— Разумеется, иначе зачем могли понадобиться дополнительные анализы?
— Вам стало страшно?
— Страшно? Меня охватил ужас!
Наблюдая за тем, как проходит допрос, Алекс пожалела о том, что в свое время они не догадались сделать фотографии. Она помнила дни, когда отец исхудал, весь был серого цвета и едва стоял на ногах. Одежда тогда висела на нем, как на вешалке, а сам он напоминал ходячего мертвеца. Но сейчас отец выглядел цветущим, полнокровным и сильным, каким и положено быть строителю. Глядя на него, было сложно поверить, что этому человеку может быть знаком страх. А присяжных было необходимо убедить в том, что этот человек сломлен и находится на грани психического истощения. Алекс понимала: это очень важно, поскольку может сыграть решающую роль в принятии присяжными решения. Но делать это следовало крайне осторожно. А адвокат отца, к сожалению, имел скверную привычку забывать собственные наработки во время опроса участников процесса.
— Как развивались события дальше, мистер Барнет? — спросил адвокат.
— Я снова отправился сдавать анализы и проходить исследования. Доктор Гросс проделал все то же, что и раньше, плюс сделал биопсию печени.
— Каков был результат?
— Он велел мне прийти снова через шесть месяцев.
— С какой целью?
— Он просто сказал: «Приходите снова через шесть месяцев».
— Каким было ваше самочувствие на тот момент?
— Я чувствовал себя вполне здоровым, но решил, что у меня рецидив.
— Это сказал вам доктор Гросс?
— Нет, он мне вообще ничего не сказал. И вообще никто в больнице мне ничего не говорил. Они только твердили: «Приходите через шесть месяцев».
* * *
Разумеется, ее отец решил, что опять болен. Он встретил женщину, на которой мог жениться, но не сделал этого, поскольку, по его мнению, жить ему оставалось недолго. Он продал свой дом и переселился в маленькую квартиру, чтобы не иметь долгов по ипотеке.
— Звучит так, будто вы собрались умирать, — предположил адвокат.
— Протестую!
— Я снимаю свой вопрос. Давайте продолжим. Мистер Барнет, как долго вы продолжали посещать Медицинский центр университета и сдавать анализы?
— Четыре года.
— Четыре года… Когда же у вас впервые зародились подозрения относительно того, что вам не говорят всей правды о состоянии вашего здоровья?
— Ну, по прошествии этих четырех лет я по-прежнему чувствовал себя вполне здоровым. Каждый день я, образно выражаясь, ожидал удара молнии, но ничего не происходило. Однако доктор Гросс настаивал на том, чтобы я сдавал анализы снова и снова. К тому времени я перебрался в Сан-Диего и хотел сдавать анализы там, чтобы потом пересылать их результаты сюда, но доктор Гросс заявил: «Нет, только в Лос-Анджелесе, только в университете!»
— Почему?
— Он сказал, что не доверяет ни одной лаборатории, кроме своей собственной. И постоянно заставлял меня подписывать все новые и новые бумаги.
— Что за бумаги?
— Поначалу это были расписки в том, что я по доброй воле иду на риск, подвергаясь различным процедурам. Очень скоро появились новые бумаги, в которых говорилось, что я согласен принимать участие в каком-то исследовательском проекте. Каждый раз, когда я приезжал, мне предлагалось подписать все новые расписки. Со временем они превратились в десятистраничные документы, написанные мудреным юридическим языком.
— И вы их подписывали?
— Под конец — перестал.
— Почему же?
— Потому что в некоторых говорилось о том, что я не возражаю против коммерческого использования моих тканей.
— Это вас встревожило?
— Конечно! Ведь к тому моменту я уже был почти уверен в том, что доктор скрывает от меня правду о происходящем, о том, зачем нужны все эти нескончаемые анализы. В один из приездов я напрямую спросил доктора Гросса: использует ли он мои ткани в коммерческих целях? Он категорически отрицал это, заявив, что его интересы лежат исключительно в области науки. Ну ладно, сказал я и подписал все бумаги, за исключением тех, в которых говорилось о согласии на использование моих тканей в коммерческих целях.
— Что произошло затем?
— Он страшно рассердился. Кричал, что не сможет лечить меня дальше, если я не подпишу эти документы, что я ставлю под угрозу свое здоровье и свое будущее. Он заявил, что я совершаю большую ошибку.
— Протестую! Это утверждение недоказуемо!
— Хорошо. Мистер Барнет, после того, как вы отказались подписать бумаги, доктор Гросс прекратил вас лечить?
— Да.
— И вы обратились к юристу?
— Да.
— Что же вам удалось выяснить?
— Я узнал, что доктор Гросс продал клетки, изъятые из моего тела в ходе анализов, фармацевтической компании «Биоген».
— Что вы почувствовали, узнав об этом?
— Я испытал настоящий шок, — ответил отец Алекс. — Я пришел к доктору Гроссу, когда был болен,
напуган и беззащитен. Я вручил ему свою жизнь, доверился ему. А он, оказывается, годами обманывал меня лживыми запугиваниями, чтобы воровать части моего тела и наживаться, торгуя ими. Все это время ему было наплевать на меня, ему были нужны только мои клетки.
— Известно ли вам, сколько стоят эти ваши клетки?
— Фармацевтическая компания оценила их в три миллиарда долларов.
Присяжные дружно ахнули.
ГЛАВА 002
На протяжении всего того времени, что ее отец давал показания, Алекс наблюдала за присяжными. Их лица были безучастными, но никто из них не ерзал и не выказывал каких-либо признаков нетерпения. Однако после того, как все они разом выдохнули, картина изменилась. Теперь присяжные ловили буквально каждое слово, звучавшее в ходе продолжавшегося допроса.
— Скажите, мистер Барнет, извинился ли перед вами доктор Гросс за то, что вводил вас в заблуждение?
— И не подумал.
— Предложил ли он вам поделиться полученными доходами?
— Нет.
— А вы сами обращались к нему с такой просьбой?
— Да, я сделал это со временем, когда окончательно осознал, что произошло. В конце концов, это были клетки, взятые из моего тела. Я решил, что имею право на компенсацию за то, что со мной сотворили.
— Но он отказался?
— Совершенно верно. Доктор Гросс заявил, что меня не касается то, что он делал с моими клетками, что это вообще не мое дело.
Присяжные отреагировали на эти слова. Несколько голов повернулись в сторону доктора Гросса. «Хороший знак!» — подумала Алекс.
— И последний вопрос, мистер Барнет. Вы хотя бы раз подписывали разрешение, предоставляющее доктору Гроссу право на коммерческое использование ваших клеток? — Нет.
— Вы не уполномочивали его на их продажу?
— Нет, но он все равно их продавал.
— Вопросов больше нет.
Судья назначил пятнадцатиминутный перерыв, а когда судебное заседание возобновилось, к перекрестному допросу истца приступили адвокаты Калифорнийского университета в Лос-Анджелесе. Для защиты своих интересов на этом процессе университет нанял «Райпера и Кросса» — солидную юридическую фирму, специализирующуюся на судебных процессах с перспективой многомиллионных выплат. «Райпер и Кросс» представляли интересы нефтяных компаний и ведущих корпораций оборонной промышленности. Для Алекс было очевидно, что в этом процессе университет волнует вовсе не медицинский прогресс, а огромные деньги, стоявшие на кону. Это был большой бизнес, и они наняли лучшую фирму.
Ведущим адвокатом, представлявшим на процессе интересы университета, был Альберт Родригес — человек с моложавой, располагающей внешностью, дружелюбной улыбкой и обезоруживающей способностью производить обманчивое впечатление новичка, выступающего едва ли не на самом первом в его жизни процессе. Всем своим видом он словно заранее просил присяжных отнестись к нему со снисхождением.
— Мистер Барнет, я представляю, сколь невыносимо было для вас вернуться воспоминаниями в тот период вашей жизни, который принес вам столь болезненные эмоциональные переживания. Я благодарен вам за все, о чем вы нам поведали, и не задержу вас долго. Если не ошибаюсь, вы сообщили присяжным, что были напуганы, и это вполне понятно — кто бы не испугался, окажись он на вашем месте! Кстати, на сколько вы похудели перед тем, как обратились к доктору Гроссу?
«О-о-о!» — подумала Алекс. Она сразу поняла, какую линию защиты избрали их противники. Они будут делать упор на то, что отца вылечили, изображая это чуть ли не актом божественной милости со стороны светил
университета. Алекс покосилась на сидевшего рядом с ней адвоката. Тот шевелил губами, и было ясно, что он пытается выработать тактику контрнаступления. Она наклонилась к нему и прошептала, почти не разжимая губ:
— Прекрати!
Тот, смутившись, закивал головой. Тем временем Фрэнк Барнет отвечал:
— Я не знаю точно, сколько я потерял. Килограммов двадцать или двадцать пять.
— Наверное, одежда на вас сидела ужасно?
— Не то слово! Не сидела, а висела.
— А как обстояло у вас дело с жизненными силами? Могли ли вы с легкостью преодолеть лестничный пролет?
— Нет, я поднимался на две-три ступеньки, а потом останавливался, чтобы отдохнуть.
— То есть вы быстро уставали?
Алекс пихнула адвоката локтем в бок и шепотом подсказала:
— Вопрос уже задан и ответ на него получен. Адвокат тут же вскочил на ноги и вздернул вверх
руку.
— Протестую, ваша честь! Мистер Барнет уже сообщил высокому суду о том, что у него была обнаружена острая форма онкологического заболевания со всеми вытекающими отсюда последствиями!
— Да! — с готовностью кивнул Родригес. — И он также сказал, что был крайне напуган. Но я полагаю, присяжные должны знать, насколько отчаянным было его положение.
— Протест отклоняется.
— Благодарю вас. Итак, мистер Барнет, вы потеряли четверть своего веса, вы были так слабы, что не могли подняться больше, чем на пару ступенек, и у вас нашли практически неизлечимую болезнь — лейкемию — в последней стадии. Я все правильно излагаю?
— Да.
Алекс стиснула зубы. Ей отчаянно хотелось положить конец этому допросу — заведомо предвзятому и не имеющему никакого отношения к главному вопросу: предосудительно ли вел себя доктор ее отца после того, как курс лечения был окончен? Но судья позволил всему этому продолжаться, и тут уж она была бессильна. Кроме того, противнику нельзя было давать оснований для возможной апелляции.
— И вот, — продолжал Родригес, — оказавшись в беде, на краю пропасти, вы обратились к врачу, который считался лучшим специалистом по этому заболеванию на всем Западном побережье. Так?
— Так.
— И он вылечил вас?
— Да.
— Вылечили! Этот блестящий специалист, неравнодушный человек и доктор от Бога вылечил вас! — воскликнул Родригес, как телевизионный проповедник в кульминационный момент своей проповеди.
— Протестую! — вскинулся адвокат ее отца. — Ваша честь, доктор Гросс — врач, а не святой!
— Протест поддерживаю.
— Хорошо, — сказал Родригес, — давайте по-другому. Мистер Барнет, как давно вам был поставлен диагноз «лейкемия»?
— Шесть лет назад.
— А теперь скажите, разве не считается раковый больной излечившимся, если после диагностирования онкологического заболевания он прожил пять лет?
— Протестую! Подобный вопрос может быть адресован только эксперту!
— Протест принят.
— Ваша честь, — заговорил Родригес, повернувшись к судье, — я не понимаю, почему адвокат истца то и дело заявляет протесты. Ведь я всего лишь пытаюсь доказать, что доктор Гросс вылечил мистера Барнета от смертельного заболевания!
— А я не понимаю, — ответил судья, — почему адвокат ответчика не может задавать вопросы просто и ясно, без двусмысленных околичностей, вызывающих протесты противоположной стороны.
— Я все понял, ваша честь. Благодарю вас за разъяснение. Мистер Барнет, согласны ли вы с тем, что вас вылечили от лейкемии?
— Да.
— В настоящее время вы полностью здоровы?
— Да.
— Кто, по вашему мнению, вылечил вас?
— Доктор Гросс.
— Благодарю вас. Если не ошибаюсь, вы заявили суду, что, когда доктор Гросс попросил вас вернуться для дальнейших исследований, вы решили, что по-прежнему больны?
— Да.
— Доктор Гросс говорил вам, что у вас все еще наблюдается лейкемия?
— Нет.
— Говорил ли вам это кто-нибудь из его сотрудников?
— Нет.
— Итак, — подытожил Родригес, — вам никто и никогда не заявлял, что вы все еще больны. Я правильно понял ваши показания?
— Правильно.
— Вот и прекрасно! А теперь вернемся к вашему лечению. Вам была сделана операция и проведен курс химиотерапии. Как, по-вашему, это был обычный курс лечения от Т-клеточного острого лимфобластного лейкоза?
— Нет, мое лечение не было обычным.
— Это была какая-то новая медицинская технология?
— Да.
— Вы были первым пациентом, прошедшим этот
принципиально новый курс лечения?
— Да, первым.
— Об этом вам сообщил доктор Гросс?
— Да.
— А сказал ли он вам, каким образом был разработан этот курс лечения?
— Он говорил, что это — часть научно-исследовательской программы.
— Значит, вы дали согласие на то, чтобы участвовать в этой научно-исследовательской программе?
— Да.
— Вместе с другими пациентами, страдающими тем же заболеванием?
— Ну, наверное, да. Я думаю, были и другие.
— В вашем случае данный курс лечения принес результаты?
— Да.
— Вы излечились?
— Да.
— Благодарю вас. Итак, мистер Барнет, известно Ли вам, что, разрабатывая новые лекарства, необходимые для борьбы с различными недугами, ученые нередко получают их из тканей больных или испытывают их на этих тканях?
— Да.
— Вы знали, что ваши ткани будут использованы таким же образом?
— Да, но не в коммерческих…
— Прошу прощения! Ответьте одним словом: просто «да» или «нет». Когда вы дали согласие на использование ваших тканей в исследовательских целях, вы знали, что из них могут быть получены или на них могут быть испытаны новые лекарственные средства и препараты?
— Да.
— Вы отдавали себе отчет в том, что, если бы такой препарат удалось получить из ваших тканей, он стал бы доступен другим больным?
— Да.
— Вы подписали бумагу, в которой подтверждали свое согласие на это?
Последовала долгая пауза, а затем: — Да.
— Благодарю вас, мистер Барнет. У меня больше нет вопросов.
* * *
— Ну, как, по-твоему, все прошло? — Спросил отец, когда они с Алекс вышли из здания суда. Завершающие выступления были назначены на завтра, а сейчас они неторопливо направлялись к автомобильной стоянке по раскаленному асфальту центральной части Лос-Анджелеса.
— Трудно сказать, — ответила Алекс. — Они очень здорово умеют передергивать факты. Мы знаем, что в результате этой программы не появилось никакое новое лекарство, но вряд ли присяжные понимают, что происходит. Мы вызовем в суд экспертов, и они объяснят, что университет просто-напросто извлек из твоих тканей клеточную линию и использовал ее для производства цитокина — по тому же принципу, как он вырабатывался в твоем теле. Ни о каком новом препарате речь тут не идет, но вряд ли присяжные способны уловить разницу. Кроме того, Родригес явно делает все, чтобы поставить знак равенства между нашим делом и делом Мура, которое слушалось лет двадцать назад. Они и впрямь похожи. У Мура под лживыми предлогами изымались ткани, а затем продавались на сторону. Университет с легкостью выиграл тот процесс, хотя, по идее, должен был проиграть.
— Итак, советник, как обстоят наши дела?
Алекс улыбнулась отцу, обняла его за плечи и поцеловала в щеку.
— Дорогу осилит идущий, — сказала она.
ГЛАВА 003
Барри Шиндлер, гениальный адвокат по бракоразводным делам, развалившись в своем кресле, переменил позу. Он пытался слушать клиента, расположившегося по другую сторону письменного стола, но у него ничего не получалось. Клиент был типичным болваном по имени Дил, руководителем какой-то биотехнологической шарашки. Он говорил расплывчато и почти безучастно, на его физиономии ничего не отражалось. А ведь речь шла о том, как жена наставляла ему рога! Этот Дил, должно быть, ужасный муж — зануда и тряпка. Послать бы его подальше! Но Барри еще не успел понять, какой куш он может сорвать на этом деле. Пока перспектива вырисовывалась неутешительная, — похоже, все деньги в этой семейке контролирует баба.