедительна.
— Вам действительно нравится это название — «Красивый Дом»? — спросил он её.
— Я к нему привыкла.
— Значит, у вас нет к нему каких-то особых чувств? Это ведь не вопрос веры?
— Веры? — Кейт, одетая в белое льняное платье, нахмурилась. — Я считаю себя христианкой.
— Вы протестантка, — поправил её муж, — Как и я — протестант. Но не кажется ли вам, что название дома звучит несколько вызывающе в римско-католическом обществе?
— Сомневаюсь, что многие здесь читали Баньяна, — с неожиданным сарказмом заявила Кейт.
— Но те, кто прочитали, почувствуют себя оскорблёнными, — Кристофер улыбнулся ей. — Я, если вы помните, дипломат. Моя работа — выпрямлять кривое и сглаживать шершавое.
— Именно этим вы здесь и занимаетесь? — Кейт указала на раскинувшийся внизу город, где французы повелевали разграбленными зданиями и озлобленными, запуганными людьми.
— О, Кейт, — печально ответил Кристофер. — Это — прогресс!
— Прогресс?
— «Есть многое, Горацио, на свете, что и не снилось вашим мудрецам»…
Кейт, которая за свой короткий брак уже не однажды слышала это изречение, с трудом скрыла раздражение и заставила себя внимательно вслушиваться в рассуждения мужа, развенчивающего отжившие свой век суеверия.
— Короли свергнуты, Кейт, и многие страны неплохо живут и без них. Когда-то это считали невозможным! — рассуждал он, меряя лужайку нетерпеливыми шагами. — Но это не бунт против Божественного предопределения, это — новый мировой порядок. Что видят здесь обычные люди? Войну. Да, это война, но между кем и кем? Францией и Великобританией? Францией и Португалией? Нет! Это война между старым и новым порядком. Суеверию брошен вызов. Я не защищаю Бонапарта, Боже, нет! Он — хвастливый авантюрист, но также он инструмент. В том пожаре, что он разжёг, сгорает устаревшее, косное. Он расчищает место для новых идей. Разум! Вот что даёт жизнь новому порядку, Кейт — это разум!
— Я думала, это свобода, — пожала плечами Кейт.
— Свобода! У человека нет никакой свободы, кроме свободы повиноваться правилам, но кто придумывает правила? Если повезёт, Кейт, это будут разумные мужчины, придумывающие разумные правила. Умные мужчины. Проницательные мужчины. Это, Кейт, сообщество образованных мужчин, которые создают правила в соответствии с принципами рационализма. В Великобритании есть люди, которые понимают, что должны принять эти условия. И мы должны способствовать формированию нового порядка. Если мы будем сопротивляться этому, мир всё равно обновится, но без нас, и мы окажемся побеждены Разумом. Таким образом, мы должны искать пути взаимодействия с тем, что происходит.
— С Бонапартом? — в голосе Кейт послышалось отвращение.
— Со всеми странами Европы! — с энтузиазмом заявил Кристофер. — С Португалией и Испанией, с Пруссией и Австрией, с Голландией и — да! — с Францией. Мы имеем больше общего, чем различного, и всё же мы воюем друг с другом! Какой в этом смысл? Не может быть прогресса без мира, Кейт! Вы же хотите мира, моя любовь?
— О, да, конечно! — ответила Кейт.
— Тогда доверяйте мне, — сказал Кристофер, — Положитесь на меня, я знаю, что делаю.
И она действительно доверяла ему, потому что она была молода, а ее муж был намного старше, намного опытнее и искушённее во всяких сложных вопросах, тогда как она часто действовала инстинктивно.
Но это доверие подверглось серьёзному испытанию, когда следующей ночью четыре французских офицера и их любовницы приехали в Красивый Дом на ужин. Старшим среди них был бригадный генерал Анри Виллар, высокий статный мужчина, который был очарован Кейт и, целуя её руки, всё нахваливал и дом, и сад. Слуга Виллара принёс в подарок корзину бутылок вина, хотя едва ли это было тактично, ведь вино принадлежало Сэвиджам и было захвачено французами на одном из британских судов, загнанных в ловушку у причала Опорто западным ветром.
После ужина три младших офицера развлекали леди в доме, а Кристофер и Виллар гуляли по саду, и дым их сигар плавал под чёрными кипарисами.
— Сульт беспокоится, — признался Виллар.
— Из-за Крэддока?
— Крэддок безобиден, как старушка, — зло выплюнул Виллар. — Он ведь хотел уйти в отставку в прошлом году? А вот что относительно Уэлсли?
— Он более трудный противник, — признал Кристофер, — Но не факт, что он появится здесь. У него есть враги в Лондоне.
— Политические враги, имеется в виду? — спросил Виллар.
— Верно.
— Для солдата это самые опасные враги, — заметил Виллар, который был сверстником Кристофера и фаворитом Сульта. — Нет, маршал беспокоится, потому что у нас потери при защите обозов в тылу. В этой проклятой стране вы убиваете двух крестьян, вооружённых фитильными ружьями, а ещё двадцать словно вырастают из скал, и в руках у них уже хорошие британские мушкеты, которые им прислала ваша проклятая Англия.
— Кода вы захватите Лиссабон и порты, поставки оружия прекратятся.
— Мы сделаем это в своё время, — пообещал Виллар. — Но мы могли бы добиться большего, имея в своём распоряжении пятнадцать тысяч человек.
Кристофер остановился на краю сада и несколько секунд смотрел на реку. Город раскинулся внизу, и дым от тысяч кухонных очагов туманил вечерний воздух.
— Сульт собирается объявить себя королём?
— А вы знаете, как его теперь за глаза называют? Король Николас! — весело сказал Виллар. — Нет, он не будет объявлять себя королём. Он, наконец, осознал, что это бессмысленно. Его не поддержат ни местные жители, ни армия, да и Император за это ему яйца оторвёт.
— Но ему хочется? — усмехнулся Кристофер.
— Ещё как! Но Сульт умеет остановиться вовремя. Обычно у него это получается.
Именно Виллар вчера по распоряжению Сульта разослал генералам письма, чтобы осторожно выяснить, не они ли поощряют португальцев поддерживать монархические намерения главнокомандующего. Виллар считал это безумием, но Сульт был поглощен идеей стать королевской особой.
— Я сказал ему, что он спровоцирует мятеж.
— И это правда, — согласился Кристофер. — Вы должны знать, что Аржантон был в Коимбре, встречался с Крэддоком.
— Аржантон дурак, — прорычал Виллар.
— Но полезный дурак, — заметил подполковник. — Позвольте ему продолжить переговоры с британцами, это отвлечёт его сторонников от открытого противостояния. Им не придётся прилагать усилия, если, как вы говорите, ваша армия уже на грани мятежа.
— Да и получится ли у них? Сколько офицеров среди сторонников Аржантона? — спросил Виллар.
— Достаточно, и я располагаю списком их имён.
Виллар рассмеялся:
— Я могу арестовать вас, англичанин, и пара моих сержантов выбьет из вас эти имена через две минуты.
— В своё время вы получите эти имена, — спокойно ответил Кристофер. — А сейчас возьмите кое-что взамен.
И он передал Виллару конверт.
— Что это?
В саду было слишком темно, чтобы прочесть хоть строчку.
— План сражения, разработанный штабом Крэддока. Часть его армии в Коимбре, но большинство частей в Лиссабоне. В целом у него шестнадцать тысяч британских штыков и семь тысяч португальцев. Обратите внимание и на другие детали, например, на слабую артиллерию.
— Насколько слабую?
Три батареи шестифунтовиков и одна — трёхфунтовых. Говорят, скоро прибудет более тяжёлая артиллерия, но об этом говорили много и раньше, а воз и ныне там.
— Трёхфунтовики! — рассмеялся Виллар. — Они собираются забрасывать нас камнями! — он похлопал конвертом по ладони. — Итак, что вы хотите от нас взамен?
Кристофер немного помолчал, потом заметил:
— Мне кажется, генерал, что в будущем Европой станут управлять из Парижа, а не их Лондона. Здесь у вас тоже появится свой собственный король.
— Верно, и это может быть даже «король Николас», если он поспешит взять Лиссабон, но у Императора полна конюшня праздных братьев. Один из них, вероятно, получит Португалию.
— Но, кто бы это ни был, я могу быть полезным для него.
— Передав нам это, — Виллард продемонстрировал конверт. — И несколько имен, которые я в любое время могу выбить и из Аржантона?
— Как все солдаты, — вежливо ответил Кристофер. — Вы не слишком дальновидны. Когда вы завоюете Португалию, генерал, вам придётся умиротворять её. Я знаю, кому можно здесь доверять, кто будет работать с вами и кто ваши секретные враги. Я знаю, кто будет говорить вам одно, а делать совсем другое. Я поделюсь с вами всеми секретами британского Министерства иностранных дел. Я знаю, кто здесь шпионит для Великобритании, кто им платит. Я знаю секретные коды, которые они используют, и маршруты, которыми следуют их сообщения. Я знаю, кто будет работать на вас и кто будет работать против вас. Я знаю, кто будет лгать вам, и кто скажет вам правду. Короче говоря, генерал, я могу спасти от смерти тысячи ваших, когда вы пошлёте войска против засевших в горах крестьян.
Виллар рассмеялся:
— А если нам не повезёт в Португалии? Что будет с вами, когда мы уйдём?
— Тогда я буду владельцем фирмы Сэвиджей, — спокойно ответил Кристофер. — А мои хозяева просто решат, что мне не удалось разжечь мятеж в вашей армии. Но я сомневаюсь, что Вы проиграете. Есть ли что-нибудь, что до сего времени помешало исполнению воли императора?
— Ла-Манш, — сухо ответил Виллар, закуривая сигару. — Вы разыскали меня, чтобы сообщить о готовящемся мятеже, но никогда не говорили, что хотите взамен. Так скажите же сейчас, англичанин.
— Торговать порто, — сказал Кристофер, — Я хочу торговать порто.
Простота ответа настолько озадачила Виллара, что он приостановился:
— Торговать порто?
— Мне не нужны винодельни Крофтов, Тэйлор-Флэдгейтов, Бурмистров, Смит-Вудхаузов, Доу, Гулдов, Сэндемэнов, у меня уже есть — или скоро будет — дело Сэвиджей. Я просто хочу стать единственным грузоотправителем.
Виллару потребовалось несколько секунд, чтобы осознать размах требований:
— Вы собираетесь управлять половиной экспортной торговли Португалии! Вы станете богаче Императора!
— Не совсем, потому что император обложит меня налогом, а я его не смогу обложить налогом. Богаче всех тот, кто сам налоги не платит, зато все платят ему.
— Но вам ещё очень много останется.
— И это, генерал, именно то, что я хочу.
Из окон Красивого Дома лились музыка — кто-то играл на клавесине — и женский смех. Виллар рассеянно смотрел себе под ноги, размышляя о том, что мир, в конце концов, наступит, и лощёный англичанин мог бы приблизить этот день.
— Вы не назвали мне имён, но выдали планы британцев, — сказал он резко. — Но я всё ещё не уверен, что вы откровенны со мной. Я хочу большего, чем бумажки. Я хочу, англичанин, чтобы вы дали мне нечто более материальное и доказали, что находитесь на нашей стороне.
— Мне нужно подписаться кровью? — улыбнулся Кристофер, который ожидал подобного условия.
— Кровь подойдёт. Только не португальская, а британская кровь.
— Деревня Вила Реаль де Зедес, где у Сэвиджей есть виноградники, несмотря на войну, остаётся удивитально безмятежным местечком. — потому что Кристофер договорился, чтобы драгуны, находящиеся под командованием одного из заговорщиков, товарища Аржантона, патрулировали эту местность. — Но если вы наведаетесь туда с небольшим отрядом ваших людей, то обнаружите отряд британских стрелков. Их всего лишь дюжина, но с ними есть некоторое количество португальских солдат и мятежников. Всего не более сотни человек. Они ваши, но взамен прошу одного — вилла должна остаться в неприкосновенности. Она принадлежит семье моей жены.
На севере заворчал гром, и контуры кипарисов проступили на небе, освещённом мгновенной вспышкой зарницы.
— Вила Реаль де Зедес? Где это?
— Деревня недалеко от дороги на Амаранте, — сказал Кристофер. — Мне жаль, что я не могу предложить вам большего, но это серьёзное свидетельство моей искренности. Тот отряд, что вы там найдёте, не доставит вам неприятностей. Британский лейтенант, который ими командует, не кажется мне особо сообразительным. Если в тридцать лет он всё ещё лейтенант, это говорит о многом.
Ещё один раскат грома заставил Виллара с тревогой посмотреть на север.
— Нам надо вернуться прежде, чем начнётся дождь, — сказал он и, помолчав, добавил. — Вас не волнует, что вы предаете свою страну?
— Я ничего не предаю, — сказал Кристофер, и сейчас он не лгал. — Если плодами завоеваний Франции, генерал, воспользуются лишь французы, тогда Европа будет считать вас авантюристами и угнетателями. Но если вы поделитесь властью, если нации Европы будут сотрудничать друг с другом, мы достигнем давно предсказанного мира разума и процветания. Разве это не то, чего хочет ваш император? Он говорит об объединённой Европе, единых законах, единой нации — европейцах. Разве я предаю Европу?
Виллар скривился:
— Наш Император много чего говорит, англичанин. Он — корсиканец, поэтому бывает склонен к нелепым мечтаниям. А вы, видно, тоже мечтатель?
— Я — реалист, — ответил Кристофер.
Он использовал информацию о готовящемся мятеже, чтобы снискать расположение французов, теперь он обеспечит их доверие, предлагая горстку британских солдат как жертву. Шарп и его люди должны умереть, чтобы приблизить великолепное будущее Европы.