«Джипики», сопровождавшие меня от входных дверей, тормозят пролетом ниже. Смотрят глазами-фарами равнодушно, но внимательно. Они свою работу сделали: дичь в ловушке. Новых команд пока не поступало. Мне бы кто скомандовал что-нибудь толковое. Инстинктивно делаю шаг назад, к стенке. Натыкаюсь на металлическую решетку. Мой дом настоящие халтурщики строили. В эпоху строительства коммунизма халтура процветала вообще, а особо изощренная именовалась хоз. способом. Я прописан как раз в таком хоз. способе. Оконные решетки на лестничных пролетах не приварены, а просто прислонены к стенке. В свое время местные пионеры периодически порывались сдать их в металлолом. В связи с чем, в дни субботников, воскресников и штатных пионерских мероприятий, в подъездах выставлялись специальные дежурные. Мы свои решетки берегли. И правильно делали.
Хватаю железяку и замахиваюсь на стоящих внизу здоровяков. Решетка оказывается тяжелой. Килограмм на двадцать. Не зря пионеры на нее зарились. Я едва не улетаю вместе со своим оружием на, присевших от неожиданности, преследователей. Но метания металла в людей не входит в мои стратегические планы. Едва справляясь с центробежной силой, завершаю оборот вокруг себя и с размаха втыкаю железяку в окно. Хруст. Звон. Метель белым шлейфом врывается на лестницу. А я ныряю в дыру.
Козырек подъезда больно бьет меня по пяткам. Колени подламываются и тонкий коврик свежевыпавшего снега вырывается из под ног. Я приземляюсь на спину. Плашмя. Как блин на сковородку у умелой хозяйки. Ударом из меня вышибает воздух и способность его вдыхать. Кто не понимает термин «вышиб дух вон» пусть попробует упасть со второго этажа на спину. Очень рекомендую. Сразу поймете.
Но мне разлеживаться, изучая реакцию тела на внезапную остановку о промерзший грунт, некогда. Научную деятельность лучше отложить на потом. Я, не слишком элегантно поднимаюсь и, скрючившись, с грацией пьяного страуса, ретируюсь за угол дома. Снег закидывает одинокий пунктир моих следов. Я, обтирая стену родной пятиэтажки, пытаюсь вспомнить, что именно следует делать, когда хочешь дышать. Вакуум в грудной клетке начинает надоедать. Впечатление такое, что легкие от удара слиплись. Меня бы подкачать. Мне бы, где нибудь насосом разжиться. Автомобилисты, где вы? Ау…
С трудом переваливаюсь через оградку детского садика и бах, (как там в рекламе?) шлепаюсь на попку. Из груди вылетает здоровый, мощный децибел на сто двадцать крик. Сработала детская реакция: получил по заднице — ори. А дальше — как при рождении: заорал — дыши. Легкие включаются в работу, и двор детского садика я пересекаю на, уже вполне приличной скорости.
Моя свита не желает отставать. Они молча несутся следом. Оглядываюсь на бегу: на лицах даже на таком расстоянии читается одно желание — желание не расставаться со мной никогда. Нужно будет им, как-нибудь на досуге вручить заслуженные награды за верность и преданность моей драгоценной персоне.
— Пацаны, с той стороны обходите. — Долетает баритон моего интеллигентного собеседника с лестничной площадки. Прекрасно: они сейчас разделятся пополам, как инфузория туфелька, а, значит, у меня появляется шанс. Я пробегаю шагов двадцать по аллейке, ведущей от крыльца садика к воротам. Преследователи меня еще не видят. А пора бы уже показаться себя своим верноподданным. Пока одни оббегают здание детсада вокруг, я других уведу в противоположную сторону. Перепрыгиваю через сугроб, и по узкой тропинке напрямик, мимо песочниц, игрушечных домиков и горки забираю вправо к беседкам.
— Вон он! — Раздается за спиной радостный крик. Чему радуются, дурачки? Им сейчас придется метров пятьдесят по непаханой целине, по сугробам лезть. Оглядываюсь на крик. Квинтет превратился в трио. Двое огибают садик слева. Когда доберутся сюда, обнаружат полное отсутствие жертвы и компаньонов по охоте.
Перелетаю через забор. Страх, оказывается, может благотворно влиять на физические кондиции вообще и координацию в частности. Я, со страху, чувствую себя пятнадцатилетним пацаном. Точнее, пацаном, убегающим из чужого сада. Странное ощущение для человека, прожившего вдвое больше.
За моей спиной два «джипика» старательно прокладывают зимник сквозь детсадовские сугробы. Интеллигентный руководитель облавы трусит за своими могучими подручными, на ходу снабжая их ценными указаниями и уточняя маршрут. Нужно отдать ребятам должное: их успехи удивительны и заслуживают уважения.
Спустя две минуты мне удается повторить маневр и трио разбивается о девятиэтажный дом на дуэт и солиста. Пока меня в очередной раз пытаются взять «в клещи» я заскакиваю в проходной подъезд и с интересом наблюдаю спины своих преследователей. Поди, теперь, разберись: кто за кем гонится.
Возвращаюсь к дому красный, но довольный. Ниагарский водопад пота стекает по моей спине. В принципе, при таком обилии влаги за мной должна образовываться наледь. Оглядываюсь, и признаюсь себе в том, что мания величия моя единственная врожденная болезнь. Все остальное, включая насморк и кариес, я приобрел вместе с жизненным опытом, а мания величия — моя единоутробная сестра-блезняшка.
Начинает темнеть. Зимой, да еще в снегопад, день — короче одеяла в холодную ночь.
У своего подъезда натыкаюсь на моих любимых, ненаглядных, верноподданных «джипиков». Ребятам надоело бегать вокруг детского сада и они нашли простое решение. «Джипики» подкатили к той точке, от которой начали охоту. Заняли позицию у входных дверей в ожидании скорого возвращения дичи или начальства. Дичь, на свою голову, оказалась проворнее.
Тяжелая лапа ложиться мне на плечо. Вторая, еще более тяжелая, откуда-то из далека, из снежной мглы, прилетает с дружеским приветом моему носу. Следующий удар я еще принимаю стоя. Третий наносят ногой. От него мое тело в миг становится легким и взмывает в воздух. Я лечу и удивляюсь своим высоким аэродинамическим характеристикам. Впрочем, не долго. Закон всемирного тяготения неумолим. Подчиняясь открытию Ньютона, перестаю изображать воробушка. Шлепнувшись на поребрик подвального окна, нехотя сползаю в подвал через узкий пролом в деревянном щите.
В подвале темно и пахнет отнюдь не французским парфюмом. Помещение заполнено коктейлем из чего-то давно умершего и горячего пара, настоянного на фекалиях. Над моей головой у пролома в окне идет неторопливая дискуссия на тему: оставить ли меня в подвале в одиночестве или составить мне компанию и продолжить развлечение.
— Брось его, Гриша. Нам же сказали: предупредить. Мы предупредили.
— А чего он, падла бегал? Давай слезем и еще по паре плюх накинем.
— Ну его, к х… У тебя брюки новые, а там все в кошачьем дерьме. Перепачкаешься, тебе Любка скандал закатит.
— Пожалуй, закатит. Х…, с ним.
«Джипы» достигают консенсуса. От какой все-таки малости может зависеть жизнь человека! Мою жизнь спасло кошачье дерьмо. Ну, и Любка, конечно. Спасибо, четвероногие братья и двуногие сестры.
Брыська презрительно осматривает мою физиономию. В его взгляде явно читается: «Еще раз вернешься в таком виде — домой не пущу». Он демонстративно отворачивается и, подняв хвост трубой, бандитской походкой отправляется инспектировать кухню.
Я гляжу на себя в зеркало и не могу не признать: кот справедлив и объективен. Еще утром я прикалывался над внешностью брата, а уже к вечеру превзошел его по многим параметрам. Мечта Хрущева «догнать и перегнать» осуществлена мной успешно и в минимальные сроки. Правда, как и положено в России, догнал не в том и перегнал без пользы для себя и отечества.
«А ведь добрые люди советовали: не суй свой нос, куда не надо. Не послушался… Теперь ту выпуклость на лице, которая призвана отделять правый глаз от левого можно просунуть разве что в ворота авиационного ангара. Неужели нос способен так распухнуть? Черт. А, главное так болеть!»
Желудок после энергичной разминки, не особенно миндальничая, намекает: «Хозяин, хорошо бы подкинуть в топку пару бутербродов, а лучше пол кило пельменей!». Я с желудком спорю редко. Вескость его доводов поистине убийственна. Здесь, как при изнасиловании, лучше уступить, расслабиться и постараться получить удовольствие.
Захожу на кухню. Зажигаю свет. Кот уже сторожит на подоконнике свою пустую миску. Он тоже уступил доводам желудка. Своего, естественно. Приходится сначала заняться кошачьим голодом, отложив удовлетворения своих потребностей, на потом. В конце концов, если бы котов не кормили, то не было бы и того результата кормления — кошачьего дерьма. А ведь именно благодаря дерьму, я сегодня отделался лишь парой синяков. Все могло кончиться значительно хуже. Стать, что ли родоначальником нового культа «котокакапоклонничества»? Нет, длинновато. Ни один из учеников и последователей не сможет с первой попытки выговорить название учения. С точки зрения PR культ с такой сложной «фамилией» обречен на смерть в полной безвестности.
Через пол часа, сижу за столом и, отправляя в рот горячие пельмени, поскрипываю поврежденными челюстями. Прокручиваю в уме события сегодняшнего дня и никак не могу их увязать в единую логическую цепочку. Какого, извиняюсь за выражение, хрена, нужно было устраивать охоту на такую мелкую и несъедобную дичь, как я? Не понятно это. Бессмысленно. Ну, сбил какой-то состоятельный идиот Лешку машиной. Но ведь не насмерть. Максимум, что идиоту за это светит: лишение прав, возмещение ущерба. Возможно, какой-то срок условно. Для человека, разъезжающего в Мерседесовском джипе, лишение прав — кара смешная. Новые корочки купит. Возмещение ущерба? Лешка таких сумм не знает, которые могли бы отразиться на здоровье кошелька состоятельного человека. Срок? Если в суде такие же завязки, как в милиции, то ему бояться суда так же глупо, как тигру бегать от таракана.
Отсюда вывод: либо водитель Мерседеса опасается шумихи вокруг своего имени, либо наезд на Лешку не случайность, а предупреждение или попытка устранения. Только в этих двух сценариях есть место для бедного грешника Андрея Петрова, жертвы собственного любопытства. Если некто столь сурово пресекает всякие попытки выйти на него, то этот некто вполне способен закрыть проблему раз и на всегда. Закрыть, обычным физическим уничтожением. Слишком непослушных и излишне любопытных иногда убивают в целях профилактики. В таком случае, судя по темпам перехода от слов к делу, акт превращения профессионального журналиста в профессионального покойника, может оказаться следующим шагом. Следующим и скорым.
Оптимальным вариантом сейчас была бы командировка на Кипр на пол года. Причем для меня и брата. Но рассчитывать на такой подарок судьбы глупо. Значит, предстоит выбирать между неоптимальными вариантами.
Лучший из неоптимальных: заняться завтра очередной статьей о копировальных устройствах. Тем более, что эти статьи у меня выходят неплохо. Превратить цифирки технических характеристик и буковки рекламных слоганов в нечто эмоциональное и живое, это искусство. Кто бы, что не говорил, а эмоциональная реклама технических устройств в России, где все основано в первую очередь на эмоциях — ключ к успеху.
— Заняться работой и не соваться в чужие дела, конечно, замечательно. Это решение моих проблем, но не решение Лешкиных. Конечно, в том случае, если наезд на него не случайность. — Начинаю рассуждать вслух и тут же сам себя останавливаю, вспомнив, что рассуждения вслух первый признак приближающегося сумасшествия или полного одичания. Пора взять телефонную трубочку и пообщаться с какой-нибудь живой и горячей душой. Может, найдется отзывчивое сердечко и на предстоящую ночь удастся найти нежную няньку моим синякам.
Отзывчивое сердце появляется без помощи телефона. Брыська, услышав мой тоскливый монолог, запрыгивает ко мне на колени и энергично с разбега бодает меня в подбородок. Зря, конечно, он так поступает. Челюсть еще не забыла топтание кулаков сорок пятого размера и, Брыськины проявления чувств мне особого удовольствия не доставляют.
— Ладно. — Выношу свое решение на публичное обсуждение. — Завтра схожу к господину Глущуку, таинственному владельцу Запарожца с номером Мерседеса. Поговорю с ним по душам, а потом буду думать: как жить дальше. Впрочем, потом мне могут и не позволить думать. Вышибут мозги, и думать будет нечем. И это тоже выход. Безмозглым жить всегда проще. Правда, если им оставляют жизнь.
20 декабря
Как хорошо, что я не пошел в штат. Нештатный журналист не имеет зарплаты, живет только с гонораров, зато сам распоряжается своим временем. Не совсем так, конечно, временем распоряжается кошелек. И довольно строго. Но в экстраординарных случаях можно себе позволить плюнуть на все и заняться своими личными проблемами без согласований с начальством. Именно так я сегодня и поступаю. До Рождества еще пять дней. Успею накропать статейку, другую. На праздник без денег не останусь. А, значит, отправиться в гости, как Вини Пух, с утра — вполне допустимо и сточки зрения трудовой дисциплины и с точки зрения дисциплины финансовой.
Вычислить место проживание господина с фамилией Глущук, не составило труда. Это из Петровых на каждый миллион населения можно сформировать штатный батальон. Семья Глущуков оказалась в городе одна. Проживала кучно, по одному адресу. Что значительно упрощало задачу. Я воспринял это как Рождественский подарок. Справочная служба преподнесла сюрприз: Глущук А.М. прописан в нескольких кварталах от моего дома. Я понял, что судьба решила мне компенсировать болезненные последствия вчерашних приключений. После мер устрашения четвертой степени, длительные прогулки вызывают физическое отвращение. Но на этом сюрпризы не закончились.
Жизнь — великий шутник. Интересующая меня личность, оказывается, проживала в том же доме, в котором второй год обитает Лешка! Не правда ли странное стечение обстоятельств? Брата сбил его собственный сосед. Коли и дальше все пойдет так же, то сегодня к вечеру я либо стану трупом, либо познакомлюсь с владельцем белого Мерседес-Запорожца и попытаюсь сказать ему все, что о нем думаю.
На мой короткий звонок дверь реагирует мгновенно. Внутри нее начинаются пощелкивания, поскрипывания. Многочисленные замки и запоры бодро сообщают о своей готовности к открыванию. Как в армии: «Первое орудие к бою готов! Второе орудие к бою готов! Третье орудие…». Все завершается вопросительным скрипом петель. Им бы немного маслица — они бы не стонали так жалобно.
— Вам кого? — Не скажу, что бы гражданин Глущук мне понравился с первого взгляда. Странный тип. Зачем навешивать на дверь такое количество замков, если лень задать сакраментальный вопрос: «Кто там?». Бритый череп и недельная щетина — внешность чеченского боевика, окончательно превращают меня в противника лысого господина с редкой фамилией. Я становлюсь глущефобом.
— Мне нужен Глущук А. М.
— Я вас слушаю. — То есть вот так: он меня слушает. Я на лестнице и в шубе, он в квартире в трико и домашних тапочках. Воспитанные люди так гостей не встречают. Воспитанные люди через порог не слушают и не разговаривают.
— Я хотел бы узнать у вас, если можно вот что: по данным ГАИ вы являетесь владельцем автомобиля ЗАЗ968 с госномером 47-35НББ. Так ли это? — я решил не мудрить и брать быка за рога.
— Вы из ГАИ? — Господин Глущук смотрит на меня настороженно. Это не вопрос. Это удар ниже пояса. Как только он узнает, что я лицо не официальное, он просто закроет двери на все замки и я останусь с носом. С разбитым, носом. Между прочим, вполне возможно, разбитым не без его, лысого господина, участия. Или благословения.
— Я похож на гаишника? — Отвечаю вопросом на вопрос. Он оценивающе оглядывает мою физиономию и, наконец, улыбается:
— Не слишком. Точнее слишком не. — Душман с хохлятской фамилией освобождает проем дверей и, указывая куда-то в глубь полутемного коридора, говорит:
— Проходите.
— Спасибо. — Я не имею привычки отказываться, когда мне что-то предлагают. По каким-то закоулкам проходим на кухню. Располагаемся на стареньком диване за самодельным столом на кирпичной ножке. Хозяин не лишен фантазии. Правда, ножка слегка кривовата. С головой у автора этого сооружения дела обстоят немного лучше, чем с руками.